Как рассказала директор ансамбля Елена Щербакова, Игорь Александрович некоторое время назад лег в больницу. Ничего особенного в этом вроде бы не было: в последнее время престарелый мастер регулярно, по три-четыре месяца в году, проходил больничные курсы скорее профилактического, чем лечебного характера. И эта терапия, помноженная на уникальную жизненную силу Моисеева, давала поразительные результаты.
Например, балетмейстер неукоснительно, день за днем делал гимнастику, которую разработал для себя сам еще в бытность танцовщика Большого театра, то есть около 80 лет назад! Много гулял - правда, не выходя на улицу, но коридоры-то в больнице (по паре сотен метров), так что дистанции накручивались солидные. И, как в юности (в далекие 1920-е, желая овладеть энциклопедическими знаниями по мировому искусству, положил себе законом читать не меньше 100 страниц в день), до конца не расставался с книгами. Особенно интересовался биографиями великих художников, писателей, музыкантов...
Но удивительнее всего, что Моисеев реально оставался руководителем своего ансамбля. Конечно, он уже не показывал танцовщикам движения (хотя еще лет 10 назад автор этой заметки видел, как на репетиции на глазах у всего коллектива Игорь Александрович выполнял довольно сложные прыжки). Но даже находясь в больнице, он практически ежедневно принимал у себя артистов, давал им консультации, поскольку все 300 танцев, что были поставлены им за долгую жизнь в искусстве, сохраняются в репертуаре коллектива.
За худруком было решающее слово в определении гастрольных планов труппы, в составлении ее программ. Ведь, как шутливо говорил он сам, "мы не гастролировали только в Антарктиде", так что никто лучше него не знал, каковы вкусы публики Франции, или Англии, или Аргентины...
Конечно, поддерживать этот жизненный тонус балетмейстеру помогали не только коллеги, но и родные. Прежде всего жена, в прошлом танцовщица его ансамбля, народная артистка России Ирина Чагодаева-Моисеева. Дочь Ольга - балетмейстер-репетитор. Внук Владимир - солист Большого театра, один из основателей труппы "Русский классический балет". Правнук Игорь - выпускник Московской хореографической академии...
Внезапно три дня назад Моисееву стало резко хуже. Он впал в забытье и умер, не приходя в сознание.
Как уточнила Елена Щербакова, прощание с великим хореографом состоится 7 ноября в Зале имени Чайковского, ставшем для Игоря Моисеева родным. Православная панихида, как ожидается, пройдет в храме Христа Спасителя. Похоронят мастера на Новодевичьем кладбище.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Игорь Моисеев был автором и другом нашей газеты. Приводим выдержки из его интервью, которые печатались на страницах "Труда".
О Судьбе
- Я человек искусства. Мог бы стать художником или архитектором. А попади в драматический театр или кино - сделался бы режиссером. Но получилось так, как получилось - судьба.
О начале пути
- В Большой театр пришел самобытный хореограф Касьян Голейзовский, за которым ходила слава ниспровергателя традиций. Известные артисты отказывались у него танцевать, а вот с молодежью он находил общий язык. Меня Голейзовский поставил на главные роли в "Легенде об Иосифе Прекрасном" на музыку Василенко и в "Теолинде" - на музыку Шуберта. Но руководство театра экспериментов Касьяна Ярославовича не одобряло и стремилось убрать его из труппы. Тогда мы с группой молодых коллег направили письмо в защиту Голейзовского. Составлял его я. На следующий день нас отчислили из театра. Лишь вмешательство наркома просвещения Луначарского помогло восстановиться в труппе.
О преимуществах молодости
- В 24 года я успешно поставил в Большом театре балет "Футболист", и меня, сопливого мальчишку, официально назначили балетмейстером, хотя в академических театрах считалось, что балетмейстер обязательно должен быть убеленным сединами старцем. Я с этим в корне не согласен: у юности есть то, чего никак не приобретешь с опытом - горение новыми идеями и силы для их воплощения.
О создании ансамбля
- Из-за преследований главного балетмейстера, которого я, в конце концов, назвал подлецом, мне пришлось уйти из Большого театра. Это помогло мне сделать окончательный выбор в пользу народного танца, который волновал мое воображение с детских лет. 4 февраля 1937 года с группой из 40 энтузиастов я провел первую репетицию своего ансамбля.
О параде на Красной площади
- Меня вызвали телеграммой из Кисловодска, где мы с ансамблем отдыхали и одновременно репетировали. Ничего не объясняя, прямо из вагона поезда под конвоем чекистов посадили в открытый "Линкольн". Бог знает, чего я только в те минуты не подумал, ведь шел страшный 1937 год. Но я оказался не в застенках Лубянки, а в кабинете одного из ее начальников - некоего Мильштейна. Не дожидаясь моего согласия, он представил меня присутствующим высшим командирам как начальника будущего физкультурного парада. Пути к отступлению не было. К счастью, парад понравился Берии, о чем он сухо сообщил мне по телефону.
