- Война сделала меня серьезным человеком. До этого жил с молодым азартом. Учеба, спорт, увлечение танцами - все это скрашивало жизнь, мы не фиксировались на недостатках. Денег нет - шли на станцию разгружать фрукты-овощи. Еще студентом медицинского института я легко заработал себе на самый модный костюм. Ну а потом настали суровые времена. Я добровольцем, врачом легко-лыжного батальона участвовал в финской кампании. Вскоре после этого - война, первые налеты немецкой авиации на Москву. Наконец получил повестку: явиться на погрузку в воинскую часть на должность начальника лаборатории - я ведь по окончании аспирантуры уже был бактериологом. Прибыл по назначению, а мне говорят: "Забудь о лаборатории, нам нужен начальник хирургического отделения". - "Так я же никогда не работал хирургом!" - "А кто работал? Научишься". Сестры в госпитале были мудрые такие женщины - они немало чему научили. Оперировал много, увлекся. Вполне мог остаться хирургом.
- Но как тогда вы вернулись к эпидемиологии - ведь в аспирантуре вам пришлось заниматься особо опасными инфекциями?
- Грянула обычная для военного времени напасть: повальная вшивость раненых. Приказываю сестрам: "Обривать мужиков наголо!" Справились с этой бедой. А потом пошли комиссии по госпиталям. Пришли и к нам, а у меня в отделении ни одного вшивого. Начали разбираться, как такое возможно. А сестры говорят: "Так у нас Петр Николаевич сделал дезкамеру, обрабатываем белье, обриваем всех - вот и нет вшей". Меня тут же вызывают: "Кто такой, что кончал?" - И немедленно отправили в санитарный отдел 4-й армии на Волховский фронт, а чуть позже я стал эпидемиологом 59-й армии.
- Что было самым трудным на войне?
- Все мысли были об одном: не опоздать получить информацию о какой-то вспышке, вовремя принять меры... А потом мы получили информацию, что в Германии занимаются созданием бактериологического оружия. И стало ясно, что надо делать прививки. Прежде всего от оспы и чумы, этих возбудителей инфекции реальнее всего использовать как оружие. Прививать всю армию немыслимо. Значит, нужно создать костяк, который в любой момент возьмет на себя организацию борьбы с биологической угрозой. Прививали практически всех военных медиков, персонал госпиталей.
- Госпиталь двигался вместе с войсками?
- Конечно. Помню эпизод зимой под Новгородом. Нам сказали, что готовится наступление, будет много раненых, ищите площадку - ставьте госпиталь. Нашли ровную площадку, поставили три палатки: приемная, госпитальная, эвакуационная. Спустя какое-то время захожу в операционную. Стоят самодельные печки из металлических бочек, жарко. Непрерывно поступают раненые, на двух столах идут операции. И вдруг я вижу: хирурги и медсестры около столов стоят по колено в воде. Оказалось, что госпиталь поставили на болотистое место, в тепле лед растаял. Прекратить работу невозможно. Так и оперировали сутки в воде. И когда говорят о победе, я часто вспоминаю этих медсестер и врачей у операционных столов...
- А как попали в группу, которая подчинялась непосредственно Лаврентию Берии?
- В апреле 1950-го меня вызвали в Кремль и назначили в группу, которая занималась обобщением материалов по защите войск и населения от бактериологического оружия. В стране существовало несколько институтов, которые занимались закрытой проблематикой, связанной с биологическим оружием. Чума, оспа, ботулизм - вот три основных возбудителя, которые считались самыми опасными как средства массового поражения людей. Кроме того, к нам поступала информация, полученная по линии разведки. Мы заносили сформулированные сведения в специальные блокноты - две книжечки в сафьяновых переплетах, одна для Сталина, другая для Берии. "Вживую" Сталина я не видел ни разу. Знал одно: работаем до трех ночи. Ровно в три - пунктуальность невероятная! - Сталин уезжал из Кремля. Мы вызывали машину и тоже ехали по домам. Конечно, работали много, собственных детей я практически не видел.
- В своей книге вы пишете, что токсины, в том числе ботулинический, недостаточно было проверять на животных. Приходилось проверять их действие на себе. Неужели это правда?
- Правда. Конечно, мы работали и с животными. Но ведь оружие готовится не для животных, у них другая чувствительность к этому яду. Что мы делали? Известно, что ботулизм парализует мышечную систему. Так вот, брали микроскопическую дозу, вводили в мышцу пальца. Через три-четыре дня палец переставал шевелиться. Потом рассчитывали другие дозы, разрабатывали свои рецептуры и защитные средства - и прививки, и сыворотки...
