От времени тускнеют и стареют не только лица, но и памятники. То и дело мелькают сообщения о том, что пришли в упадок монументы советской эпохи — нужно или ремонтировать, или сносить. Но крепче всего держатся слова оттуда — из той страны тех времен, которых нет. Стоит их произнести, как многое всплывает в памяти... Итак, продолжаем путешествие по страницам «Советского букваря», начатое в номерах «Труда» от 24 декабря, 13 и 20 января.
Д
Дедовщина
Я был призван в армию в качестве замполита автороты. На Дальнем Востоке мы строили дорогу Хабаровск — Находка. Казарма моей роты была классическим бараком и стояла в тайге. В моей роте служили ребята из Грузии, Узбекистана, Таджикистана и из Москвы. Жить мне было негде, поэтому для замполита поставили железную кровать в каптерке. Там я и обитал. Там и ночевал.
Первая же вечерняя проверка меня, мягко говоря, потрясла. После отбоя в каптерку проник прапорщик, которого звали Василий Мачача. В руках у Мачачи был поименный список военнослужащих нашей роты. Прапорщик деловито разложил его на столе и поинтересовался: «Кого нынче будем воспитывать?» Я поинтересовался, что именно он имеет в виду под воспитанием? Мачача искренне удивился и охотно пояснил, что под воспитанием в нашей роте подразумевается обычный мордобой. Василий полагал, что иначе нельзя. Бить надо, чтобы «они не борзели».
С прапорщиком я тогда провел воспитательную работу без мордобоя, но два последующих года, проведенные в щито-сборной казарме, убедили меня в следующем. Армия как институт общества функционально ориентирована на насилие. Стихия армии — война. Полагать, что в мирное время армия расстается со своими инстинктами, — наивно и опасно. Как играть в футбол на поле боя.
Дедовщина в армейских подразделениях советской поры почти всегда начиналась с младших офицеров, с их безнаказанности. А безнаказанность объяснялась закрытостью армейской жизни, секретностью и государственной тайной. И как следствие — общественной бесконтрольностью.
... Однажды ночью я проснулся от шума драки в казарме. Быстро оделся и выскочил в коридор. Человек семь избивали грузинского парня по имени Автандил. Я закричал — нападавшие расступились. Отвел избитого Автандила в каптерку, помог умыться, уложил на кровать. Вышел в казарму и собрал нападавших. «Вы что, против русских?» — спросили меня. Я ответил, что я не против русских, сам такой, но я за советских, поскольку советские — мы все. Мы проговорили до утра. Дедовщину я не изжил, но национальных мотивов драк в моей роте не было с полгода.
А Автандил дослужил до дембеля без конфликтов. Уехал к себе в Грузию, и года полтора мы переписывались.
Достать
«Достать» — это синоним слова «купить» советского периода всеобщего дефицита. Что было в дефиците? Дефицитным в экономике развитого социализма могло стать все что угодно. Зубная паста, например. Или обув-ной крем. Или швейные иголки. Почему? Когда социализм в СССР закончился, разные умники говорили, что дефицит порождали ошибки Госплана. Но теперь я думаю, что экономика развитого социализма вовсе не была экономикой, поскольку у нас не было рынка в естественном понимании этого слова, а также не было частной собственности. Отсутствие последней неизбежно порождало отсутствие иголок, которые, как и причины дефицита, самозабвенно разыскивались пропагандистами в стогах социалистического сена.
Доставали в СССР все, что можно было спокойно купить по вполне доступным ценам в странах с рыночной экономикой и разрешенной частной собственностью: цветные телевизоры, обычные холодильники, швейные машинки и машинки легковые, ковры, хорошую одежду, качественную мебель: Впрочем, существовали и табу — то, чего нельзя было ни купить, ни достать. Например, квартиру или участок земли. Поскольку и то и другое представляло уже не личную, а частную собственность, которая была строжайше запрещена.
Мой отец, работавший на металлургическом комбинате, дружил с человеком, которого я, пацан, называл просто «дядя Юра Плясунов». Дядя Юра числился председателем комитета народного контроля. Благодаря ему нашей семье время от времени перепадали: кусок настоящей говядины, теплый свитер для мамы, болоньевый плащ для папы, ботинки для меня... Это называлось «достать по блату».
ДСП (Для Служебного Пользования)
Такая надпись то и дело возникала в правом верхнем углу каких-нибудь ничего не значащих документов. Например, в Перечне и Сроках проведения ремонтных работ канализации в жилом фонде Ленинского района города N. Надпись не означала ни степени секретности, ни ранга получателя документа. В конце концов, то есть к дате прекращения существования СССР, любой документ, исходящий из любого органа власти страны, снабжался этим текстовым флажком. Помню, именно эта надпись сопровождала постановление крайкома комсомола о том, что редактору моей газеты объявлялся выговор за корректорскую ошибку на четвертой полосе. Только спустя много лет я представляю себе, как можно было использовать эту бумагу вне служебных целей. Но в то время мы складывали такие, с позволения сказать, документы в ящики стола, а перед Новым годом выбрасывали, как мусор, на помойку. Мнимое величие власти неизбежно привело и саму власть туда же.
Ж
«Жигули»
Так назывался малолитражный автомобиль ВАЗ-2101, который стали выпускать на Волжском автозаводе в 1970 году. Пожалуй, это был первый в СССР мощный проект создания народного автомобиля по приемлемой для людей цене. Партнером избрали итальянский «Фиат». Жигули представляли собой почти точную копию «Фиата-124». Неудивительно, что популярность новой машинки зашкаливала. Изделие ВАЗа продавали по спискам, которые составлялись в профкомах предприятий.
А вот экспортную модель нового советского автомобиля пришлось переименовать. Советские маркетологи не знали, что слово «жигули» на слух совпадало с популярным в Европе словечком gigolo (жиголо), означавшим платного любовника. Поэтому экспортный вариант жигулей получил целомудренное название «Лада».
