Ирина Скворцова: «Теперь я чистокровная арийка»

Главная Спорт 20:50 21 Сентября 2010 13279

Спортсменка, перенесшая кому, готова встать на ноги и продолжить образование

Напечатать

После того, как в ноябре прошлого года российская бобслеистка Ирина Скворцова попала в страшную аварию на тренировочной трассе в Кенигзее, более восьми месяцев она провела в баварской клинике. Неделю назад она возвратилась в Россию и сейчас продолжает лечение в терапевтическом отделении московской больницы N 6, где с ней и пообщался корреспондент «Труда».

— Ира, каковы были ваши первые впечатления о больнице в Германии?

— Если честно: самые диковинные и неожиданные. Я проснулась — вокруг белые стены. И все вокруг говорят по-немецки. Я долго не могла понять — где нахожусь. Я думала: «сейчас вторая половина ноября». А мне говорят: «сегодня — Старый Новый год!» То есть, я пробыла без сознания почти два месяца.

— А что вам последнее запомнилось до аварии?

— Мы сели в боб. Поехали. Потом все прервалось.

— И что же произошло на самом деле? Я задаю этот вопрос потому, что официальная информация из различных СМИ поступала противоречивая и довольно странная…

— Немецкий судья Петер Хель, который работал на той трассе, дал нам команду «на старт». Мой пилот Надя Филина пыталась ему возражать. «Красный сигнал!» Хель настойчиво показывал — «Все нормально!». Причем, на языке, понятном всем спортсменам. «О’кей». Знаками показывал, чтобы ехали.

— И этому Петеру Хелю вынесли какое-то наказание?

— Суд над ним будет 4 октября. Я сейчас даже предполагать не могу — какое его ждет наказание. Как оказалось: у мужской двойки в это время горел зеленый огонек — команда к началу движения. Я потеряла сознание после того, как мы перевернулись. Я не помню того момента, когда в нас врезался мужской боб.

— В газетах писали, что вас выбросило из боба… И даже на некоторых сайтах «крутили» то ли мультик, то ли видеосъемку, где Скворцову ударом выбрасывает из желоба…

— Да, писали многое чего. Я прочитала, что у меня даже позвоночник перебит и раздроблен. Но если бы я находилась лежачей в ледяном желобе, и в меня врезался бы мужской боб, тогда у меня совсем никаких шансов выжить не было. Просто собирали бы на месте происшествия куски мяса. На самом деле, в момент столкновения двух бобов я находилась внутри болида, а наружу торчала только часть спины, может быть, ноги. Удар пришелся частично в мое тело, частично — в конструкцию нашего боба. Надя рассказывала: сразу после я еще кричала, что не чувствую своей ноги. Прибывшие медики уложили меня на носилки, и я пыталась вскочить на ноги.

— А почему потеряли сознание? От сотрясения мозга?

— Меня сразу ввели в кому при помощи укола — усыпляющего и обезболивающего. Если бы медики этого не сделали, я тут же умерла бы от болевого шока. Но ничего этого я не запомнила — знаю лишь с чужих рассказов. У меня было искромсаны мышцы в тех местах, где начинаются нервные центры, управляющие движениями правой ноги. В таком состоянии меня привезли в реанимацию клиники баварского города Траунштайна. И едва монитор показывал, что я начинаю просыпаться, меня снова и снова регулярно вводили в состояние комы. Сосуды были пришиты один к другому, и эти хрупкие соединения могли быть разорваны не только от резких движений ноги, но даже если бы у меня пульс поднялся до 120 ударов в минуту. Чтобы обезопаситься, медики специально замедляли процессы в моем организме. И все равно, приходилось вливать мне чужую кровь.

— По себе можете подтвердить теорию о том, что человек вместе с кровью доноров перенимает и их характер, менталитет? Вы видели своих доноров?