О разговоре со Сталиным
- На одном из правительственных банкетов я почувствовал на своем плече чью-то руку. Тихий голос вкрадчиво произнес: "Ну как дела?" Я не растерялся: "Плохо, Иосиф Виссарионович". Сталин, редко слышавший такие резкие ответы, поинтересовался: "А почему?" Я ответил: "Нет помещения, мы репетируем на лестничной клетке..." На следующий день нашему ансамблю был предоставлен целый этаж в строящемся здании будущего Зала имени Чайковского.
О первом выступлении в США
- После первого выступления в США в 1958 году одна американская газета писала про нас: артисты - несомненно, работники КГБ, натренированные на то, чтобы иметь такой успех. Вторая резонно замечала: если чекисты так танцуют, то как же должны танцевать настоящие артисты?
О будущем
- Немирович говорил мне: история театра - это история одного поколения. Правда, Художественный театр живет и сейчас, но ведь это уже совсем другой коллектив, правда? А история такого ансамбля, как наш, исчисляется жизнью одного человека, который его создал. Потом появится кто-то другой и создаст что-то свое, новое...
И ЭТО ВСЕ О НЕМ
Майя ПЛИСЕЦКАЯ, балерина:
- Он был одним из столпов русской хореографии, и то, что сделал для ее прославления, невозможно переоценить. Еще в конце 1920-х заставил о себе говорить, станцевав "Иосифа Прекрасного" в Большом театре. Ну а "Спартак", который Игорь поставил на меня в 1958 году, - просто выдающееся явление. Это, конечно, чистой воды классика, но притом абсолютно живая, новая. Ни с чем хоть отдаленно похожим на моисеевскую хореографию я раньше не сталкивалась.
И мне было интересно то, что он делал в своем ансамбле. Меня ведь саму привлекает разнообразие национальных традиций - японский танец, испанский... Очень приятно вспоминать, как во время одного из моих юбилеев (в 2000-м году) артисты Моисеева приняли участие в программе, блестяще исполнили "Греческую сюиту" - одно из самых известных произведений Игоря Александровича. И он сам пришел на этот концерт.
Должен ли ансамбль стать музеем хореографии Игоря Моисеева? Как артистка могу сказать: танцевать все время в одном стиле скучно. Если придет талантливый человек и, отталкиваясь от традиций Игоря Александровича, станет делать что-то другое, но тоже яркое, пускай!
Надежда БАБКИНА, руководитель ансамбля "Русская песня":
- Мое отношение к искусству Игоря Моисеева - самое уважительное. Его ансамбль стал лицом России для всего мира. Конечно, не будем забывать, что в этом Игорю Александровичу помогало правительство, держава, можно сказать, вся страна. Лично мне нравились его спектакли - их красочность, многоцветье костюмов, но с самим Моисеевым я не общалась. Да и то направление, в котором я создавала свой театр русской песни, подозреваю, вряд ли было ему близко. У него своя стихия, своя эпоха, свой коллектив.
Кто-то сказал про Моисеева, что он талантливо обслуживал неталантливую власть... Может быть. Официальные концерты державного уровня всегда проходили при участии его ансамбля. С другой стороны, разве власть может быть менее талантливой, чем выбирающий ее народ? Так что Моисеев просто выразил свое время.
Бари АЛИБАСОВ, музыкальный продюсер:
- Ужасная весть. Буквально три дня назад я общался с Еленой Щербаковой, директором ансамбля Моисеева, и она мне рассказывала, что Игорь Александрович в порядке, даже приходит на репетиции, наблюдает, как артисты танцуют. Он сам и созданный им ансамбль танца - это, конечно, феноменальное явление в нашей культуре, как и хор Пятницкого, как и оркестр Федосеева. Но, боюсь, мы не до конца осознаем масштаб этих национальных святынь и символов. Я как-то делал телевизионную передачу о его ансамбле и опросил на Арбате десять человек, знают ли они, кто такой Моисеев. Девять человек ответили: да, конечно, это эстрадный певец, имея в виду Борю Моисеева...
А за рубежами нашей Отчизны на Игоря Моисеева культурная общественность буквально молилась. Уж не знаю, как ему это удавалось, но артисты его ансамбля танцевали корейские танцы лучше самих корейцев, итальянские танцы у них получались зажигательнее, чем у самих итальянцев. Он умел передавать не просто пластику, лексику этнических пластических композиций, а то, что называется "национальным характером", "народной душой".
На протяжении всей его долгой жизни Игоря Александровича пытались втягивать в политику, в разные дрязги, но он всегда был выше этого. В этот горький для мировой культуры день скажу даже больше: он был выше самого человечества.