ЭДУАРД ЛИМОНОВ: ЛЮБИМАЯ ДЕВУШКА МЕНЯ ДОЖДАЛАСЬ

Главная Жизнь 01:01 08 Июля 2003 208

Встречу с корреспондентом "Труда" только что выпущенный до срока из тюрьмы Эдуард Лимонов (настоящая фамилия Савенко) назначил в штаб-бункере "нацболов", который на поверку оказался большим подвалом жилой многоэтажки недалеко от центра столицы. В советски

Стародубец Анатолий

Напечатать

- Стихи 23-летнего поэта Эдуарда Савенко нравились метру Арсению Тарковскому, в семинаре которого вы занимались, когда в 1966 году перебрались из Харькова в Москву. Вы оставили поэзию, потому что она менее действенна, чем проза с публицистикой или ваш поэтический дар исчерпал себя?
- Оставлять поэзию или нет - таких решений не принимают. Я сочинял стихи, пока получалось. В начале 70-х этот источник во мне вдруг иссяк. Но лет через десять я опять потянулся к рифме, чтобы через время снова остановиться. Недавно в тюрьме я написал с десяток стихотворений. Поэтический дар следует непонятному мне ритму, который я даже не пытаюсь анализировать.
А в 60-е я с интересом наблюдал за Арсением Тарковским, Давидом Самойловым, Борисом Слуцким... Смотрел и понимал, что не хочу быть таким, как они. Помню, как-то пришел к поэту Левитанскому, и как раз из ванной вышла его отчего-то злая жена, вся намазанная кремом. А Левитанский, раздувая свои моржовые усы, стал перед ней в чем-то оправдываться. На меня эта сцена так сильно подействовала, что я дал себе зарок: у меня никогда не будет такой стервозной растрепы-жены.
Отрицательное отношение к окружающим - это нормально в таком возрасте. Я примерялся к миру путем отсеивания, "отбрасывания" чуждых мне по духу людей и авторов. К тому времени я уже запоем читал Велимира Хлебникова. Как там у него: "Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока, Да это небо, Да эти облака!" Что мне были те поэты - незначительные величины в сравнении с гением ХХ века. Планка была поднята высоко, мне хотелось писать мощно, волнующе, интересно.
- За свою жизнь вы сменили несколько десятков профессий. Почему? Лимонов не может долго заниматься чем-то одним?
- Я просто зарабатывал себе на жизнь множеством каких-то иногда весьма странных занятий. Ничего удивительного в этом нет. У всех хоть чего-нибудь стоящих людей - "ищущие" биографии. Конечно, можно в юности устроиться на один завод и 40 лет там вкалывать, а потом тебя выбросят на свалку. Но мне хотелось более интересной жизни. Поэтому я искал себя. В одном только Харькове сменил шесть заводов. Дольше всего - почти два года - задержался на "Серпе и молоте" в горячем цеху точного литья, где был обрубщиком и грузчиком шихты - сталеварские профессии. Зарабатывал хорошо. Но мне было скучно, и я шел дальше. Одно время подрабатывал портным, шил брюки.
- Штаны получались путевые?
- Да всякие. Одни клиенты хвалили, другие - ругали. А в Америке я работал у одного миллионера хаускипером (что-то вроде управдома). Но свое основное предназначение - профессию писателя - нашел еще в 21 год. Тогда я понял, что всегда буду именно таким способом воспринимать мир, говорить о нем, базлать, кричать, вопить... Остальное для меня вторично.
- Существует понятие социальной моды, когда в, казалось бы, благополучном обществе преуспевающие люди начинают увлекаться, к примеру, мятежным Че Геварой, кубинской революцией...
- Отлично. Пускай лучше люди фанатеют от Че Гевары, чем от кока-колы или другой какой-нибудь дряни. Значит, команданте, наконец, дошел до "потребителя". Согласитесь, продукт-то офигительно качественный. И дай Бог, если ленивый обыватель хотя бы поинтересуется обстоятельствами смерти Че: как его "брали" и как прошли последние два дня его жизни. Это может вдохновить на что-нибудь стоящее.
- А вы не задумывались, что шумиха вокруг вашего имени в последние годы - это всего лишь свидетельство именно такой преходящей моды на очередного бунтаря и ниспровергателя устоев?
- Я не психоаналитик общества и не ломаю голову над подобными вопросами. Когда был юношей, конечно, хотел добиться известности, но где-то по пути к славе увлекся любимым делом и забыл об этом своем желании. Я просто двигался от одной жизненной ситуации к другой, и, наверное, более или менее успешно решал свои проблемы. Там, где другие боялись, я шел напролом. Вот взял да и приехал из провинции в Москву. Потом бросил Москву и эмигрировал в Америку. Оттуда уехал во Францию. Главное - я не боялся радикально менять свою жизнь, что и сделало меня таким, какой я есть сейчас. Мода? Пусть будет мода. Почему нет?
- Такое нестабильное положение вас не смущает?
