ЛЕВ АННИНСКИЙ: СЧАСТЛИВ. БЕСПРИЧИННО. ОТ ПРИРОДЫ -

Главная Жизнь 01:01 06 Апреля 2004 158

Лев Аннинский начал печататься в середине 50-х годов. Один из самых известных и ярких критиков, пишущих о современной и классической литературе, кино, театре, изобразительном искусстве, фотографии и многом другом. Среди книг последних лет - "Барды", "Охот

Аптекарева Марина

Напечатать

- Лев Александрович, в совсем нежном возрасте вы снялись в фильме "Подкидыш" - картине, как сейчас сказали бы, культовой для своего времени. Там есть трогательная сцена в детском саду, где малыши рассуждают о том, кто кем хочет быть. Ваш герой говорит, что хочет стать "пограничной собакой"... Как вы попали в кино?
- Случайно. Эпизоды в детсаду снимались в детсаду - в мосфильмовском, где я пасся как отпрыск работника студии. Ребята там были сплошь боевые, как и полагалось в предвоенную пору. Создателям фильма потребовался для контраста наивный лупоглазый дурачок-мечтатель. Вот так я попал в кадр. В том нежном возрасте я и не подозревал, что фильм - культовый. Тогда никто не подозревал. Это потом картину записали в классику, но я тут ни при чем.
- Говорят, что в жизни ничего случайного не бывает. Этот эпизод - не исключение?
- Что до знаков судьбы, то я в своей жизни могу найти их и без той "пограничной собаки", какой окрестили меня в "Подкидыше".
- В том фильме немало примет "культа", и это не только сталинская архитектура...
- А кроме архитектуры, что? Это же не "Ленин в 1918 году", не "Оборона Царицына", не "Великий гражданин". Пушистая смехотерапия для снятия нервных перегрузок. Недаром в народ пошло: "Муля, не нервируй меня". Должны были миновать еще три эпохи, чтобы в архитектуре этого хохмодрома проступило нечто сталинское...
- Предощущение войны было в "Подкидыше"?!
- Нет, не было. Все это грянуло после. Война и было то непоправимое, что рассекло жизнь и душу.
- Мне вспомнилось ваше признание по другому поводу: "Моя душа, взращенная при культе личности и доконченная в период застоя... "
- Обрубки сращивались при "культе личности", в "оттепель", в "застой", в "перестройку". Но так и не срослись.
- В 50-е годы вы учились на филфаке МГУ. Что из того времени особенно запомнилось? Какие уроки стали главными?
- Пять университетских лет - счастливое время, хотя я по наивности многое прозевал тогда. Меня тянуло заняться современной советской литературой, причем немедленно, и я выбирал соответствующие спецкурсы и семинары. Настоящая, классическая филология осталась для меня упущенной, пришлось потом добирать. Но в университете учился упоенно. Не буду перечислять тех, от кого получил по программе ожидаемое и искомое, назову лишь тех, кто дал - человечески и профессионально - сверх ожидаемого.
Это профессора Сергей Иванович Радциг и Роман Михайлович Самарин. Первый с глазами, в которых стояли слезы, пел нам с кафедры по-гречески "Илиаду" в подлиннике. Второй читал западноевропейское Средневековье с таким рыцарским темпераментом, что на лекции сбегались любопытствующие. Назову и аспиранта Андрея Синявского: трех его лекций (прочитанных на замену заболевшего профессора) оказалось достаточно, чтобы и я на всю жизнь запомнил, как можно различать реальные смыслы в оттенках самовлюбленного авангарда...
Из преподавателей назову Либана, семинар которого по древнерусской литературе я посещал всего один семестр, но он так "поставил мне руку", что я завидую тем студентам, которым и теперь преподает Николай Иванович, а ему уже за девяносто.
Мы, студенты, учились друг у друга. Мои друзья тех лет: это Леонид Козлов, ныне авторитетнейший киновед, а тогда "юноша бледный со взором горящим", влюбленный в Маяковского и в доцента Дувакина, ведшего семинар по Маяковскому... Это Хуан Кобо, ныне журналист-международник, а тогда молодой красавец, соединявший испанскую романтичность и знание нескольких языков со званием чемпиона университета по боксу... Это, наконец, Игорь Мельчук, ныне светило мировой лингвистики, а тогда ослепительный самородок: спорщик, заводила, насмешник...
Были и старшие по курсам, на них мы смотрели снизу вверх, как на олимпийцев, но постепенно осваивались с ними как равные. Это Петр Палиевский, от неожиданных идей которого у меня кружилась голова. Это Вадим Кожинов, в "полтора разговора" поставивший у меня в голове теорию социалистического реализма с ног на голову. Это Юрий Суровцев, поставивший все это обратно на ноги, и не в теории, а на практике, то есть в "Литературной газете", куда я попал с его легкой руки (под его тяжелую руку). Эти люди потом далеко разошлись в жизненном поле, так ведь жизнь прожить - не поле перейти.