— Если бы мне делали прямое вливание, то всех доноров не получилось бы вместить в палату. Однажды у меня открылось кровотечение, и тронштайнским медикам пришлось влить в меня то ли 20, то ли 24 литра чужой крови. Мама, когда рассказывала мне об этом, прокомментировала: «теперь ты почти чистокровная арийка». Вероятно, мне вливали не только немцев (баварцев), но и доноров других стран. Может быть, значительная часть крови была получена от доноров Австрии, которая недалеко от баварского города Траунштайн? Я так говорю потому, что еще много раз бывая на сборах в Австрии и Германии, много раз убеждалась в том, — насколько отличаются жители этих двух стран, хотя и говорят на одном и том же языке. Вернее, на похожих языках. Во всяком случае, австрийцы любят подчеркнуть, что они — не немцы. Австрийцы более сдержаны, а немцы больше улыбаются. Хотя это не относится к продавцам в магазинах — эта категория граждан одинаково улыбчива во всех странах. В последнее время — даже в России. Впрочем, говоря об этих различиях, я подразумеваю простых обывателей курортных альпийских городков, но не спортсменов. А вот бобслеисты из разных национальных сборных очень близки по духи и почти не различаются по менталитету. Русские, немецкие, австрийские, итальянские — они живут совсем иной, особой жизнью. И это нас сближает.

— А как же врачи, которые вас лечили? Они же должны были влезть в душу пациентки и понять, чтобы эффективнее лечить.

— Немалую психологическую помощь мне, а также моей маме оказали российские специалистки Ольга Копылова и Татьяна Коняева. Дело в том, что психологи через переводчиков не работают. И глава российского МИД Сергей Викторович Лавров организовал приезд психологов МЧС в Германию. Ольга и Татьяна уже и здесь, в Москве ко мне приходили. А в остальных сферах медики в Траунштайне прекрасно, просто великолепно поработали. Главным моим врачом в Германии был профессор Ганс-Гюнтер Махенс. Он выполнил 36 операций из тех 50, которые мне сделали в Германии. Ему 52 года, он — очень опытный хирург. Позже он мне признался, что пытался понять мою сущность, но потом в безуспешных попытках перестал стремиться к невозможному. Поначалу он сам не верил, что я смогу выжить. Потом — что мне удастся сохранить ногу. В его богатейшей практике мой случай — уникальный. Так что и он на моем примере многому научился. Я стала для него своего рода экспериментом. Он говорил моей маме: «Ногу я пока сохраню, но если она станет абсолютно нерабочей и начнет сильно мешать, то ее можно будет ампутировать. Но это будет выбором самой Ирины».

Ирина Скворцова пытается встать на ноги. Фото Георгий Настенко — А какова сейчас чувствительность ноги?

— Вот на данный момент: если касаетесь моей ноги, я этого не ощущаю. Но когда я закрываю глаза, а врач сгибает палец на моей на ноге — это я чувствую. Впервые с закрытыми глазами определять положение своей ноги я начала в конце февраля. И немецких врачей это крайне удивило. Сначала это ощущение появилось в районе бедра. Потом стало «опускаться» все ниже.

— Еще операция вам предстоят?

— Доктор Мехенс перед моим отъездом в Россию дал мне прогноз: через полгода я смогу ходить с палочкой. А через год обходиться и без нее. Сейчас я настраиваю себя на то, что через два года я вернусь к своему изначальному, «доаварийному» состоянию. Через полгода доктор Махенс меня ждет. С костями и суставами у меня сейчас все в порядке. Но нужно операционными путем нарастить многие мышцы, которые были оторваны. Потом — сгладить рубцы и некоторые участки кожи. У меня, например, сейчас вообще нет ягодицы.

— Каково состояние ноги сейчас?

— Мне сейчас желают солевые ванные, массаж, ЛФК. От грязевых ванн, которые в восстановлении мышц бывают эффективны, пока пришлось отказаться. Потому что это еще опасно — кожный покров на ноге, как видите, еще не восстановился. Передвигаюсь большей частью на коляске. Во время ходьбы на костылях на больную ногу мне надевают фиксатор. День ото дня разную дистанцию прохожу, в зависимости от состояния на данный момент. Общее самочувствие на данный момент неплохое. Можно сказать: больная нога составляет для меня главную проблему на данный момент. Какое-то время мне еще придется полежать в больнице, а потом переведут в реабилитационный центр. Тоже на стационарный режим. А работать на тренажере начала уже сейчас. На велотренажере кручу педали и вперед, и назад. Но работают только остатки мышц правой ноги. Потому набор движений очень ограничен.

