Классик? Конечно! Было время, когда его «Живых и мертвых» сравнивали с «Войной и миром». Поэт? Безусловно! «Жди меня» — пожалуй, самое популярное в годы Великой Отечественной стихотворение, которое помогало миллионам ждать любимых с войны. Очевидец грозных событий, всю жизнь пытавшийся сказать правдивое слово о цене нашей Победы? И это тоже он — как бы ни попрекали Симонова в недостатке окопной правды в его произведениях. Каким он был, за что сражался? Рассказывает сын писателя Алексей Кириллович СИМОНОВ.
- В сентябре 1979 года, исполняя последнюю волю отца, вы развеяли его прах на Буйничском поле под Могилевом. Там, где в июле 1941-го военкор Симонов стал свидетелем боя, в ходе которого полк под командованием Кутепова остановил фашистов, уничтожив 39 танков. Те события и люди, которых он встретил, легли в основу его произведений. Но даже его, очевидца, сегодня упрекают в том, что и он не сказал всей правды о войне.
— Много лет изучая войну и ее историю, отец пришел к выводу, что всей правды не знает ни один отдельно взятый человек. Ее знает лишь народ. Но поскольку народ не един, он тоже высказать одну-единственную правду не может. Я тут открыл не так давно вышедшую книжку, написанную на основе документов Генштаба. Погрузился в описание одной операции и увидел: наврано, причем нагло. А ведь автор вроде бы на документы опирался...
— Даже такому маститому, обласканному властями автору, как Константин Симонов, приходилось сталкиваться с цензурой?
— Еще как! Готовый документальный фильм «Если дорог тебе твой дом» он сдавал 11 месяцев. Сперва сценарий назывался «Тут ни убавить, ни прибавить» — цитатой из Твардовского. Но в конце 60-х оттепель закончилась, Твардовский попал в опалу, и отцу предложили найти другое название. Он взял строчку из собственных стихов. Картина должна была выйти к 25-летию битвы под Москвой. Симонов стремился показать, какова была цена той первой большой победы в войне с немцами, в каком состоянии была наша армия, пережившая события 1937-1938 годов, как объяснить трагическую «внезапность» фашистского нападения, почему несколько месяцев мы просто откатывались под натиском немцев. Героизм отдельных частей, которые в окружении продолжали биться, не давал ответы на горькие вопросы. И тут стеной встали нафаршированные идеологемами генералы из всевозможных политуправлений: Симонов-де говорит о войне то, что народу сообщать не следует. Но ведь факты! Но ведь живые свидетели! «А кого это интересует? Главное — мы выиграли эту войну». Они требовали снять фамилии реальных людей, убрать эпизоды. Сохранилось отцовское письмо Брежневу: не можем договориться по картине... В конце концов Симонову пришлось идти на ряд уступок — скрепя сердце и обливаясь слезами.
— Какие именно уступки?
— К примеру, связанные с темой чистки военного руководства в 1937-1938 годах. Там были две фотографии, на которых тени закрывали репрессированных людей — так отец показал почти поголовное уничтожение верхушки армии. Сам исторический факт никто и тогда не оспаривал. Но предложенное отцом художественное решение оказалось настолько мощным, что они его допустить не могли. И этого в картине нет. Фильм «Если дорог тебе твой дом» не показывали по Центральному телевидению, армейский прокат не заказал ни единого экземпляра, и до сих пор ни в Госфильмофонде, ни в интернете, ни во ВГИКе я не смог найти ни одной полной копии того, что когда-то видел у отца. Тот вариант пропал.
— Среди людей, с которыми сотрудничал ваш отец, был блестящий военный оператор Роман Кармен, с которым они вроде бы собирались делать фильм, но потом их пути разошлись.
— Как-то Кармен пригласил отца вместе посмотреть немецкую хронику, и отец взял меня с собой. И первое, что возникло на экране, — поля и полный овраг человеческих тел, наши пленные. Отец Роману сказал: «Соедини эту съемку 1942-го с нашей съемкой 1944-го, когда толпа немцев идет по Москве, а за ними едут поливальные машины и смывают их следы с мостовых. Поставь эти кадры рядом!» Но Кармен на это не решился. Позже он пригласил Симонова писать сценарий для «Неизвестной войны», которую делал вместе с американцами. Но отец ему написал в ответ приблизительно следующее: «В условиях, когда военно-историческая наука, как мне кажется, сошла с ума и совершенно потеряла всякие ориентиры, заниматься Великой Отечественной войной считаю для себя, мягко говоря, неправильным». В таких вопросах он был последователен.
— Существуют три ваши собственные детские фотографии 1944 года, сделанные известным фронтовым оператором Яковом Халипом. Как они были сняты?
— Я, конечно, обстоятельств тех съемок не помню — слишком маленьким был. Факт, что кадры постановочные. На одной фотографии я как бы прикуриваю папиросу, на другой — с автоматом и в каске, а на третьей сижу за отцовской пишущей машинкой. Как все это снималось — спросить, к сожалению, уже не у кого.
— Говорят, ваш отец помогал бывшим фронтовикам, вступаясь за них, выбивая им жилье, место в больнице, протезы, неполученные награды... Хотя слыл человеком жестким.
— Это правда. Он, случалось, защищал и тех, кто нарушил Уголовный кодекс. А с фронтовиками в ту пору это бывало, особенно по пьянке.
— Правда, что в самом модном московском ресторане «Арагви» у Константина Михайловича был свой столик?
— Да, там у него был большой авторитет, его знали все швейцары и официанты. Когда бы он ни зашел, всегда ему предоставлялся либо отдельный столик, либо маленький кабинет. А поскольку нас с ним несколько раз видели вместе, то даже после его смерти меня туда пускали беспрепятственно. По тем временам большая привилегия.
— Какие напитки он предпочитал?
— Очень любил хорошее вино, но не брезговал и водкой. Он научился настаивать ее на красной рябине — сей замечательный напиток у нас и сейчас пользуется популярностью под названием «симоновка». Также очень любил молдавский херес. Если видел, что вдруг завезли это вино, то закупал сразу целый ящик, а потом угощал им друзей.
— Алексей Кириллович, как бы ваш отец оценил сегодняшние художественные реконструкции войны — вроде фильма «Сталинград»?
— За него отвечать не могу. Скажу лишь, что сам такие искусно иллюстрированные вариации на военную тему не очень принимаю. Это все равно что издать исторический труд, а в качестве иллюстраций использовать рисунки первоклашек. Я, естественно, говорю о другом поколении. Тем, кто войну видел воочию, кто соприкоснулся с ней, дополнительный визуальный эффект не нужен. Как военный корреспондент отец видел край войн — очень острый, важный, болезненный, но все-таки край.
Психология человека, вернувшегося с войны и размышляющего о войне, — очень противоречивая штука. Один всю жизнь старается понять правду, которую принес с фронта. А второй всю жизнь пытается эту правду забыть. И кто из них прав, заведомо не скажешь.
Свидетельство
Константин Симонов — о стихотворении «Жди меня»
«Я читал его сотни раз и во время, и после войны. И наконец через двадцать лет после войны решил было никогда больше не читать этого стихотворения. Все, кто мог вернуться, — вернулись, ждать больше некого. А значит, и читать поздно. Так я решил про себя. И больше года не читал, пока не попал на Дальний Восток к торговым морякам, рыбакам и подводникам, уходившим из дому в море на несколько месяцев, а иногда и больше. Там на первой же встрече от меня потребовали, чтобы я прочел «Жди меня»... Уже по-другому, чем когда-то на войне, стихотворение все еще продолжало отвечать душевной потребности людей, имевших на это свои причины...»