В конце зимы, 25 февраля, в разных уголках страны и даже за ее нынешними пределами немолодые и уже почти непьющие люди поднимают рюмку и чокаются, если еще есть с кем: «Ну, за Борю!» Чокаются, хотя его давно нет с нами, но это не так важно. Важнее то, что нашу общую молодость — сибирскую, дальневосточную, газетную, бамовскую — без него, Бориса Ротенфельда, не представить. В нынешнем феврале ему исполнилось бы 85.
По поводу того, кто первый придумал выпускать совместные бамовские номера, можно спорить. Но именно он, спецкор иркутской «Советской молодежи», воплотил в жизнь идею общей молодежной газеты, посвященной стройке века. И, представьте, та газета родилась и прожила до того дня, когда сомкнулась магистраль. Прожила без постылой казенщины и понуканий сверху, без рапортов о проделанной работе и просьб о финансировании. А просто потому, что это действительно было нужно и интересно кочевому народу, приехавшему строить магистраль, и журналистам молодежных газет шести областей и краев, по которым дорога проходила.
Раз в полгода корреспонденты из Хабаровска, Благовещенска, Читы, Якутска, Улан-Удэ, Иркутска собирались в одной из редакций (по очереди!), привозили с собой лучшие, как нам казалось, репортажи, очерки, интервью о Дороге и людях, ее строящих, и: попадали в Борины руки, под его печальный взор. Независимо от территории очередной сходки все материалы совместного номера, от начинающих щелкоперов до маститых авторов, проходили у Ротенфельда «проверку на вшивость». В ходе которой категорически изгонялись из текстов пафос и нытье, бренчащая, как расстроенная гитара, романтика, директивная тональность и еще многое из того, чем грешит наш брат. У Бориса Соломоновича было исключительное чутье на все эти газетные пошлости, а к чутью прилагался непререкаемый авторитет: если сказал «плохо», значит, плохо, а если: «Дело написал, старик», — то ты, считай, лауреат...
Зачем я к вам с этими давними, погребенными под илом, подробностями? И страны той нет, и Бориса, и БАМ не достроен, и газеты переименованы. Но мы-то, те, кто еще жив, все помним. И дружим. А дружба эта, между прочим, начиналась именно там, на бамовских станциях и разъездах, в редакциях маленьких газет, откуда мы разъезжались со свежими номерами, пахнущими типографской краской...
Нет, ничего не было зря. И за это, Боря, отдельное спасибо.
Валерий Симонов, главный редактор «Труда», в те годы — спецкор «Комсомольца Забайкалья» (Чита)
Пароль — «Боря»
Взялся посчитать, сколько раз мы встречались с Ротенфельдом. И удивился: так мало? Семь раз с 80-го года по 83-й — на объединенных бамовских выпусках «Молодежки». Пару раз — в Тынде. Однажды — в Москве. А казалось, он все время где-то рядом, на соседней улице...
Компания была веселая и расхристанная, как сама стройка века. Один бросал верстку и убегал в ночь, а под утро возникал, как привидение, качающееся под дождем. Другого провожали в аэропорт, бережно заносили на регистрацию, и все-таки в зале ожидания он терял рулон с драгоценными гранками. Третий...
Как у Бори на все хватало терпения? Почему он ни разу никого не выматерил? Сидел тихонько в очередной — якутской, иркутской, читинской — редакционной конурке и, скорбно вздыхая, черкал опусы молодых бамовских дарований.
Он, наверное, мог бы стать замечательным учителем старших классов. Самых безбашенных, которых нельзя приструнить силой. А можно — только чувством юмора и твердостью слова. Юмор у него был грустный, бабелевский. А чувство ответственности — гипертрофированное. Все ведь понимают, что, например, затея с объединенными номерами мгновенно сдулась бы без Ротенфельда. Ну мог ведь он хоть однажды заболеть? Уехать в отпуск? Загулять?
Скажите это людям, близко его знавшим, — они рассмеются. Он не мог заболеть или загулять. Скорее Ангара рванула бы в Байкал. Боря был железным. Железнее даже бамовских рельсов, которые его пережили...
