Между тем театр Чехова не тускнеет, а, кажется, только молодеет от десятилетия к десятилетию. Это театр и глубоко национальный и - мировой. Тогда как драматические произведения прославленных современников Чехова - Стриндберга, Ибсена - в значительной части проблематики своей, тогда новаторской, теперь устарели и выглядят как свидетельства культурных и нравственных поисков человечества на определенном этапе. В этой принципиальной неисчерпаемости - тайна Чехова, полностью разгадать которую, видимо, невозможно. Количество интерпретаций Чехова неисчислимо, каждый режиссер вкладывает в него собственное творческое начало, собственную трактовку. То есть драматург Чехов мыслил не типажами, а многозначными образами... В этом, правда, и беззащитность чеховского театра - перед своеволием постановщика. Нетактичный по отношению к Чехову режиссер может легко опошлить - под видом модернизации - чеховскую пьесу. Постановка Чехова, если угодно, - лакмусовая бумажка для каждого театрального мастера: сразу видны и уровень его дарования и, не дай Бог, дурновкусие. Даже, если угодно, видно, что за человек режиссер, хорош он или дурен - каждый ставит Чехова "в меру своей испорченности".
"Вишневый сад", поставленный в Театре имени Моссовета Леонидом Хейфецом, - сильный, честный, своеобразный спектакль. Хейфец к "Вишневому саду" обращается не впервые: многим памятна его телепостановка 1974 года с Нифонтовой - Раневской, Гаевым - Смоктуновским, Фирсом - Сергеевым. Ставил Хейфец "Вишневый сад" и в Турции, и в Польше. Видимо, эта чеховская пьеса режиссера просто "не отпускает".
Нынешний "Вишневый сад" очень, повторю, необычен, но необычность эта не экстравагантна, а придает спектаклю скальпельно отточенную новую остроту. Нет, собственно, ни "вишневого сада", ни "многоуважаемого шкафа", ни всей привычной бутафории, "антиквариата" и проч. Минимум выразительных средств особенно впечатляет (художник В.Арефьев). Костюмы выполнены с большим вкусом - и покрой их и цвет разом и не притязательны, и изысканны (художник по костюмам Е.Степанова).
Ольга Остроумова создает лиричный и сильный образ, лишенный обычного гротеска и жеманства: ее Раневская - не внушающая жалостное чувство декламирующая кукла, а - личность, есть в ней органичный пафос значительности. То же и Евгений Стеблов, играющий Гаева: не выморочный чудак, а "белая косточка" со своим снобизмом и твердым кодексом чести. Лопахин в исполнении Дмитрия Журавлева - не привычный лукавый кулак, а "добрый молодец", "столыпинец" до Столыпина... Все слаженно, все соразмерно, я бы сказал, пропорционально. Есть поэтому в хейфецовском "Вишневом саде" весьма уникальное теперь благородство: новизна, но - в моральном и театральном каноне.
Вообще Хейфец редкий ныне по своим устремлениям режиссер: психологический вектор в его спектаклях - а в "Вишневом саде" заметно это особенно - как правило, направлен в лучшую сторону, на поддержку, а не занижение персонажей. Другие режиссеры сплошь и рядом из героев делают монстров, "осовременивая", шаржируют их, а Хейфец даже из монстра делает человека. У него артисты - артисты, а не кривляки. И рисунок каждой роли хорошо прописан. Правда, одни роли прописаны очень хорошо, а другие - "просто" хорошо и - в контраст первым - весьма потому проигрывают. Борис Иванов, к примеру, играет Фирса славно, не придерешься. А все-таки хотелось бы большей своеобычности. И Варя в исполнении Марины Кондратьевой немного банальна. В этом смысле спектакль еще открыт к совершенствованию, у него есть потенциал, который, будем надеяться, начнет раскрываться от спектакля к спектаклю.
Что же такое "Вишневый сад" - символ поэзии, красоты, благородства? Или - никчемности? В наступившем столетии ответы на эти вопросы будут давать все новые и новые театральные режиссеры. И Хейфец здесь оказался первым. Он - за поэзию, за ее живительное начало...