"И ОТКУДА ЗНАТЬ, ПОЧЕМУ НАМ ТАК ТОСКЛИВО В НОЯБРЕ?"

Главная Жизнь 01:01 28 Ноября 2002 145

За три десятка лет работы в литературе он опубликовал всего лишь несколько книг. Но его "На полустанке", "Трали-вали", "Двое в декабре", "Свечечка", "Во сне ты горько плакал" и многие другие рассказы стали классикой жанра. При всем драматизме собственной

Стародубец Анатолий

Напечатать

- Юрий Павлович не любил ноябрь, как будто предчувствовал, что ему предстояло умереть в этом месяце. Он и писал об том за девять лет до смерти в рассказе "Свечечка": "Ах, как не люблю я этой темноты, этих ранних сумерек, поздних рассветов и серых дней! Вся увядоша яко трава, вся потребишася... А теперь вот и земля черна, и все умерло, и свет ушел, и как же хочется взмолиться: не уходи от меня, ибо горе близко и помочь мне некому! ... И откуда знать, почему нам так тоскливо в ноябре?" Он всегда ждал, когда же ляжет снег. Умер он ранним утром, не было шести, когда позвонили из госпиталя. Я подошла к окну: был тихий снегопад.
И вот совпадение - в прошлом году в тот же ноябрьский день и даже в тот же час скончался Виктор Астафьев.
- В своей первой профессии Казаков был неплохим контрабасистом. Почему он оставил музыку?
- Музыка не стала его профессией, но ведь он не перестал быть музыкантом. Он сумел слить воедино два дара - музыкальный дар и дар слова. Профессор Владимир Владимирович Хоменко, преподаватель Юрия Павловича в Гнесинском училище, поклонник его писательского таланта, как-то сказал: "Когда я читаю Казакова, я слышу музыку". Музыка в рассказах Казакова и музыка его рассказов - очень глубокая тема. Он постоянно слушал музыку. Иногда ему снилась незнакомая симфоническая музыка, и он жалел, что не смог записать ее. В дневнике студенческих лет он писал о любимом Рахманинове: "В его фортепианных произведениях нет аккордов, пассажей, отдельных нот, которые было бы неудобно, неловко сыграть, аппликатура его вещей проста, изящна, легка", - и тут же о литературе: "В настоящей поэзии не должно быть неудобных, корявых слов, выпадающих из общей тональности". У него был абсолютный слух в том, что называют музыкой слова.
Музыка вдохновляла Юрия Павловича. Помню, как мы специально ездили в Музей Бахрушина в надежде найти среди редких записей романс Шумана на стихи Гейне "Во сне я горько плакал", причем в исполнении Шаляпина. Название рассказа Юрия Павловича - парафраз этой строки, и навеян рассказ не столько стихами Гейне из книги "Лирическое интермеццо", сколько любимым романсом...
Выбор не в пользу музыки объяснялся в какой-то мере жизненными обстоятельствами. После окончания Гнесинского училища Юрий Павлович не мог найти себе постоянную работу. Он играл в оркестре Вахтанговского театра и даже в оркестре Большого театра, но эпизодически, а когда дело доходило до оформления, его не брали из-за анкеты. Дело в том, что отец Юрия Павловича был репрессирован в 1933 году (реабилитировали его в 1956-м). Положение было отчаянное, и все надежды он возлагал тогда на писательскую работу.
- А с писательством разве было легче?
- Сейчас трудно поверить, что Юрий Павлович с трудом защитил диплом в Литературном институте. В 1958 году он представил к защите восемь рассказов, среди них "На полустанке", "Арктур - гончий пес", "Никишкины тайны". Рецензенты, известные тогда критики, отметив мастерство и талант, в один голос сказали, что автор "еще не нашел себя в идейном отношении", что он, молодой еще человек, "боится большой героической темы", "уходит с большой дороги на проселок", что рассказы его "вне времени и пространства", упрекали в "достоевщине", а тему рассказа "Арктур - гончий пес" рекомендовали "решить на человеческих характерах". Спас дело Всеволод Иванов, которого Юрий Павлович всегда вспоминал с благодарностью. Он председательствовал на защите и предложил все же зачесть диплом, чтобы не закрыть талантливому человеку дорогу в литературу.
Критики и потом были верны себе, а рассказы Юрия Павловича получили тогда широкое признание, и не только у нас: уже в 1960 году вышел сборник его рассказов в Италии.
- Юрий Павлович посвятил многие свои рассказы теме русского Севера. Его "Северный дневник" 10 лет пополнялся новыми главами о Карелии, Мурманске, Архангельске, Соловках, Кольском полуострове... Почему писателя так туда тянуло?
- Эта любовь к Северу была у него ностальгической. С конца сороковых годов он ездил на Север к ссыльному отцу. Павел Гаврилович после срока лагерей жил в Лузе на севере Кировской области и работал на лесоперерабатывающем комбинате. Там Юрий Павлович полюбил бедную северную природу, поразившую его своей "жизненной цепкостью", там пристрастился к охоте - так они добывали себе пропитание. Светлым воспоминаниям об этих днях посвящен рассказ "Дым" ("На охоте"). Позже, с 1956 года, он ездил на Беломорье во время студенческих каникул в Литинституте и окончательно "заболел Севером". Он написал в 1960 году очерк "Северный дневник", который сначала назывался "Тихие герои". В 1966 году он специально поехал на Соловки, в паломничество к поруганной северной святыне и написал одну из самых сильных своих вещей - статью "Соловецкие мечтания", смелый по тем временам призыв к спасению Соловецкого монастыря. Ответом на статью, опубликованную в "Литературной газете", были сотни писем от людей, которые хотели поработать на этой ниве. Тогда же был создан студенческий стройотряд физфака МГУ на Соловках, единственный, который, кажется, существует до сих пор, о нем писали несколько лет назад: он получил награду Патриарха.