А мне все какие-то глупости вспоминаются.
Как ходил Боря к редакторам Иркутска и Хабаровска, Благовещенска и Читы просильщиком — ему не могли отказать — за всю нашу голодную братию, желавшую получить гонорары за еще не сочиненные заметки.
Как утром заваривал свой фирменный чай для перебравших гениев пера.
Как вдруг однажды проникновенно запел на Байкале, облокотившись на парапет: «А молодой жульман да с комсомолочкой...»
Почему, кстати, «Боря»? Не фамильярность, боже упаси! Просто имя стало нарицательным. Символом того, что нас связало в те застойно-застольные годы. Паролем. Услышишь «Боря» — и сразу беспричинное беспокойство: почему я здесь, почему еще не лечу в Иркутск, Благовещенск или Улан-Удэ?
Там нас ждал Борин чайник. И глоток свежего воздуха. Хотя это только сейчас понимаешь.
Игорь Коц, шеф-редактор журнала «Родина», в те годы — спецкор «Молодого Дальневосточника» (Хабаровск)
Бамовский апостол
Однажды, в самом начале бамовской эпопеи, мы забрели на квартиру Валентина Распутина. Дело происходило поздно ночью, после того как мы шумной ватагой вывалились из иркутского ресторана «Алмаз». Потребовалось добавить. А где? Боря Ротенфельд предложил: «А давайте заглянем к Вале!»
В «Алмазе» меня познакомили с вдовой утонувшего драматурга Александра Вампилова Ольгой. Она там ужинала в компании унылых критиков. Красивая, интересная женщина, немудрено было заезжему бамовскому корреспонденту распушить крылья. Боря, улучив момент, отозвал меня в сторону. Он заметил мое подчеркнутое внимание к обаятельной Ольге Михайловне и для начала дал понять, что мои потуги неуместны и нелепы. И вообще, надо помнить о джентльменстве. Я было отмахнулся от таких наставлений, тогда Ротенфельд высказался определеннее: сказал, что сам, лично, набьет мне морду, если не отстану от вдовы человека, которого все в Иркутске любят и помнят. Я смиренно внял угрозе, хотя и пробормотал: «Не строй из себя апостола».
Он действительно напоминал лицом библейского персонажа. И когда Борис предложил вдруг нагрянуть ночью к живому классику Распутину, у меня в голове почему-то завертелась фраза из Писания: «... аки по суху». Отрезвленный отповедью Ротенфельда на ресторанном крылечке, я робко возразил. Мол, уже двенадцать ночи, писатель наверняка творит, а тут мы притащимся... И все-таки собрались и пошли, поддерживая друг друга, как казаки-первопроходцы на палубе струга.
Нас встретил сам Валентин Григорьевич. В рубашке в клеточку, радушно не обнимал, но и не сильно гневался, видно, привык к визитам непрошеных гостей. Все понял без слов. Сказал: «Идите на кухню. Там в холодильнике все найдете. А мне работать». Восхитительная ночь на кухне Распутина! Под утро, часов в пять, заглянул сам классик. От штрафной отказался. Держал несколько листочков, исписанных бисерным почерком, и было видно: хочет поделиться, прочитать, над чем работал ночью.
Позже я понял, что читал он нам тогда отрывок из «Прощания с Матерой». Мы пристыженно примолкли, засобирались по гостиницам. Мой рейс улетал в Хабаровск в полдень, деньги на билет мне выделил Ротенфельд. Клятвенно, чуть ли не под расписку, выпросил их у своей жены Гали.
:А не так давно я прочитал в статье «Прощание с Матерой. История создания произведения» на одном из сайтов: «Прежде чем создать свое произведение, Распутин посетил регион, который был расчищен под водохранилище. Сопровождал его в поездке советский журналист Борис Ротенфельд. По итогам путешествия Ротенфельд напечатал очерк в местной газете...»
Вот оно как все связалось в этой жизни: иркутский ресторан «Алмаз», Валентин Григорьевич в клетчатой рубашке с мелко исписанными листочками и Боря Ротенфельд с апостольским ликом.