Из людей, сделавших для меня многое сверх ожидаемого, на особом месте - профессор Метченко, завкафедрой советской литературы. Все его боялись, я тоже, в дипломники к нему попал по стечению обстоятельств, и он, к моему изумлению, дал мне написать в дипломной работе все, что мне заблагорассудилось (я писал о "Жизни Клима Самгина" и шастал по горьковскому роману, как мышь по амбару), а потом Алексей Иванович сделал то, что никак не входило в его роль: настоял на том, чтобы меня распределили в аспирантуру и буквально "продавил" меня, преодолев сопротивление комиссии. Экзамены в эту самую аспирантуру я сдал, но приказом министерства все это было аннулировано из-за событий 1956 года в Венгрии, и выпорхнул я из университета в нормальную безработицу (что в конечном счете пошло мне на пользу). Так что грустным получилось расставание, но пять университетских лет остались в памяти как счастливое время.
- Вы всегда отличались независимостью поведения и суждений. И в то же время немалой контактностью. Как удается совмещать несовместимое?
- Отчего же несовместимое? Наоборот! Я потому и контактен, что исхожу из независимости - как моей, так и того, с кем вступаю в диалог.
- Но из этого, как вы знаете, исходят далеко не все. Раньше, печатаясь в "Новом мире" и "Октябре", враждовавших друг с другом, вы получали и "слева", и "справа" вплоть до отлучения от изданий. Но урок не пошел впрок - уже в новые времена вы заявляете: "Моя мечта - напечататься одновременно в газете "Завтра" и в газете "Сегодня"; если в один день удастся, я буду просто счастлив!"
- Я и без этого был счастлив, а дразнил тех и этих, потому что меня коробила тупая вражда левых-правых, их высокомерное взаимоотлучение, и вообще русское раскольничество, которое я (и сейчас тоже!) считаю фатальным безумием моего народа. Вы сравните: в Америке проигравший на выборах прежде всего поздравляет своего соперника с победой, а у нас проигравший тотчас заявляет, что правила игры не те и что его обыграли нечестно. Детский садик какой-то, простите мне эту аналогию из того же "Подкидыша"...
- Вы как-то сказали: "Счастлив тот, чья личная склонность совпала с вектором времени". Вы счастливы?
- Счастлив. По определению. То есть по природе. Проблема в другом. Как сделать, чтобы и около меня люди были счастливы? Не получается... И главное: как сделать, чтобы мой народ был счастлив? Не получается, не получается... А времена? "Времена не выбирают, в них живут и умирают".
- Ваши работы отличает необычайная широта охвата материала: все жанры и виды литературы, искусства, история, философия, геополитика... Но есть, наверное, стержень, который все это пронизывает, скрепляет?
- Насчет широты и охвата судить не могу. По внутреннему ощущению мне всегда не хватало знаний. Жажда мучила, а охватить не было сил. Стержень - это то, что вы почувствовали, задавая предыдущий вопрос, и я подтвердил.
- Еще давно слышал, что вы писали историю своей семьи, а также, что не хотели ее публиковать, оставив "для семейного пользования". А недавно промелькнуло сообщение, что скоро выйдет двухтомник о жизни вашего отца. Это и есть та самая работа?
- Да, та самая. Двухтомник о моем отце только что отпечатан. Однотомник о матери и ее сестрах издан год назад. Вся серия называется "Ветви", там будет шесть томов или семь, включая годы моей юности. Я думаю, это лучшее, что я оставлю. Тираж - 50 экземпляров. Никакой продажи. Только из рук в руки. Тому, кто очень хочет. Я думаю, пятидесяти экземпляров как раз хватит.
- Говорят, у каждого человека есть "свой" возраст. На сколько лет вы себя ощущаете?
- В 16 лет впервые понял, как счастлив. Может, потому и застрял в этом возрасте на всю жизнь.
- А почему именно в 16?
- Да вот, знаете ли, был май, катил я на велосипеде по нашей Потылихе, ветерок обдувал, рубашечка была голубая, девочки из нашего "жилдома" встретились и несомненно заметили, как я красиво еду, и вдруг такое ощущение на меня накатило - без внятных причин, а вот просто от всего вместе, и подумал: "Как я счастлив, хочу быть так счастлив всю жизнь".
А между тем шел 1950 год, самый-рассамый сталинский, культовый, тоталитарный и прочее. Но я же не знал, что я "винтик".
- В последнее время вы нередко предпочитаете жанр "из ответов на записки". Какой вопрос вы задали бы себе?
- Как сделать, чтобы хватило сил на физическое существование, пока жив дух?

Напечатать

Жизнь 00:03 / 11 Октября 2024 10406

Охота на ведьм

У россиян бешеный спрос на услуги колдунов, тарологов и нумерологов

Ирина Хмара, спецкор «Труда»

Труд

Фото: © Voller Ernst / Hermann Fuss, globallookpress.com

В Госдуме предложили карать по закону любителей навести порчу или приворожить любимого. Депутатов вдруг озаботило, что народ к колдунам, тарологам и нумерологам валом валит, спрос на их услуги бешеный —...