- Все нестабильно в этой жизни, которая представляет собой сплошной конфликт. Покоя не будет никогда. Все вокруг изменчиво, в движении, в пути. Большинство людей тешит себя иллюзией, что у них есть некая стабильность. А ее нет и в помине. Даже в таком безусловном явлении, как продолжение рода, нет стабильности. Дети не похожи на своих родителей и не являются их логическим продолжением. Я как-то встретил свою взрослую племянницу. Ну что мне она и ее бородатый муж? Чужие люди! Вон там сидит мой друг Миша. Он мне гораздо ближе, поскольку нас связывают какие-то важные эпизоды в моей жизни. Но я вежливый человек. Они пришли ко мне в гости - я с ними выпил, поговорил. Но второй визит племянницы мне уже был невыносимо скучен...
- Большинство российских писателей давно не могут жить только плодами своих литературных трудов. Что значат в вашем бюджете доходы от изданных книг?
- В разные годы - по-разному. Было время, когда в России меня никто не знал, но читали во Франции, где с 1980 по 1995 год вышло 17 моих книг на французском. Вначале французы платили мало. Но уже за книгу "У нас была великая эпоха" мне достался аванс в 120 тысяч франков - по тому курсу около 30 тысяч долларов. Для сравнения: авансы классика литературы битников Уильяма Берроуза не превышали десяти тысяч долларов. Я тогда впервые понял, что кое-чего добился.
Российские издательства меня шумно приняли в конце 1991 года. Всплеск интереса к моим книгам здесь выразился в суммарном тираже 4 миллиона экземпляров. Но на вырученные деньги я не смог себе купить даже ржавого велосипеда. Гайдар ограбил и меня тоже. В 1994 - 1996 годах Лимонова печатали очень неохотно, поскольку в политике я занял национально-патриотическую позицию. Меня причислили к красно-коричневым и, если издавали, то платили немного. В последние годы с публикацией книг нет проблем, и платят нормально. Очевидно, мои книги стали внимательней читать и находить в них что-то самоценное. На литературные гонорары я и живу, а также издаю газету "Лимонка"...
- Скандальный писатель Лимонов в тюрьме тоже скандалил?
- В тюрьме нужно быть все время начеку. Там человека подстерегает слишком много опасностей: уловки следователей, передряги в суде... Глупо добавлять к ним еще и ссоры с администрацией, поэтому я и не рыпался, следуя китайской пословице: когда ветер дует, деревья пригибаются. Чуть-чуть. Чтобы потом опять выпрямиться. В "Лефортово" мои права ни в чем не ущемлялись. Постепенно там поняли, что я человек железной дисциплины: встаю рано, а не сопливо дрыхну, как другие, что отжимаюсь и бегаю трусцой по крошечной прогулочной камере - снег ли, дождь - не важно. Вначале все хихикали: "Вот странный тип". Потом зауважали. Каждый день в три часа дня я просил вывести меня в другую камеру, где был письменный стол, настольная лампа и можно было спокойно писать. Охранники к этому так привыкли, что уже и сами спрашивали: "Ну, что, Вениаминыч, сегодня-то работать будете?"
- Там был турник, чтобы качать знаменитые бицепсы?
- С бицепсами в тюрьме плохо - турников нет и спортом не разрешают заниматься. Считается, что это подготовка к побегу. А уже на зоне были и турник, и штанга. Но в колонии я пробыл не так долго.
- Чтобы постоять за себя в кругу заключенных, кулаки в ход приходилось пускать?
- Были рискованные ситуации, когда меня кто-то "посылал" и я в ответ кого-то. Но эти конфликты как-то рассеивались и до драки не доходило. А в Саратовском централе я сидел в третьем корпусе с серьезными людьми. Там, где содержат особо опасных преступников, нет места мелочным разборкам.
- Вас считали особо опасным?
- А что вы ухмыляетесь? В августе 2001 года мне предъявили обвинения по статьям: 205-я - до 20 лет, 208-я - до 8 лет, 222-я - до 8 лет, 280-я - до трех. Это покруче, чем у многих, сидевших на соседних нарах. Передо мной маячили печальные перспективы. Это я тут, на свободе, писатель Лимонов, а там... Я попал в лопасти машины, которая безжалостно перемалывала в порошок еще и не таких. Представьте, прокурор, сука, запросил для меня "по потолку" - 25 лет.
За те десять месяцев, что длился суд, я перезнакомился со всей тюрьмой. Сидел с бандами, которые держали в страхе целые города Саратовской области. Многие получали "пыжей" (пожизненное заключение) и исчезали навсегда. Некоторые просили меня: "Напиши потом о нас". "Пыж" достался и Цыганкову, незаурядному, образованному человеку, который руководил бандой "Чайки". Он пустил мне кликуху Бен Ладен.
- Теперь заключенным доступны телевидение и радио. Увиденное и услышанное помогало жить или еще больше угнетало?
