Петр Наумович не эмигрировал за границу, как это сделали некоторые творцы, находящиеся "под колпаком", - он продолжал гнуть свою линию и ставить классику: Пушкина, Сухово-Кобылина, Горького, Мольера, признавая над собой только их авторитет. Может быть, Фоменко так и остался бы в списке режиссеров, не реализовавших сполна свой талант, если бы 14 лет назад не создал из выпускного курса ГИТИСа собственный театр. В коллектив он вложил все, что накопил за 60 лет, что переполняло его в искусстве эти долгие годы. "Волшебство, феномен!" - восклицали те, кто видел его спектакли "Волки и овцы", "Война и мир", "Семейное счастье", "Одна абсолютно счастливая деревня", "Три сестры", и несли эту молву по всей России и дальше.
Многие были уверены, что с наступлением рынка театр Фоменко пошатнется, даст трещину, поскольку воспитанные им актеры в поисках заработка ринутся сниматься в кино и на телевидении. Такой переломный момент в театре был - кинематограф действительно увидел здесь много готовеньких артистов, способных сыграть все. Но коллектив не развалился: ученикам Фоменко хватило ума понять, что использовать их будут всюду, а вот творчески наполняться они смогут только в стенах этого крошечного зала, переоборудованного из кинотеатра.
Слава Богу, строительство нового здания театра закончится к грядущему сентябрю, свой 15-й сезон труппа откроет уже в нем, а у Петра Наумовича наконец-то будет свой кабинет, в котором найдется место для бесчисленного количества "Золотых масок", "Хрустальных Турандот" и других престижных театральных наград. От юбилейного интервью (сегодня мастеру исполняется 75 лет) Фоменко наотрез отказался, пообещав написать о том, что его волнует сегодня. И слово свое сдержал.
О СВОБОДЕ
Итак, мы дождались момента относительной свободы, правда, не все знаем, что с ней делать. Тем не менее за свободу высказываний нужно нести ответственность, потому что свобода без ответственности - чушь, химера, неправда. У поэта сказано: "Что тебе твоя постылая свобода, страсть, познавший Дон Жуан?" Свобода - это особая страсть. На нее надо иметь право, за нее надо бороться и страдать, как за любовь. Почему Дон Жуан мне симпатичен? Да потому, что каждый раз он готов расплатиться за свою страсть. Дон Жуан свободен и в грехе, и в любви, и в обманах, а свобода требует очень высокой цены, всегда надо быть готовым к погибели.
Кстати, я очень зависим от своих амбиций, и у меня тяжелый характер, поэтому артистам бывает трудно со мной. Я несвободен от обидчивости. Правда, трудно понять, где гордыня, где обидчивость, а где чувство собственного достоинства. Все это очень тонкие грани. Не скрою: мне хочется освободиться, почувствовать легкое дыхание, но я по-прежнему несвободен.
О СОВРЕМЕННОМ ТЕАТРЕ
Строительный материал актера, режиссера - это его собственная судьба, собственные ощущения: самые грешные, самые чистые, самые незащищенные. Мы ткем все из своей жизни. Стоишь на похоронах - мучительно, горько, но думаешь: это надо запомнить. В самые интимные моменты (я говорю не только об эротике) творческий человек все равно откладывает что-то. Что это - душевный стриптиз? Но мы на этом инструменте играем!
О сегодняшнем театре всего не скажешь. На мой взгляд, с ним все обстоит благополучно: мучительно, трагично, тяжело, как это и было всегда, но благополучно. Русский театр, по-моему, глубже, интереснее западного. Он не может позволить себе эдакий "финт ушами" в тот момент, когда нужно идти на полную гибель всерьез. А в западном театре в такой момент возникает ироническое отстранение, и мучительные моменты страдания обходятся, персонажи прячутся за иронию. Русский актер работает на грани инфаркта - дело очень опасное, но не идти на него нельзя. У Оскара Уайльда есть сказка "Соловей и роза", в которой соловей бросается на шип, чтобы доказать, что кровь у него настоящая. Может быть, и в нашей актерской школе заложено: не обходить шипы виртуозностью, а нарываться на самое острие.
О ТАЛАНТЕ И ВЕРЕ
Да и вообще, кто может сформулировать, что есть талант? Это тоже Бог, если хотите. Мне мама говорила всегда, что человек - Бог и черт, связанные вместе. Теперь нередко бывает, что артист уходит в религию. Как разобраться, что это - энергия заблуждения, внутренняя потребность? Раньше мне на телевидение и в кино часто вырезали изображение крестов, если они попадали в кадр, сегодня идет крен в другую сторону. Но истинно верующих людей по-прежнему мало, а ходить в церковь и ставить там свечки - это не значит быть ближе к Богу. Когда, например, журналисты спрашивают меня, какие у меня отношения с религией, мне так и хочется вскрикнуть: да какое вам дело? Это вопрос нетактичный. Ведь человеку бессонными ночами такое иногда приходит в голову, такие он испытывает страдания и муки, что рассказать об этом невозможно, это его личное, как и вера в Бога.
О ДЕНЬГАХ И УСПЕХЕ
Пошлость, она, как чума - проникает всюду, в том числе и в театры. Тот же Чехов, который всю жизнь боялся пошлости, стал разменной монетой, пропуском за границу. Хочешь в гастрольную поездку на Запад - бери Чехова, собирай компанию известных артистов и осуществляй проект. Не спектакль, а именно проект. Это как с ребенком: он еще не родился, но уже известно, в каком колледже будет учиться. Многое опошлено. И антреприза, и сериальный кинематограф не обходятся без эксплуатации артистов, которые выращены в театрах, подобных нашему. Идеология заработков и бешеных бабок уже не преодолима, она вошла в сознание. И даже самые тонкие и глубокие артисты прекращают активную работу в театрах и идут сниматься в кино, потому что в одной картине зарабатывают столько, сколько в театре за год или два.
Сейчас много всяких фестивалей, премий, что хорошо, если служит стимулированию деятельности режиссеров и артистов, достойных открытия и признания. Однако призы и премии получают одни и те же люди. Я имею в виду и себя. У меня был период, как теперь говорят, прухи, который, поверьте, мне глубоко чужд. Я не хочу швыряться наградами, все это важно и хорошо, но наступает момент, когда необходимо остановиться, потому что происходящее не имеет отношения к прямому твоему делу, не стимулирует его. Есть провалы, которые гораздо полезнее и созидательнее для театра, чем успех. Недавно Костя Райкин заявил, что он всю жизнь клинически боится провала. Я, наоборот, боюсь успеха, который дезориентирует. Не скрою: признанием парижской и лондонской публики мы дорожим, но все равно это похоже на поцелуй через окно. Потому что там нет той прямой связи, того чувственного взаимопроникновения, которое есть в России.
О БУДУЩЕМ
Я хочу сохранить генетику той дорогой части зрителей, которые к нам приходили все эти годы. А для этого надо встречаться с их детьми, и они к нам уже идут. Для меня труппа определяет мой репертуар. Ну а спектакль - это всегда "езда в незнаемое". Завтра будет тот же спектакль, но и другой. Это неизбежно, и в этом смысл театра, его беда, иногда беспомощность наша. Ибо если мы сегодня попробуем повторить вчерашнюю ночь любви, то такая попытка обречена на провал.
14:24
Шольца напугал «Орешник»
