Латником был прадед или даже прапрадед Константина, и, судя по прозвищу, человек он был лихой. Это мне объяснил Костя Лихолат на вопрос, откуда у него такая необычная фамилия. Внешне он — типичный банковский служащий: ухоженный и вежливый. Небось, хлопья и свежевыжатый сок по утрам и бассейн вечером. Над этим можно бы подтрунивать, если бы не его впечатляющая фирма «Паллада». Здесь все по уму и по последнему слову техники. Закончив Балтийский технический университет «Военмех» как инженер-конструктор космических аппаратов и разгонных блоков и начав заниматься совсем другим делом, он решил и к бизнесу подойти по науке. Получил второе искусствоведческое образование, бизнес тесно увязал с исследованиями. И результат — уникальный!
Мы начинали в 2005-м с реставрации частных интерьеров, с печной изразцовой керамики, которой наполнены коммунальные квартиры Петербурга, — рассказывает Лихолат. — Коммуналки расселялись, там делались шикарные ремонты под кошельки богатых людей, и эти старинные печи были своего рода манком. Тогда сложились бригады из людей, которые раньше работали в государственном институте «Спецпроектреставрация» и участвовали в восстановлении парковых и дворцовых ансамблей Петербурга и области. Все печи и камины, которых мы касались, непременно атрибутировались. Нам важно было не просто прийти, почистить и отреставрировать печь. Нас интересовала судьба этой печи, завод-производитель, в каком году сделана кладка. Иногда клейменый кирпич в справочнике производств более поздний, чем изразцы, которые изготовлялись на кирпичных заводах Лядова или Балашова. А вообще в границах Российской империи только печной керамикой занимались более 20 заводов...
— Самое интересное из того, что вам попадало в руки?
— Производство Леопольда Бонафеде. Это один из братьев-итальянцев, руководивших императорским стекольным заводом в Петербурге в 1870-е годы. Они создали свою мастерскую, установили связи с великими князьями, что позволяло иметь заказы. Их работы стоят в Доме ученых, в Массандровском дворце в Ялте. Одну из таких интереснейших печей мы делали в доме Боткина, другую сейчас делаем в музее Рерихов на 18-й линии Васильевского острова. Пример того, что мы серьезно подходим к изучению истории: ездили в Ялту изучать персидский дворик, сделали идентификацию глазурей со съемками, соскобами, химическим анализом, атрибутировали, где керамика Леопольда Бонафеде, а где — Петра Ваулина, потому что там поработали оба мастера из Санкт-Петербурга.
— Константин, сколько человек у вас работает?
— Порядка 60, из них 20 — художники-реставраторы. Компания не маленькая. Я постоянно в разъездах. Завтра улетаю в Кемерово, там частный заказ, убранство храма. Потом в Тобольск, Геленджик, Улан-Удэ. Везде реставрационные объекты. Не только частные, есть и бюджетные госзаказы.
— У вас много конкурентов?
— Конкуренты есть. Но тех, кто предлагал бы такой комплекс работ еще и с изучением вопроса, нет. Обычно это либо только реставрация, либо производство, и уж точно безо всякой науки. Заниматься научной реставрацией и наукоемкими разработками сложно. Допустим, объект в Переделкино удалось сделать благодаря амбициозным подходам Игоря Александровича Найвальта, руководителя Балтийской строительной компании. В порядке сиюминутной идеи я предложил архитекторам представить купола в керамике. Почему бы, сказал, не сделать сложноконфигурированные крупноформатные изделия?
Это было невозможно в 90-х по причине того, что мы своей деятельностью были приближены к мануфактуре, а не к производственному циклу, когда серийное изделие сначала долго отрабатывают, а потом запускают в массовое производство. А мы все-таки работаем со штучным товаром: одна печка, один камин, один иконостас. Но с появлением прецизионных технологий — ЧПУ-станков, 3D-принтеров, 3D-сканеров и прочих чудес — стало возможно получать точные формы сопрягающихся между собой изделий. И мы купили 3D-принтер, еще даже не имея этого заказа в портфеле.
Купив новейшее немецкое и американское оборудование для презентации этой идеи, сделали крупный фрагмент, который решили привезти в Подольск к Владимиру Чижову, где он собирал купол у себя на производстве. А Найвальт приехал туда принимать часть работ. И мы тут как тут. А до этого Чижов мне уже говорил, что впайкой делать такие сложные работы дело неблагодарное: и сложно, и дорого. Дело в том, что технологически метод впаек и выколоток практически утрачен, сложных куполов лет 100 уже не делали. И когда такая форма понадобилась ему для Сольбинского храма, он столкнулся с проблемами. Что-то его не устраивало, и поэтому он с удовольствием поддерживал наше начинание. Говорил, что надо идти в нашем направлении, оно обещает быть интересным, поэтому и просигнализировал о приезде Найвальта. А ведь мы, казалось бы, конкуренты...
Мы привезли несколько красочных деталей, они сверкали на солнце, и, наверно, в тот момент Найвальт в эту керамику влюбился. Потом я показывал ее возможности: вставал на нее ногами, и он тоже вставал! Таких крупных фрагментов никто никогда не делал. Если взять Cиднейскую оперу в Австралии — там тоже керамика, десятки тысяч керамических пластин, но все же это принцип лемеха, мелкоформатные изделия. А крупноформатных изделий, заходящих друг в друга с такой точностью, нигде в мире еще нет.
— А сейчас над чем работаете?
— Делаем храм с фарфоровыми куполами для Сретенского монастыря в Москве. Иконы фарфоровые. Начали такое направление, как фасадная керамическая икона — с привлечением живописцев-иконописцев. Сначала делали копии некоторых изводов, но чувствовалась нехватка знаний, именно богословских. Тут нам на помощь пришел отец Александр из Покровской церкви.
— Может, с вашей легкой руки теперь все купола начнут делать керамическими?
— Не стоит, они должны быть разными.
Константин ведет по цехам. Оснащенность внушает: немецкие печи «Набертермы», позволяющие жечь до 3000 градусов! Вы, говорю, конкуренцию Императорскому фарфоровому заводу можете составить!
— Мы часто встречаемся с инвесторами и управляющими Императорского завода на общих для попечителей Эрмитажа мероприятиях. То есть доросли до такого уровня, когда уже на равных! Это, заметьте, не я сказал, а один из управляющих. Лучшая похвала, которую я когда-либо слышал.
P.S. Вишенка на торте — коллекция изразцовых печей. Их у Лихолата 50! Некоторые достались бесплатно: прорабы, говорит Костя, иногда сами звонят и просят: «Заберите! А то мы все равно выбросим, клиенту не надо». Другие куплены на аукционах. Есть копия печи австро-венгерской принцессы Сисси из Сан-Суси, есть антиквариат с мусорки — печь Мейсена... А за бельгийскую печь XVIII века Костя заплатил на аукционе 17 тысяч евро. Все у него серьезно.