- Следующая важная веха вашей биографии - назначение заместителем министра здравоохранения.
- К тому времени я уже был генералом. А министром был Борис Васильевич Петровский. Меня вызвали в ЦК, предложили стать его заместителем. И в течение двадцати с лишним лет я был заместителем министра, главным государственным санитарным врачом страны.
- Знаю, что вам приходилось иногда принимать решения, за которые можно было поплатиться как минимум карьерой. Например, во время холеры в Астрахани вы сняли запрет на вывоз оттуда арбузов и других продуктов. Не страшно было? А если бы кто-нибудь заразился?
- Я был абсолютно убежден, что это невозможно. До моего приезда Астрахань была окружена тремя дивизиями - полная изоляция. Прилетал раз в сутки самолет с почтой, работал телефон - вот и вся связь с миром. А на полях повсюду рыли траншеи и закапывали туда дыни, арбузы, помидоры - больно было смотреть на это. Я провел личный эксперимент: обмазал арбузы зараженной массой. Оказалось, что на солнце возбудитель живет минут десять-пятнадцать, в тени - минут тридцать, а затем все равно погибает. Потом мне предложили разуться на плантации арбузов. Стоять было нельзя, температура песка - до 70 градусов! Возбудитель не мог выжить, никто не мог заразиться этими арбузами. И в шифровке в ЦК я прямо написал: "Несу полную ответственность за снятие карантина".
- Петр Николаевич, как эпидемиолог вы имели дело с разными биологическими угрозами. Сегодня, прежде всего в связи с опасностью терроризма, эта тема обостренно актуальна. Как вам кажется, насколько вероятно массовое применение бактериологического оружия в современном мире?
- Вполне вероятно. Я уже писал письма руководству страны. Смысл таков: сегодня возможность использования такого оружия стала реальностью, последствия которой трудно предсказать. Например, во всем мире прекращены прививки против оспы. Сегодня люди беззащитны против этой инфекции. С 1979 года никто не прививается - кроме американской армии. И если в преступные руки попадут рецептуры бактериологического оружия на основе вируса оспы, будет беда.
- Почему вы говорите только об оспе? В США, помнится, не так давно была паника по поводу конвертов со спорами сибирской язвы.
- Чепуха. Эти эпизоды, по-моему, - провокация в коммерческих целях. Там же сразу скупили все антибиотики, кто-то на этом нажился. Сибирская язва не передается от человека человеку. Оспа - куда более реальная угроза. Поэтому я везде и всюду повторяю одно: нельзя продавать коммерческим структурам производство вакцины против оспы и других опасных возбудителей, эти предприятия должны быть только государственными.
- Петр Николаевич, от природы у вас не такое уж богатырское здоровье. Вы пишете в своей книге, что были слабеньким, что отец даже не раз повторял: "Ну, Петя-то у нас скоро умрет". Но, слава Богу, вы уже отметили 90-летие, выглядите прекрасно, память отличная. Это результат каких-то осознанных усилий?
- Вряд ли. Специально ничего я не делал для сохранения здоровья. Курить начал в 27 лет и курил лет сорок очень много, по две пачки в день. А потом почувствовал, что дышать тяжело. Мне было тогда 70 лет. Сказал жене: "Брошу курить". При ней взял три блока сигарет и выбросил. Мучился месяца два, но не закурил. А иначе точно не беседовал бы сейчас с вами. Есть и другие маленькие секреты. Давным-давно мне предложили сделать доклад о профилактике гриппа. Стал готовиться, нашел книжку известного академика Николая Гамалея. Он писал, что во время умывания надо вносить мыльную пену в носовую полость. Использую этот совет с 1946 года - и ни разу с тех пор гриппом не болел.
- Вы большую часть жизни были атеистом (как и положено коммунисту). Сейчас у вас иное к вере отношение...
- Да, пели песни: "Долой-долой монахов, раввинов и попов..." А мама была верующая. Долго просто не думал об этом, жил, как все вокруг. Задумался тогда, когда стал работать редактором журнала "Генетика". Понимаете, я вдруг осознал, что ген - это частица, которую надо рассматривать при тысячекратном увеличении. И она хранит в себе все: походку, цвет глаз, родинки, манеру говорить. Как это может быть? Уверен: существует некая сила, породившая жизнь и определяющая ее законы. И это вовсе не противоречит ни науке в целом, ни медицине, которой я служил столько лет.