В издательстве «РИПОЛ классик» вышла книга избранных сочинений Евгения Чигрина «Болотный огонь» — 540-страничный том создавался на протяжении 12 лет. Чем не повод для гордости? Но лауреат нескольких литературных премий, среди которых Горьковская, Аксаковская и Тарковских, рассказал «Труду» о том, почему поэт всегда недоволен собой.
— Некоторые критики прошлого, да и нынешние тоже, считают, что поэзия есть высший род искусства. Согласны с этим утверждением?
— Не убежден, хотя звучит лестно. Возможно, музыка, живопись и поэзия, дополняя друг друга, и составляют то самое высшее искусство, о котором вы говорите. Но если хотя бы одну из составляющих убрать, обеднеют оставшиеся, а в первую очередь и все мы. Тут важно понимать, что искусство напрямую никому не служит. В этой самой цивилизации, которая себя исподволь уничтожает, оно способствует наполнению нашей пустоты неким прекрасным смыслом. У Ницше есть фраза в тему. Вдумайтесь, это он отвечает и нам с вами: «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины»...
Впрочем, кто я такой, чтобы рассуждать о столь высоких материях? Хотя я стал гораздо чаще думать о том, что пишу, о чем думаю, и, признаться, не очень доволен результатом. С одной стороны, понимаю, что нельзя перепрыгнуть через голову, а с другой: Бывают моменты, когда, кажется, что вот-вот ты сделаешь и скажешь людям что-то очень важное, может, самое главное. Но потом выясняется, что это, конечно, иллюзия, хотя и не самая опасная в жизни сочинителя.
— Какие времена переживает сегодня поэзия? Ощущение такое, что все хотят писать стихи, смело делятся рифмованными строчками в интернете и даже в книжках. Но при этом подлинная поэзия находится где-то в глубоком подполье.
— Каждый на эти сопоставления отвечает по мере сил сам, своими стихотворениями. Я не думаю, что сегодня, в столь прозаические времена, все заговорили вдруг стихами. Да это и не нужно — поэты всегда в меньшинстве. Но русская поэзия накопила такие богатства, что дай бог нам это прочитать, открыть для себя, сберечь. Можно пребывать в сомнениях по поводу отечественной экономической или политической мысли, но не было и нет оснований сомневаться по поводу русской поэзии. И вообще, русское искусство — настоящий бренд, благодаря которому нас до сих пор знают в мире. И это не только Толстой и Достоевский, но и иконопись Андрея Рублева и Феофана Грека, русская реалистическая живопись, русский авангард: И, конечно, десять веков русской поэзии.
— Всякий человек, который сочиняет стихи, вначале сам читатель. Что сейчас читает, с кем говорит поэт и эссеист Евгений Чигрин?
— О, это мои вечные собеседники! На столе у меня сейчас закладка в собрании сочинений в одном томе Владимира Нарбута и Николая Заболоцкого. То и дело тянет к сборникам Александра Блока. Вот сейчас вышла книга ранних сонетов Бориса Поплавского, тоже попытаюсь ее читать. Конечно, на полках под рукой всегда собрания сочинений Пушкина, Тютчева, Мандельштама, Гумилева, Елагина, Иванова, Эдгара По, Гоголя, Достоевского, Бунина, Булгакова... Все читано-перечитано по многу раз, но далеко не отпускает. По мере того как убывает жизнь, когда понимаешь, как мало осталось времени, как мало его нам Господь отпустил, очень многое хочется до конца понять и осмыслить.
— Не так давно в России восстановили звание Героя Труда. Как по-вашему, могли бы поэты, вообще деятели культуры претендовать на такое отличие?
— А почему бы и нет? Ведь поэзия — это не только ожидание муз, вдохновения, это еще и огромный труд, а выражение «муки творчества» не так уж далеко от истины. Кстати, русские поэты не раз и не два удостаивались высоких наград и государственных должностей. Министрами были Иван Дмитриев и Гаврила Державин. При дворе работали Александр Сумароков и Михаил Ломоносов. Князь Петр Вяземский был тайным советником и сенатором, Василий Андреевич Жуковский воспитывал императора Александра II. Возможно, именно благодаря такому наставнику цесаревич стал тем, кем мы его знаем: преобразователем и просветителем России.
Федор Тютчев был не только великим поэтом, но и тайным советником и дипломатом. Пушкину Николай I назначил жалованье большее, чем у генерала. Сам Александр Сергеевич про это сказал так: царь дал ему жалованье и открыл архивы, «чтобы я рылся там и ничего не делал». Конечно, это была шутка в духе поэта:
— У вас вышла большая книга избранных сочинений. Расцениваете ли вы ее как своеобразный поэтический итог ваших трудов? Довольны результатом?
— Книга — это всегда и радость, и итог. Но полного удовлетворения нет и, наверное, быть не может. По большому счету можно было бы сочинить больше, но у меня случались периоды затишья, да и начал я писать стихи, пожалуй, слишком поздно. Мне не повезло родиться в такой местности, где, как пишут в иных случаях, каждый камень дышит культурой. Вокруг меня была пустота, мне не встретился учитель, который сказал бы, кто я есть на самом деле. В молодости, в определенный отрезок жизни человека, это очень важно: узнать, кто ты, зачем явился в этот мир и на что способен. А потом, когда найдешь ответы, времени у тебя остается немного: Ну да что теперь об этом говорить!
