ИЛЬИНИЧНА ПО ПРОЗВИЩУ ГРИНПИС
На первый взгляд, Богоявленка совсем недалеко от Воронежа: в часе езды на машине. Тем не менее дорога из областного центра до затерявшейся среди полей и перелесков деревеньки - это путь из XXI века в далекое прошлое. Древность здешних мест особо подчеркивает величественный остов монастыря, построенного в 1642 году. Ясное дело, не сохранились купола и фрески, обрушилась колокольня, но удивительное ощущение возле овеянных столетиями стен - вспоминается Лермонтов: "И верится, и плачется, и так легко, легко".
-Хорошо у нас, да? - слышу чей-то голос. Оглядываюсь, рядом стоит, крестясь на монастырь, немолодая сельская жительница в теплом пальто и в узорчатом платке.
- Хорошо,- говорю, - не то слово.
- Да, не то,- согласилась она, - от нашего ковчега благодать исходит.
А далее - я услышал то, чего никак не ожидал от вполне обыкновенной с виду деревенской женщины. Голосом опытного экскурсовода она поведала: монастырь выстроен в точном соответствии с византийскими канонами - в форме корабля, ковчега. Существовал до 1935 года: "Красоты был неописуемой, небесной. Золотые купола, внутри - старинные, намоленные иконы, на фресках - ангелы, словно живые". Спрашиваю, как зовут моего "гида". "Зовут Анастасия Ильинична, фамилия Уварова. В деревнях у всех есть еще и прозвища. У меня Гринпис.
Всю трудовую жизнь в Богоявленке Анастасия Ильинична проработала учительницей начальных классов. А "Гринписом" ее прозвали местные дачники, страдающие нехорошей привычкой обзаводиться четвероногими друзьями по весне, а с завершением дачного сезона бросать их на произвол судьбы. "И все идут ко мне". - "Кто, дачники?" - "Нет, кошки и собаки".
Говорят, что наши "братья меньшие" безошибочно определяют, какое у человека сердце - доброе или злое. Не ошиблись и в Ильиничне: она и пригреет, и накормит, и приласкает, и полечит если надо. Но на первом месте среди других забот у нее все же полуразрушенный монастырь. И уж куда она ни писала, убеждая различные инстанции в насущной необходимости восстановления уникального памятника истории и духовной культуры. Ответов, увы, пока нет.
- А вы кто? - спрашивает.
- Журналист.
- Вот вам и карты в руки: замолвите где-нибудь словечко про нашу Богоявленку. Уверена: если начнут восстанавливать наш монастырь, значит, и Россию мы восстановим.
"ПСИХОЛОГИ" ИЗ ВЯЗНОВАТОВКИ
Уже завиднелись верхушки ветел на окраине большого села, когда с неба обвалился ливень. Машина заюзила, сползла в кювет. Я беспомощно оглядывался по сторонам, лелея надежду увидеть трактор, но увидел гривастую лошадку, двигавшуюся в мою сторону. На телеге восседал, свесив ноги в кирзовых сапогах, мужик лет пятидесяти. "Засел?" - весело спросил он меня. "Да еще как!" Он быстро выпряг лошадь, прицепил вожжи к "Жигуленку": "Садись за руль!" Через полчаса машина стояла на твердом грунте. "Не знаю, как благодарить",- говорю спасителю. "А я знаю",- ответил он. "Как?" - "Покурим".
Покурили, поговорили о нынешней Вязноватовке, где когда-то был богатейший колхоз с названием "Серп и молот". От былого богатства в нынешнем АО "Вязноватовское" сохранилось главное - люди: доярки, скотники, механизаторы. Вкалывают, не гоняясь за большими заработками, понимая: важней всего сейчас - не дать родной деревне безвозвратно утонуть в рыночном омуте. "Попивают мужички?",- спрашиваю своего спасителя. "Я вам не скажу за всю Одессу",- ответил он словами из знаменитой песни, - но лично я завязал".
Горьким пьяницей он никогда и не являлся. Конечно, с "ребятами" порой зашибал: "Бывало, нарежусь по полной программе, лягу на телегу, скажу Воронку, мол, айда домой, и засну спокойно. Знаю: он-то меня всегда точно к крыльцу доставит в целости и сохранности". И хотя в рабочее время никогда не "принимал", коллектив фермы, где он трудился зимой скотником, а летом пастухом, решил провести с ним "воспитательную работу". Про ту историю он рассказывал страдальчески- восхищенным тоном: "Психологи, туды-т твою! Они, знаешь, ударили меня по самому что ни на есть больному месту. Сказали, если пить не бросишь, то мы твоего Воронка отвезем на мясокомбинат. Конина, дескать, сейчас в большом дефиците". "Да разве мог я, Николай Теньков, предать безгласного, но преданнейшего и умнейшего друга, который, будучи еще стригунком, ел хлеб прямо у меня с рук? Ни в жисть. Веришь, я даже за конюшней слезу пустил. Вот и стал с тех пор тверезым, будто милиционер на вокзале..."
АЛАЯ РОЗА - ЭМБЛЕМА ЛЮБВИ
Виктор Шевченко, шофер россошанской артели "Первомайская", с детства любил рисовать. Однако так уж случилось, что художником не стал, а вот баранку крутит уже не первый десяток лет. Но по-прежнему "художничает": то мотоцикл разрисует звездами и полумесяцами, то стены дома снаружи и изнутри разукрасит всеми цветами радуги. Особенно же любит рисовать на воротах. Причем время выбирает такое, когда на улице безлюдно и никто не видит сам процесс творчества. Утром народ проснется, глянет на шевченковские ворота, а там картина - крепость, кони, горделиво выгнувшие шеи, богатыри в шлемах, зорко из-под руки вглядывающиеся куда-то в даль.
Не заметил Виктор Иванович, как подошел к пенсионному рубежу. Юбилей отметили в "Первомайском" пышно, но руководство попросило не спешить с уходом: "Позарез нужен опытный водитель на автобус". Согласился без лишних слов. График у автобусного шофера - весьма напряженный. Выходные нечасто. И возраст солидный. До рисования ли тут? Ан нет. И приятно удивились односельчане, когда в одно прекрасное утро увидели на его воротах вместо подлинявших коней и витязей огромную алую розу.
Наступила поздняя осень, "отцвели уж давно хризантемы в саду", а роза на воротах цветет себе как ни в чем не бывало.