— Вы пытались как-то использовать ваше время отлучки от спорта?

— Немецкий язык мне показался довольно сложным для общения и обучения, так что я выучила мало слов. Может быть, не возникло острой необходимости в этом? Потому что среди медперсонала баваркой больницы было много русскоязычных. А медбрат, которого ко мне прикрепили, и вовсе был русский по национальности. Он сам приехал из Ленинграда и начал учить немецкий только в 17-летнем возрасте. Еще два анестезиолога русских со мной иногда общались. Так проблем по части перевода с русского на немецкий и назад у меня там никогда не возникало. А вот свой английский я немного улучшила за последние полгода, и с некоторыми немцами я разговаривала именно по-английски. Когда меня выписали из реанимации, я стала больше общаться с приходящими ко мне в гости. А также смотреть телевизор и ходить в интернет через ноутбук.

— Каковы были у вас бытовые условия в немецкой больнице?

— В реанимации я лежала в двухместной палате. Когда меня перевели в отделение пластической хирургии, там находились вчетвером — я, мама и еще обычно две немки. А после перевода в реабилитационный центр мы с мамой жили в двухместной палате.

— Какие главные неудобства были для вас в немецкой больнице?

— Со стороны медиков и прочего персонала больницы я чувствовала к себе только хорошее отношение. А соседки по палате попадались разные. Какие-то — нормальные. С некоторыми, несмотря на языковые проблемы, установились очень добрые отношения. И они, уже выздоровев и выписавшись, потом приходили меня навестить. Помню — мороженное мне приносили, искренне переживали за меня, пытались чем-то помочь. Другие, особенно немки старшего поколения, не скрывали своего отношение ко мне, как к чужаку. «Понаехали тут. Мы здесь — хозяева!». Часто они ложились спать в семь вечера, и если в это время я включала компьютер, они яростно возмущались по поводу того, что отблески моего монитора им очень мешают. Возмущались, даже если я пластиковой упаковкой зашуршу. Хотя сами регулярно среди ночи врачей вызывали и при этом говорили довольно громко.

— За спортивными событиями вы следили?

— Когда я начала себя сносно чувствовать, у бобслеистов и других представителей зимних видов спорта, какие я люблю (биатлон, лыжные гонки), сезон закончился. Люблю также гимнастику — особенно спортивную, а также волейбольные матчи с интересом смотрю. Футболом вообще-то я не интересуюсь, тем более, что россияне на чемпионате мира не участвовали. Но некоторые мои соседки по палате так рьяно болели за свою сборную Германии, что и мне приходилось поневоле быть в курсе дел по ходу «мундиаля» в ЮАР. Незадолго до моего вылета из Германии в соседней со мной палате на реабилитации лежала знаменитая конькобежка Ани Фризингер. Мы с ней неплохо познакомились, и даже сейчас продолжаем общаться через скайп.

— К вам пускали посетителей?

— Да, даже когда я в реанимации находилась. В определенное время пускали посетителей, и иногда те оставались до 9, даже до 10 часов вечера. А в субботние и воскресные дни в немецких больницах никаких процедур не делают, так что во время выходных посещения не ограничены.

— Кто к вам приходил?

— Русскоязычные жители Германии, переехавшие туда из разных регионов бывшего СССР. С некоторыми я подружилась и сейчас даже из Москвы перезваниваюсь или общаюсь по интернету. А в Германии именно от этих русских немцев я узнавала все, что пишут обо мне в немецкой прессе.

— А бывало, что там перевирали?

— Бывало, что перевирали, но по мелочам. Но в одной немецкой газете написали, что мы обвиняем Грифенштейн и Винтер в присвоении 400 тысяч евро, которые мне выделили. На самом деле мы эту сумму называли, но только говорили, что не знаем — какова судьба этих денег, какая часть из них и на какие цели потрачена. Этих двух женщин мы ни в чем не обвиняли. После этого репортерского ляпа мы с мамой стали просить всех журналистов, чтобы они нам присылали готовые тексты, и я корректировала и отправляла обратно по электронной почте.