- Когда по новостям проходили сюжеты о наших ребятах из национал-большевистской партии, мне пересказывали. Спрашивали: "Сколько у тебя людей?" Отвечал: "12 тысяч". На меня смотрели с молчаливым ужасом. Ведь по тюремным меркам пять-восемь человек в банде - это уже грозная сила.
- Недавно на глаза попалось фото, снятое в местах не столь отдаленных, где на заднем плане красовался сусальный плакат: "Тебя ждут дома!" Вас дома кто-нибудь ждал, кроме, конечно, соратников по борьбе и друзей?
- У меня и дома-то нет. Все мое - в этом бункере. Смотрите, сколько людей вокруг. А как меня на вокзале встречали?! Это вам не фальшивый энтузиазм оплаченных студентов. Все искреннее: улыбки, горящие глаза... На перроне была и любимая девушка, которая, слава Богу, меня дождалась, хотя, как правило, зэков на воле никто не ждет. Она совсем молоденькая. Когда пять лет назад мы познакомились, ей было 16.
- Один из ваших кумиров - японский писатель-самурай Юкио Мисима - не нашел лучшего способа привлечь к себе внимание всего мира, как сделать публичное харакири, оставив записку: "Жизнь человеческая ограничена, но я хотел бы жить вечно". Некоторые из его биографов считают, что косвенной причиной скандального самоубийства стала глубокая депрессия, вызванная неполучением Нобелевской премии по литературе, на которую честолюбивый Мисима не без основания рассчитывал, но она досталась нашему Шолохову. Вы никогда не задумывались над тем, чтобы совершить что-то подобное?
- Кумиры бывают у пацанов. А я к Мисиме отношусь просто с уважением. В моей книге "Священные монстры" он один из 52 персонажей (по числу карт в колоде). Его судьба потрясает безумием и отчаянной храбростью, а самурайская этика мужественности, согласно которой он действовал, - достойна восхищения. Но Мисима был чистым эстетом и в политике ничего не смыслил. Собрал полсотни ребят в свое "Общество щита", но не смог развернуть широкого политического движения. Его ритуальное самоубийство, совершенное в 1970 году старинным самурайским мечом, - всего лишь жест. Мисима так воспринимал мир. Но я мыслю по-другому.
- 22 февраля вам исполнилось 60. В России для мужчины это пенсионный возраст. На седьмом десятке вас не тянет хоть иногда погреться на солнышке или понянчить внуков?
- С удовольствием бы погрелся, но первое мое лето на свободе в Москве выдалось дождливым. Пенсию мне на зоне так и не успели оформить. А хочется хоть что-нибудь урвать у государства, которое мне еще ни рубля не дало, а только в тюрьму упрятало. И пенсию себе попрошу персональную или какие там еще есть. А то у нас любят тратиться на послесмертные почести людям, которые многое сделали для развития человеческого вида. Потом на панихидах речи толкают: "Наш незабвенный, русский... " Вот нарочно ни копейки не оставлю государству. Все, что от меня останется, завещаю партии...
- Станут ли два с половиной "тюремных" года сюжетом ваших новых произведений?
- Вслед за уже вышедшей книгой о тюрьме "В плену у мертвецов" сейчас редактирую воспоминания под названием "По тюрьмам". А как только истечет мой условно-досрочный период - через год и девять месяцев - напишу еще одну книгу о колонии. На этом поставлю точку. О лагерях и тюрьмах в русской литературе и без меня написано достаточно. Правда, тюрьма все время меняется, и всякая информация о ней через время уходит в историю. Мои свидетельства пока самые свежие.
- Судя по всему, с обычной, немемуарной литературой вы уже свели счеты?
- Обычная литература?! В Америке классическую музыку называют "супермаркет мьюзик", потому что она там звучит в магазинах. Утилитарные американцы используют прелюдии и сонаты Вивальди или Моцарта для успокоения нервов покупателей, которые в умиротворенном состоянии легче расстаются с деньгами. Архаичное искусство выродилось. Также и форма романа в литературе безнадежно устарела и никому не нужна, как венок сонетов. Или, например, балет - искусство XVIII века, зародившееся при королевских дворах, а теперь выживающее за счет дотаций или еще каких-то искусственных ухищрений. Но это уже не живое искусство, а бред сивой кобылы. Такое мне не интересно.

Напечатать

Жизнь 00:04 / 04 Октября 2024 32881

Далеко от Москвы

Музейную экспозицию в Кронштадте пополнят весомые раритеты

Юрий Совцов, ведущий рубрики

Труд

П. Г. Жарков. Портрет Петра I. 1796 г. Фото: © Vadim Nekrasov, globallookpress.com

Предания старины глубокой порой лежат рядом с нами, но дотянуться до них очень непросто. Надо быть любопытным и настойчивым. К счастью, такие люди среди нас все еще есть, и их немало. Привет от Петра...