Вспомнил я, возвращаясь из Большого зала Петербургской филармонии, где мой друг Максим Шостакович дирижировал Восьмой симфонией, написанной великим отцом, встречи и беседы с Дмитрием Дмитриевичем, так помогавшие нам в поисках своего пути. Такой же чистой водой из кладезя познания потчевали меня и корифеи живописи - ленинградские академики Евсей Моисеенко и Петр Фомин. На всю жизнь остались в памяти их "исследовательские" рассуждения об искусстве, отличавшиеся духовностью, блестящим знанием профессии и умением говорить с молодежью на языке доступном, лишенном заумной вычурности, согревая нас при этом поистине родительским теплом.
Мне, занимающемуся вот уже полвека открытием и сохранением художественного наследия России, посчастливилось встречаться и дружить с яркими представителями отечественного изобразительного искусства. Павел Корин, Николай Ромадин, Олег Комов, Дмитрий Бисти, Анатолий Зверев, Олег Филатчев, Александр Харитонов, Дмитрий Краснопевцев, Михаил Шварцман, Всеволод Смирнов - вот далеко неполный ряд творцов, одаривших радостью духовного общения. И какая горесть, а иногда и жгучий стыд перед их вечной памятью охватывают меня сегодня, когда забвение, граничащее с наплевательством и презрением, стали участью, уготованной нынешними законодателями художественной моды столпам нашей культуры.
Русскому человеку вообще, а художникам, зодчим, писателям и музыкантам - особенно, свойственно уважительное отношение к истории, обычаям и культуре Отечества. И это прекрасно, если не брать во внимание кривляний и передергиваний по этому поводу, буквально захлестнувших средства массовой информации, пытающихся обвинить русское искусство во вторичности и опасном патриотизме. Сколько оскорбительных слов в адрес чистого и честного талантливого художника Виктора Попкова (особенно досталось лучшей его картине "Шинель отца") произнесено некоей критикессой, надсмеявшейся и над дарованием мастера, и над памятью о советском солдате, защитившим мир от нацизма. Какие ужасы грязи вылил один "искусствовед" на драгоценное наследие Аркадия Пластова, обвинив классика, будто бы пользовавшегося специальным разрешением партийных боссов писать обнаженную натуру. Зато как усердно превозносят горе-ценители выдаваемые за художественный прогресс проявления отморозков, рубящих иконы в Манеже (артефакт!); пожирающих кондитерский труп-торт Ленина в галерее Марата Гельмана; оскорбляющих веру человека в Бога на выставке "Осторожно, религия!", открытой в Музее А. Сахарова и ставшей предметом уголовного возмездия. Критикесса Кабанова сомлела от прикосновения на выставке в Германии к пиджаку самого Кабакова. Появление Кабакова в России "критики приравняли к возвращению Александра Иванова из Италии со своим грандиозным "Явлением Христа народу". "Приезд Кабакова на эрмитажную выставку стал не просто сенсацией - он говорит о том, что кончилась эпоха... Счеты сведены, пришли другие времена... Кабаков-отец - основатель московского художественного концептуализма, основного бренда России второй половины XX века". Умри, лучше не скажешь! И будто не было во второй половине XX века Лактионова и Коржева, Пластова и Немухина, Комова и Краснопевцева, Попкова и Нестеровой, Виктора Иванова и Шварцмана, Жилинского и Зверева.
Устраиваемые культурным ведомством на огромные государственные средства биеннале, демонстрируют москвичам скульптуры из замерзшей мочи, целующихся геев в форме солдат российской армии. Академия художеств награждает золотыми медалями, которые получали Брюллов, Репин и Суриков, человека-собаку Кулика - за выставленное им чучело Льва Толстого в клетке с живыми курами, которые гадят на классика. Редко же показываемое наследие художников, работавших в советские времена, славильщики "мастеров" неприличного постмодерна старательно обходят молчанием, ибо оно их раздражает. Не надо плевать в колодец прошлого, господа, ибо жажду можно утолить лишь его прозрачной и живительной влагой.