В собрании Пушкинского Дома — Института русской литературы РАН хранится документ, проливающий свет на одно из важнейших событий русской истории. Это малоизвестное письмо от конца ноября 1825 года будущего русского императора Николая Павловича, адресованное в Варшаву брату Константину Павловичу.
История, которая за этим стоит, послужила прологом к событиям на Сенатской площади. Тогда наследник так медлил занять престол, что декабристы решились подтолкнуть события.
«Почему-то об этом мало кто знает. Даже после публикации письма в юбилейном, изданном к 400-летию дома Романовых альбоме откликов на него мне читать не приходилось, — рассказала «Труду» хранитель фонда оригинальной графики и документов Пушкинского Дома Елена МОНАХОВА. — Возможно, историки еще не оценили это свидетельство бурной эпохи, противоречащее официальной трактовке событий».
К сожалению, Елена Николаевна недавно ушла в мир иной. Получилось так, что перед своей кончиной она показала мне хранящийся в Пушкинском Доме автограф. Два листа исписаны по-русски, каллиграфически красивым почерком. Процитирую сей документ полностью.
«Любезнейший брат!
С сердечным сокрушением в полной мере разделяю с Вашим Высочеством тяжкую скорбь, совокупно нас постигшую. Я искал утешения в той мысли, что в Вас как старшем брате, коего от юности привык я чтить и любить, думал найти отца и государя. Ваше Высочество, письмом Вашим от 26 ноября лишили меня сего утешения. Вы запретили мне следовать движению моего сердца и присягу, не по долгу только, но и по внутреннему чувству Вам принесенную, принять не благоволили. Но Ваше Высочество, не воспретите, ничем не остановите чувство преданности и той внутренней душевной притяги, которую Вам дал, возвратить не могу, и коей отвергнуть по любви Вашей ко мне Вы не будете в силах.
Желания Вашего Высочества исполнены, я вступил на ту степень, которую Вы мне указали и коей, быв законом тому предназначены, Вы занять не восхотели. Воля совершилась. Но позвольте мне быть уверенным, что тот, кто против чаяния и желания моего поставил меня на сем пути многотрудном, будет на нем вождем моим и наставником. От сей обязанности Вы пред Богом не можете отказаться, не можете отречься от той власти, которая Вам как старшему брату вверена самим провидением, коей повиноваться в сердечном моем подданстве всегда будет для меня высочайшим в жизни счастьем.
Сими чувствами заключаю письмо мое, молю Всевышнего в благости своей сохранить дни ваши, для меня драгоценными. Вашего императорского Высочества
душевно верноподданный Николай».
Бесценный документ, не правда ли? Выходит, еще в конце ноября рокового года, когда внезапно умер Александр Первый, то есть за две недели до событий на Сенатской площади, Николай считал, что Константин будет императором?
«Николаю действительно было очень тяжко занимать этот трон, его искреннее отношение к Константину складывалось не один год, и принятое решение о престолонаследии ничего между ними не изменило, — рассказала Елена Монахова. — Напротив, еще укрепило симпатию и уважение Николая к старшему брату. Между ними никакого противостояния не было. Во второй половине письма он как раз пишет о том, что принял эту должность. Он этого совершенно не хотел, но так совершилось, и он продолжит смотреть на старшего как на наставника. И вся его любовь тут к брату выражена, и желание его слушать и даже повиноваться — тут все читается».
Если исходить из этого письма, то получается, что Россия действительно была на грани искусственно разжигаемой смуты. Солдатские полки вывели на Сенатскую площадь под крики «Хотим Константина!». А сам он решительно отказался престол занимать.
В свою очередь Николай колебался, никак не хотел принимать престол. Он никогда себя не чувствовал наследником. Но Константин не захотел оставлять Варшаву. В итоге в час испытаний только Николаю пришлось защищать от восставших дворец, трон и семью. И еще младшего брата Михаила Павловича, которому он потом сказал: «Я вообще удивляюсь, как нас с тобой в эти дни не пристрелили».
«В этом плане Николай проявил мужество и даже милосердие по отношению к дворянским недорослям — тем, кто на площадь вышел, стал стрелять и пригрозил вырезать царский род, — заключила Елена Монахова. — Казнь пятерых зачинщиков и ссылку остальных активных участников не сравнить, конечно, с кровавым террором революционеров, победивших в России через сто лет».
