
В Музее Москвы открылась выставка «Письмо. 75 слов о войне» — фронтовая переписка, личные записи и воспоминания москвичей. Для экспозиции собрана почти сотня оцифрованных писем поры Великой Отечественной. Их можно прочесть или послушать онлайн в исполнении студентов — актеров ГИТИСа.
Послания адресованы маме, сестренке, мужу Ване, жене Клавдии и детям, подругам Мусе и Гале... Кто-то отваживался написать крестной, есть письмо неведомой Вере (или Веронике?) от «пожившего» 36-летнего «батяни» или «старика».
Ни страха, ни слез, ни пафоса, ни напутствий, ни напрасных обещаний. Приветы детям и родне, благодарность за носки, которые сначала «не хотела взять, а теперь они просто спасли», уверения, что жив-здоров.
Собранная в экспозиции Музея Москвы корреспонденция — живые голоса участников войны от первых ее дней до самой Победы. От картин зимы 41-го («Много сожженных деревень, замерзшие трупы немецких солдат») до свидетельств мая 45-го. «Мы все повыскакивали с кроватей, стучимся в двери, кто-то из окон кричит: „Победа!“ И прямо в чем были, в ночных рубашках во двор! Все целуются, плачут, смеются. Дожили, выдержали...» — это из письма Светланы Поповой сестре от 10 мая 1945 года.
Впрочем, больше обыденных весточек, спокойных, но жизненно важных диалогов.
«У меня все хорошо, только вот пришлось пройти много километров пешком, задерживаясь очень мало на привалах, дорога тяжелая, шли по Валдайской возвышенности. Местность очень красивая, сосна и ель, потом пошли смешанные леса — богатая природа!» Медсестра Люба Косцюк рассказывает о войне как о турпоходе: «Прошла через Селигер 65 километров... Землянку сегодня копали — очень хорошая». Просит за нее не беспокоиться и только в одной записке бросает вскользь отчаянное: «Мамочка, милая, отсюда особенно нечего писать». А вскоре приходит похоронка: «Дорогая О.Ф.! Передайте родным, друзьям и знакомым, что ваша милая Любочка погибла смертью храбрых на одном из участков Северо-Западного фронта. Она была тяжело ранена 22 февраля 42 г. на боевом посту (оказывала помощь раненым). Скончалась она в госпитале от ран. Все боевые друзья глубоко скорбят по поводу утраты любимой Любы Косцюк. Они мстили и будут мстить врагу за смерть ее. Командованием батальона Люба Косцюк представлена к правит. награде».
Или вот рядовой Антон Ильич Кочетков, уроженец Тульской губернии, по воспоминаниям жены Маруси, «гармонист, гуляка и весельчак», пишет ей с фронта в свойственной ему залихватской манере: «Спешу сообщить, что жив и здоров. Бью гадов, как умею. Жизнь моя солдатская — воюем да спим. Чего тут писать?» И вдруг переходит на мистическое: «Мне, Маш, тут сон приснился! Прихожу домой — там внучка! Сидит, читает мое письмо и плачет. Я подошел на нее поглядеть: у нее длинные русые волосы (как у тебя), а глаза мои — ореховые! Я хотел ее поближе разглядеть и проснулся. Ребятам рассказал, а они ржут! Прозвали меня „дедом“. Настроение у меня с тех пор радостное и душа поет. Если внуки уже снятся, значит, Победа скоро. Ты не бойся, Москву отстояли и Ленинград отобьем! Толика береги, себя жалей, нам еще внуков поднимать! Жди».
Антон Ильич долго значился в пропавших без вести. Маруся ждала и писала запросы. Окончательный ответ получила только в 1965 году и не поверила: в списке погибших напротив его фамилии было написано только одно слово — «замерз». Тогда подумала, что, наверное, заснул и снова увидел ее, сына Толика и пока еще только намечаемых в очень отдаленной перспективе внуков. На момент гибели рядовому Кочеткову было чуть больше тридцати...
Случались на фронте и загадочные эпистолярные романы с прекрасными незнакомками. «Здравствуй, Вера! Не обижайся, что я не ответил первым на твое письмо-отклик. Я их получил тогда тысячи, откуда я мог знать, что среди них найдется такой автор, как ты. А ты особенная. Редкая. Уникум», — не без кокетства начинает неизвестный. В этой истории — сплошные вопросы. Почему тысячи откликов, кто он — артист, военкор, летчик-герой?.. Ответа нет. Тем временем незнакомец продолжает: «Мне уже 36, я повидал, поболел, погоревал и порадовался... Меня зовут «батей», «стариком». Страшно старику! Но он не горюет. Он повторяет слова, девиз Кола Брюньона: «Ты ли ешь, тебя ли едят — имей на все веселый взгляд».
Финал этой истории открытый. На выставке эта переписка представлена так: «От неустановленного лица к Вере (Веронике)». Автор, скорее всего, погиб. Но может быть, и нет, почитатель Ромена Роллана встретился со студенткой Вероникой в послевоенной Москве, они обнялись, прошлись по бульварам и... Что дальше? Решился наконец «старик» сказать девушке главные слова любви? В переписке они оба как-то сразу отвергли идею формального брака: женитьба, по мнению этих романтиков, — финал для заочного знакомства пошловатый. Но кто знает...
Война и эту историю оборвала отточием. Как оборвала тысячи других историй и судеб.