В прокат выходит нашумевший фильм «Да и да» — драма Валерии Гай Германики о первой любви и муках творческого самовыражения. Зрители, правда, всей экспрессии ощутить не смогут: из-за закона, запретившего мат в кино, фильм выйдет переозвученным.
Премьера «Да и да» состоялась на Международном московском кинофестивале и сразу вызвала споры: кто-то ругал Германику за шаблонный сюжет и разнузданность, кто-то хвалил за эмоциональное изображение первых чувств и экспрессию. Германике дали серебряного «Святого Георгия» за лучшую режиссеру, фильм показали в нескольких московских кинотеатрах, а остальным зрителям, желавшим вынести свой вердикт, пришлось ждать полгода — чтобы увидеть цензурированную версию.
Гай Германика давно заслужила славу самого эпатажного режиссера российского кино — еще со времен фильма «Все умрут, а я останусь», сериалов «Школа» и «Краткий курс счастливой жизни». «Да и да» от этих вдумчивых картин, рассказывающих о трудной повседневности, отличается довольно сильно. Главная героиня, учительница начальных классов (Агния Кузнецова), сама еще не вступившая во взрослую жизнь и не расставшаяся с дредами и девичьими мечтами, встречает такого же юного и вечно пьяного художника Антонина (актер «Гоголь-центра» Александр Горчилин). И влюбляется без памяти. Постоянно за ним ходит — в гости, на пьяные арт-тусовки, даже в больницу. Вытирает за ним мочу и блевотину. Мирится с изменами и выкрутасами (чего только стоит сцена, в которой Антонин пьет собственную мочу). Начинает даже писать картины в его стиле, чтобы продать и заплатить за его операцию. Все — ради безответной любви.
«Да и да» — это портрет (почти автопортрет) жены художника в юности, очень личный, написанный широкими яркими мазками по смазанному фону. Этот фильм вырос из мистического клипа для группы «Агата Кристи» и не был предназначен для широкой аудитории. Германика рассказывала, что сняла его для друзей и с друзьями — всего за 20 дней летом 2012 года. Потом отснятый материал увидел продюсер Федор Бондарчук и решил довести его до ума и до широкой публики.
Расчетливый Бондарчук не зря взялся за картину: как и любая пощечина общественному вкусу, «Да и да» должна вызвать зрительский интерес и жгучие споры. Но вмешался закон о мате, и теперь чаще обсуждают его влияние на фильм, а не авторский замысел режиссера Германики. Картина, правда, утратила долю экспрессии: странно пить мочу и не выражаться, странно видеть лица пьяных художников и слышать прилизанную речь. Свобода самовыражения пострадала от рук чиновников.
Но в этой свободе, сбивающей с ног, которую так пропагандирует Германика, таится подвох. Режиссер прощает своим персонажам пьянки вплоть до оргий, отрицание любой морали, унижение тех, кто не достиг мистического уровня свободы (или опьянения). Даже поощряет: ведь есть художники, а есть обыватели. Есть яркие, сумасшедшие личности, видящие мир во всех цветах, а есть те, кто запрещает курить на кухне. Одни живые, другие мертвые. А «на мертвых не стоит, у них глаза закрыты», — говорит главный герой, и Германика на пресс-конференции повторяет его слова. Но присмотришься к картинам, которые появляются в фильме, и поймешь, что художники они никакие, что их пьяные разговоры на кухне — ни о чем (даже если с матом) и оргии — ради оргий, а не ради искусства. И поймешь, что эта пьяная свобода «художника» ничуть не лучше свободы гопника из соседнего двора.
