Военврач в Моздоке, увидев раздолбанную чеченским снарядом руку Андрея Каблукова, нахмурился и сказал: "После операции узнаешь, оставили мы ее тебе, или - нет". Очнувшись, пехотинец обрадовался, как родной, "железке", примотанной к его руке бинтами. Это потом он узнал, что сооружение, похожее на забинтованный самолет, называется аппаратом Илизарова.
Затем была операция в Ростове, где хирурги "упражнялись" с осколками костей. Все заштопали, привели в порядок. Пальцы у парня уже начинают шевелиться, хотя это похоже на чудо. Тогда конечность безжизненно болталась почти сутки, лишенная кровоснабжения. Да и выйти живым из того боя, что шел под Грозным, практически было невозможно.
Андрей теперь всерьез верит, что помогло родительское благословение. Во всяком случае, с иконой Казанской Божьей Матери, врученной ему перед дорогой, он не расставался всю войну, которую одни называют второй чеченской, а другие именуют антитеррористической операцией.
А вот Виталия Гильденберга из Кемеровской области окрестили прямо в палате. В ростовском госпитале он оказался после боев за Грозный. Огнем ему изрешетило ноги и руку. Боевики подошли очень близко. В белых папахах, обмотанные лентами с патронами, они кричали: "Сдавайся!" Но Виталий стрелял, пока были целы руки, а когда уже не мог, отполз в укрытие и там впятером с другими бойцами они отбивались от бандитов целых два часа, пока не подоспела помощь. Трое из них были ранены, но помогали все - кто стрелял, кто заряжал или подавал патроны.
11 января 2000 года в палату ростовского госпиталя вошли сестры милосердия, представители церкви спросили, кто не крещен. Таким оказался радист Гильденберг, чудом, как он сам считает, вышедший из чеченского окружения. С его согласия крестной матерью стала сестра милосердия Любовь Лобанова, которая посещает его сейчас каждый день, принося морс и разные угощения. Среди самых дорогих документов Виталий теперь хранит свидетельство о своем крещении.
Здесь, в госпитале, ребята вспоминают, как праздновали Новый год на передовой. В небо стреляли из ракетниц. Ночную мглу прошивали красивые дуги трассирующих пуль. А вот новогодние подарки, пришедшие на фронт со всех концов России, Виталий и многие из тех, кто пошел в бой 2 января, попробовать не успели. Попали в госпиталь. Некоторые из тех, с кем мне довелось говорить, лишь в Ростове, несколько дней назад узнали, что Ельцин ушел в отставку. На передовой радио нет, газеты приходят с огромным опозданием.
Самое главное желание Александра Кривошеева, рядового мотострелкового полка, чтобы помнили о тех, кто не вернулся. Сам он уже побывал в предсмертном тоннеле. Провалился куда-то, все стало белым-бело. Голоса однополчан отдалились и затихли. Сашу ранило 24 декабря, недалеко от Грозного, при взятии высоты, очень важной для позиции нашей артиллерии. Высоту взяли, а Саша с пробитым легким оказался на госпитальной койке. Благодарит Бога, что остался жив. А вот его друг Иван Хнипов будто чувствовал, что должно случиться непоправимое. Перед последним в своей жизни боем отдал Саше документы, часы, ключи от машины "Урал", на которой ездил. Погиб. До дембеля ему оставалось всего две недели.
В том, что остался жив гвардии капитан Борис Гаврилов, - и вовсе "рука судьбы". Когда его, с развороченным черепом, без сознания грузили в "вертушку", плакали даже повидавшие всякого медики. По всем прогнозам, 25-летний офицер был уже не жилец. Пуля попала в правый глаз танкиста, а вышла с другой стороны черепа через затылок. Неделю за его жизнь боролись во Владикавказе. Затем его, так и не пришедшего в сознание, доставили в Ростов. Руки опытнейшего нейрохирурга Юрия Васильчука буквально сотворили чудо. Борис не только остался жив, но уже видит пострадавшим глазом. Он настолько поверил в мастерство ростовских хирургов, что отказался ехать для очередной операции в Москву. Всего он перенес их три. "Через месяц мне вытащат из глаза еще штук 10 осколков, и я буду видеть им, как раньше", - уверенно говорит Гаврилов. То был первый бой для танкиста, который принял на себя командование ротой. "Крещение" стало памятным на всю жизнь.
Если Борис уже готовится к выписке, то Сашу Аладьина, его соседа по палате в нейрохирургическом отделении, прооперировали только 14 января. Из реанимационной в обычную палату перевели в минувшую субботу. Вся его голова в бинтах, опутана прозрачными трубками, по которым к ней поступают различные лекарства. Хирург извлек целую горсть раздробленных костей черепа, но Саша уже шутит, улыбается вовсю и нехотя сует под мышку принесенный сестрой градусник.
Аладьин побывал в серьезной переделке. Вместе с группой офицеров он отправился выручать комбата, попавшего в засаду. Кстати, случилось это под Алхан-Юртом, уже освобожденном от боевиков. На дороге сломалась машина, на которой ехал комбат с двумя бойцами. Чеченцы тут же стали сжимать вокруг них кольцо, очевидно, намереваясь взять всех троих в плен. Завязался бой, который длился целых 8 часов, начиная с 10 утра. В половине третьего Сашу задела пуля. Он потерял сознание. Придя в себя, продолжал сражаться за своего командира вместе с другими офицерами. Около 18 часов ему вновь стало плохо, он опять теряет сознание. К тому времени бой закончился, комбата и его сослуживцев удалось спасти. В темноте не заметили, что на поле боя остался Аладьин, слившийся по цвету с землей в своем черном комбинезоне. Очнулся он, когда часы показывали полночь. Несмотря на серьезное ранение головы, он сумел правильно сориентироваться. Собрав силы, вышел на шоссе, а затем добрался до своих. "Будто какая-то неведомая сила направляла меня в те минуты", - говорит Саша. Потомственный офицер - его дед и отец тоже были танкистами. Как, впрочем, и у Бориса Гаврилова, соседа по больничной палате.
Оправившись от ран, оба собираются вернуться в строй, хотят просить о возвращении назад, в Чечню. "Сложно воевать, - говорит Александр Аладьин, - когда днем тебе улыбаются, дают попить воды, а вечером стреляют в спину. Но возвращаться надо. Недоделок там осталось еще очень много..."
В минувший понедельник Саша позвонил домой из госпиталя, порадовал жену и сына тем, что остался жив. Сказал, что помнит про Димкин день рожденья. 19 января, как раз на праздник Крещения, Диме исполнится ровно шесть лет. Его прадед воевал в Великую Отечественную. Дед сражался в Афганистане. Отцу досталось на чеченской войне. Димка, как вся мужская часть Аладьиных, мечтает стать танкистом. Отец и мать не возражают. Они только хотели бы, чтобы горячих фронтов на его долю не осталось.