День рождения у Ларисы Голубкиной 9 марта. В юности она огорчалась, что его приходилось совмещать с Женским днем, а потом перестала — в общем празднике легко оставаться молодой: можно вообще забыть о том, что у тебя есть этот самый день рождения. Но мы-то, благодарные зрители, для кого Лариса Ивановна навсегда — очаровательная Шурочка Азарова из «Гусарской баллады» Эльдара Рязанова, а еще героиня десятков замечательных фильмов и спектаклей, — не забыли. Поздравили и расспросили!
— Лариса Ивановна, если все мы родом из детства, то какой оттуда вышли вы?
— Детские воспоминания обманчивы. Ты помнишь то, чего не помнят знавшие тебя тогда взрослые. Война, послевоенная нужда и голодуха — такое в ребенке многое может перевернуть. А я вот голода практически не ощущала — мама последний кусок отдавала. До сих пор помню, как однажды она, шатаясь от усталости, тащила на себе мешок даже не картошки, а очисток картофельных. А потом из этих очисток пекла какие-то совершенно невообразимые оладьи. И было вкусно! Или казалось вкусным, потому что сравнивать-то особо было не с чем. Может, я потому так люблю готовить и угощать: для меня вкусная еда — это кусочек счастья, которым хочется поделиться с близкими. Сейчас я, правда, уже не готовлю с таким размахом, как прежде. Но когда был жив Андрей (муж Ларисы Голубкиной Андрей Миронов. — «Труд»), а он был очень гостеприимным человеком, вся готовка лежала на мне. Даже когда мы снимали ресторан, если все приглашенные у нас в квартире не умещались. В те времена ведь высший кулинарный пилотаж сводился к такой тривиальности, как котлета по-киевски.
— Мечта стать певицей — тоже из детства?
— Конечно! Меня года в три уже мама с папой на стульчик ставили, но не стихи читать, а петь. Я пела в школьном хоре, потом поступила в музыкальное училище, мечтая об оперной карьере. Но оперу слушала только по радио, а в Большой театр впервые попала 15-летней. На «Иоланту». Я Чайковского очень люблю, но представьте состояние девушки-подростка, когда на сцену выходит дородная тетка лет 50 в белом платье и начинает петь о томлениях юной девичьей души! Потрясение от такого несоответствия оказалось настолько сильным, что даже голос певицы не произвел на меня никакого впечатления, хотя она была известной примой. Пришлось до конца спектакля мучиться.
— Любовь к опере та прима у вас не отбила?
— Нет, но я не скоро отважилась пойти в Большой на другой спектакль. И, как выяснилось, не без оснований — везде партии молодых героинь исполняли дамы весьма почтенного возраста и солидной комплекции. Единственным исключением, по-моему, была Мария Максакова — потрясающая певица с необыкновенной культурой, изяществом и отличной фигурой. Когда она пела Амнерис в «Аиде», ее обматывали махровыми полотенцами, дабы она не разрушала канонов тогдашней «оперной красоты».
— Играть до пенсии Джульетту в те годы было в порядке вещей и в драматическом театре...
— Увы... Джульетту — в 40. Анну Каренину — в 50. Не желали тогдашние премьерши переходить на возрастные роли, и никто не мог их урезонить. И получилось, что молодые актеры моего поколения оказались в жестких тисках: мы были окружены старыми актрисами, ждали своей очереди. А когда вроде бы и дождались, обнаружилось, что наша молодость кончилась: за нами стоит уже следующее поколение, и молодые роли ушли к ним. Мы оказались в каком-то безвременье.
— Зато в кино все были стройны и молоды.
— Потому оно нам и нравилось. После войны кинотеатров было мало, по дворам ездили кинопередвижки, и приезд этого аппарата становился настоящим событием: на стене или между деревьями вешали белую простыню, все выносили из квартир стулья, рассаживались. После сеанса долго не расходились — впечатлениями обменивались. Люди были внимательнее и добрее друг к другу, хотя легкой их жизнь уж точно не была.
— Вашу жизнь тоже легкой не назовешь...
— Все сложилось так, как сложилось. Мне очень повезло, ведь судьба мне подарила встречу с Андреем — удивительным, бесконечно талантливым человеком. Быть его женой — да, нелегко было. Правда, я человек уступчивый. Когда у нас с Андреем возникали разногласия, я всегда уступала первой. Спорить с ним было бесполезно, могло выйти только хуже. Но все равно мы были счастливы. Мне нравилось создавать уют в доме, устраивать все так, чтобы ему в этом доме было хорошо. Никаких жертв не было. Мы вместе ездили на гастроли, и у каждого из нас был свой зритель, свои преданные поклонники. Я ни о чем не жалею.
— И несыгранных ролей не жаль?
— А вот ролей жаль. Не верьте, если актер, тем более актриса, будут говорить обратное. Я никогда не выпрашивала ролей, не добывала их через постель. Для актрисы я недостаточно амбициозна, наверное. В начале 90-х я съездила в Канаду. Однажды мои канадские друзья пригласили меня в ресторан в Монреале. Там играл скрипач, переходил от столика к столику. Дошел до нас, по разговору сообразил, что мы русские, и заиграл «Очи черные». Меня начали уговаривать спеть и уговорили. Спела я очень тихо, только для них. Вдруг из-за соседнего столика поднимается какая-то женщина, подходит ко мне и предлагает завтра прийти к ним в монреальскую оперу на прослушивание. И я, балда, не расправила плечи — как пойду и как спою, хотя мне уже возраст пора в анкетах неразборчивым почерком записывать... Никуда, я конечно, не пошла. Наверное, мне надо было родиться мужчиной. А так я все пропустила в этой жизни из-за абсолютного недоверия к самой себе...
