ТРИ ЧАСА СО СТАЛИНЫМ

Главная Жизнь 01:01 20 Апреля 2000 2206

Мало кому известно, что маршал Советского Союза Андрей Еременко вел всю войну дневник, нарушая тем самым запрет военной контрразведки СМЕРШ делать подобные записи в боевой обстановке. Многое из того, что отразил Андрей Иванович в этих тетрадях, в изданные

Пронин Александр

Напечатать

КОЕ-ЧТО О РЕПРЕССИЯХ
В упомянутой книге о беседе со Сталиным коротко говорится, что она большей частью касалась "общих вопросов военно-политического характера". Каких именно - не уточняется. А между тем речь шла о репрессиях против офицерских кадров перед войной и о том, кто в них повинен. В дневнике Андрей Иванович записал:
"Я достал из портфеля карту с планами Духовщинско-Смоленской операции и, прикрепив ее к стене, хотел было уже докладывать, но товарищ Сталин остановил меня и заговорил о кадрах. Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров перед войной, что отразилось на боеспособности армии. (Если бы эта запись 1943 года стала известна вождю всех времен и народов, не сносить бы Еременко головы, ведь никогда и ни перед кем свою вину за репрессии, как и за многое другое, Сталин не признавал. - Авт.). Вот почему он, прежде чем начать заслушивать план предстоящей операции, перевел разговор на тему о кадрах, чтобы прощупать меня, узнать мое мнение. В ходе этого разговора товарищ Сталин неоднократно говорил о многих генералах, которые были освобождены из мест заключения перед самой войной и хорошо воевали.
"А кто виноват, - робко задал я вопрос Сталину, - что эти ни в чем не повинные люди были посажены?" - "Кто, кто... - раздраженно бросил Сталин. - Те, кто давал санкции на их арест, те, кто стоял тогда во главе армии". И тут же назвал товарищей Ворошилова, Буденного, Тимошенко. Они, по словам Сталина, были во многом повинны в истреблении военных кадров. Именно они оказались неподготовленными и к войне. Но самая плохая характеристика Сталиным была дана им за то, что они не защищали свои военные кадры".
Вождь, конечно, лукавил: с чего бы это, например, Ворошилов стал защищать Тухачевского, которого смертельно ненавидел? К тому же, заступаясь за кого бы то ни было в 37-38-м годах, любой начальник рисковал сам попасть под подозрение, быть обвиненным в связях с "врагом народа". Но если в словах Сталина была хоть капля искренности, это значило, что в душе он, возможно, и сожалел о развязанной накануне военных испытаний вакханалии террора против Вооруженных Сил, искал хоть какие-то оправдания случившейся прежде всего из-за его собственного самовластия беде. Читаем дневник Еременко дальше: "Сталин спрашивал меня, насколько хорошо я знаю того или иного маршала, генерала, освобожденного из-под ареста. Что касается маршалов, я дал уклончивый ответ, сказав, что знаю их плохо, издали. Партия создала им авторитет, и они почили на лаврах. В отношении же освобожденных генералов я сказал, что товарищи Горбатов, Рокоссовский, Юшкевич, Хлебников - все они во время войны, а некоторые и до нее были в моем подчинении, и я даю им самую высокую оценку, так как это умные генералы, храбрые воины, преданные Родине. "Я согласен с вами, товарищ Еременко", - заметил Сталин. Каждый раз, говоря о кадрах, он пристально, испытующе посматривал на меня, видимо, для того, чтобы определить, какое впечатление производят на меня его характеристики и оценки людей".
ТАК РОДИЛИСЬ САЛЮТЫ
От "кадрового вопроса" беседа Верховного Главнокомандующего с командующим фронтом плавно перетекла к оперативному искусству и плану Духовщинско-Смоленской операции, проводить которую предстояло Еременко. Сталин и Генеральный штаб придавали ей огромное значение, как писал Андрей Иванович в дневнике, "успешное ее проведение открывало так называемые "Смоленские ворота", раскалывало левое крыло фронта противника, и войска фронта получали возможность выхода на широкий оперативный простор, на поля Белоруссии и Прибалтики, откуда открывался путь в Восточную Пруссию. Смоленские ворота должны были стать для нас воротами в Западную Европу". Но, увы, цели этой операции по многим причинам оказались достигнутыми лишь в небольшой степени, потребовалось еще год с лишним ожесточенно воевать, чтобы выйти на намечавшиеся тогда рубежи...
"В течение всего доклада я стоял у карты, - записал в дневнике Еременко, - а товарищ Сталин - у стола. Иногда он делал несколько шагов по комнате и закуривал трубку. В конце доклада товарищ Сталин предложил мне сесть. Мне показалось нетактичным, если я буду сидеть, а он стоять, поэтому я продолжал стоять. Иосиф Виссарионович повторил предложение в более повелительном тоне, и я вынужден был, несколько смутившись, сесть. Наступила небольшая пауза. В это время открылась дверь комнаты и вошел генерал для поручений, который сообщил важную новость: "Нашими войсками взят Белгород!" - "Очень хорошо, замечательно!" - сказал товарищ Сталин. Он чаще зашагал по комнате, видимо, что-то обдумывая, как бы сосредоточившись на особо важной мысли. Я молча сидел у стола и складывал карту с планом операции. Так прошло минуты три-четыре. Затем Иосиф Виссарионович произнес: "Как вы смотрите на то, чтобы дать салют в честь тех войск, которые взяли сегодня Орел и Белгород?"
Вопрос для меня оказался неожиданным, и я замялся с ответом. Сталин повторил вопрос. Теперь я уже понял смысл его слов и ответил, что, на мой взгляд, найдена новая замечательная форма благодарности войскам.
После этого Сталин еще более энергично зашагал по комнате, потом снова остановился и начал излагать свои мысли по этому вопросу. Они заключались в следующем. Войска почувствуют одобрение своих действий, признательность Родины. Салюты будут воодушевлять личный состав, звать его к новым подвигам. Фейерверки известят весь наш народ и мировую общественность о славных делах и подвигах воинов на фронте, вызовут гордость за свою армию и Отечество, вдохновят миллионы людей на трудовые подвиги. Выслушав это, я сказал, что салюты сыграют большую роль в деле окончательной победы над фашизмом. Сталин ничего не ответил, только приятно улыбнулся, и видно было, что он страшно доволен своим решением. Подойдя к столу, взял трубку телефона и попросил Молотова. Сразу же последовал ответ. "Вячеслав, ты слышал, что наши войска взяли Орел и Белгород?" Выслушав ответ Молотова, товарищ Сталин продолжил: "Так вот, я посоветовался с товарищем Еременко и решил дать салют в честь войск, взявших Орел и Белгород, поэтому прикажи приготовить в Москве салют из 100 пушек, но без меня не давайте, чтобы не испортили этого мероприятия. Мы сейчас пообедаем, и я к вечеру приеду в Москву".

Напечатать

Жизнь 00:03 / 08 Ноября 2024 18723

…И о погоде

11 ноября в Баку стартует климатический саммит ООН

Марина Крючкова

Труд

Последствия наводнения в Валенсии, Испания, 4 ноября 2024 г. Фото: globallookpress.com

«Природа сошла с ума!» — вздыхаем мы, наблюдая за нынешними погодными качелями, когда на смену самой дождливой в истории метеонаблюдений в Москве пятницы, 1 ноября, уже через два дня...