— Как часто вас спортсмены навещают?

— В Германии пока лежала, мне регулярно названивал мой бывший тренер по общефизической подготовке Дмитрий Головастов — он, так же, как и я, перешел в бобслей с легкой атлетики, где много раз выигрывал чемпионаты России в беге на 400 метров. Но приехать ко мне в немецкую клинику у него просто не было возможности. Руководство федерации бобслея мне не звонило, но один раз в апреле приезжали ко мне в больницу. Как оказалось — лишь для того, чтобы я подписала контракт с адвокатом Винтер. Я отказалась. Надя Филина и другой пилот молодежной сборной Катя Костомина мне часто звонили или связывались через интернет. Они хотела заехать ко мне еще в Германии по дороге в аэропорт, но этого не получилось ни нее, ни у других бобслеистов из сборной. В аэропорту в Москве меня встречали еще другие подруги по спорту, а некоторые сразу в больницу ко мне пришли. Это бывший саночник Игорь Федулов, мои подруги по спорту. Причем, не только бобслеистки.

— Вы с ними вместе тренировались?

— С одной из них — Варей Кублевой я очень давно вместе занимались легкой атлетикой у тренера Игоря Дашкина. И хотя она перешла на велоспорт, а я — на бобслей, дружбу мы поддерживаем и между собой и с нашим бывшим наставником. Другая подруга-легкоатлетка Аня Гуляева, хотя мы с ней даже в разных дисциплинах выступали и в разных обществах занимались: я — «Спартаке», она — в ЦСКА. Но часто общались на соревнованиях, на тренировочных сборах.

— А каковы ваши планы на будущее? Вы собираетесь продолжать свое образование? Ваш тренер Игорь Дашкин говорит, что Скворцова — прирожденный тренер.

— Да, мы с ним когда-то часто обсуждали какие-то ошибки в движениях менее опытных спортсменов, часто приходили к единому мнению. Но вот как составлять тренировочные планы? Это пока мне не совсем понятно. И потом, многие предметы в институте я изучала не на ежедневных лекциях, а урывками по книжкам, находясь в разъездах по сборам и соревнованиям…

— … Ладно, не прибедняйся! — подает свой зычный голос Игорь Геннадьевич Дашкин, присутствовавший во время нашего интервью. — Ира за время своей болезни выучила столько медицинских и анатомических терминов! Сейчас во многих вузах студенты даже семинарские занятия с преподавателями через связь скайпу проводят. А уж экзамены сдавать как-то можно организовать. Да я уверен: Ира к январю уже до аудиторий РГУФКа сама сможет добраться! «Закроет» пятый курс и потом защитит диплом.

После беседы с корреспондентом «Труда» Ира демонстрирует — как работает ее травмированная нога. Сначала, сидя на кровати, болтает обеими ногами. Потом встает на пол, и держась одной рукой за спинку кровати, медленно отставляет правую ногу в сторону и слегка опирается на нее.

На прощание я фотографирую бобслеистку вместе с мамой, тренером и двумя подругами.

— Давно я стоя не фотографировалась! — говорит Скворцова. А потом, перекинув все фотоснимки себе на ноутбук, вдруг разочарованно замечает. — А я тут самая низенькая среди всех в нашей компании!.. Ну, ничего. Через год уже на десятисантиметровых каблуках смогу ходить.

Досье «Труда»:Ирина Скворцова

Родилась 17 июля 1988 года. Студентка 5-го курса РГУФК.

23 ноября 2009 года на тренировке в Кенигзее попала в аварию. Ира два месяца была в коме. Врачи собирались ампутировать ногу, но этого удалось избежать.

Сейчас проходит лечение в Медико-биофизическом центре им. Бурназяна в Москве.

Напечатать

Спорт 00:01 / 18 Октября 2024 14263

Я спросил тебя: «Зачем идете в горы вы?»

Послесловие к гибели российских альпинистов на пике Дхаулагири в Непале

Георгий Настенко

Труд

Последние новости из Непала: пятерых погибших российских альпинистов в четверг, 17 октября, удалось эвакуировать со склона горы Дхаулагири с помощью местной вертолетной компании. Тела организатора экспедиции Александра...