- В своих рассказах из жизни среднерусской деревни писатель, предвосхитив Белова и Шукшина, впервые поднял непростую тему ухода крестьянина в город. Почему его, коренного москвича, эта проблема интересовала?
- В 1967 году, будучи в Париже, Юрий Павлович познакомился и беседовал с писателем Борисом Зайцевым. И тот спросил его, знает ли он деревню и какие места. Юрий Павлович ответил, что знает: ездил в деревни смоленские, архангельские, ярославские. "Вы были, а Бунин вырос в деревне..." - сказал на это Борис Константинович (разговор шел тогда о бунинской "Деревне").
И все же Юрий Павлович хорошо знал и, главное, любил деревню. Он родился и жил в Москве, на Арбате, но родиной своей считал и Смоленщину, откуда происходили его родители. Мать его, Устинья Андреевна, на всю жизнь сохранила в речи смоленские особенности, и даже по выговору сразу можно было узнать в ней смольнянку. В дневнике 1960 года остались пронзительные строки о любви к земле предков: "В младенчестве слушал я рассказы матери о своей родине, о Смоленщине, и чем взрослее становился, тем ярче, законченнее представлял все обычаи, язык своих дедов... А в первых раз попал я на землю отцов своих в 1947 году, мальчишкой совсем, и все еще было разбито и сожжено, Ржев и Вязьма зарастали травой, и люди жили в землянках. Приехал я в ту степную равнинную полосу, которая лежит на востоке Смоленщины, в Сычевском районе, и как только пошел первый раз полем в деревню матери своей, увидел холмики братских могил, забрел на кладбище с разобранной, разбитой стеной, вдохнул полевой ромашковый, сенной, клеверный дух - меня затрясло, комок стал у меня в горле, и теперь те поля и перелески, те облака и небо, те широкие пыльные дороги - моя родина..."
- Казакова выпускали в загранпоездки. Как он относился к сытой западной жизни?
- Как раз не очень-то его и выпускали. Собственно, из стран Запада он был только во Франции - в марте 1967 года по приглашению синдиката французских писателей. А ему очень хотелось побывать в разных странах, он мечтал о кругосветном путешествии, узнавал даже, нельзя ли наняться на какое-нибудь океанологическое судно. Очень хотел попасть на Святую Землю - он всегда говорил об этом, когда брал в руки маленький кипарисовый складень, привезенный оттуда кем-то из благочестивых предков.
Наверное, "сытая жизнь Запада" интересовала Юрия Павловича меньше всего. Гораздо важнее было увидеть природу, понять людей, он всегда жадно искал и находил что-то самобытное и неповторимое. А во Франции вышло так, что он главным образом встречался со старой русской эмиграцией, хотел как можно больше узнать от них о прежней России. На полученный там гонорар купил магнитофон и записал воспоминания о Бунине Бориса Константиновича Зайцева, беседу с Георгием Викторовичем Адамовичем. Несколько дней гостил у художника Марка Шагала в Сен-Поль-де-Венс. Яркие путевые зарисовки остались в отрывке "Вилла Бельведер".
- Он многое не успел дописать?
- Осталась неоконченной повесть, у которой три черновых названия: "Две ночи", "Разлучение душ", "Возраст Иисуса Христа". Во время войны Юрий Павлович пережил страшную ночь: подростком он тушил "зажигалки" на крыше своего дома на Арбате и видел, как попала бомба в Вахтанговский театр. Он не мог забыть об этом, воспоминание это мучило его, как рана, и повесть была задумана как антивоенная. В бунинском томе "Литературного наследства" в 1973 году Юрий Павлович писал о задуманной книге о Бунине. Бунина он знал и любил, наверное, как никто другой, особенно после встреч и бесед с русскими писателями-эмигрантами в Париже в 1967 году.
К сожалению, не была написана книга о любимой собаке - спаниеле Чифе, который прожил у нас двенадцать лет. Юрий Павлович сам нарек его этим "морским" именем - у моряков оно означает "старпом", в полтора года спас его от чумки - дневал и несколько раз ночевал в ветеринарной лечебнице, брал его с собой на тягу, ходил с ним на собачьи выставки. А я по его заданию несколько лет вела подробный "дневник Чифа". Остался небольшой отрывок - скорбный рассказ о гибели собаки.
Ему хотелось попробовать писать роман - он почувствовал вкус к этому жанру, когда работал над переводом трилогии казахского писателя А. Нурпеисова: ему нравилось, что у него есть работа "в пяльцах" (как говорил Пушкин), что роман "дисциплинирует". Он тогда постоянно размышлял о сопоставлении романа и рассказа, говорил, что задуманный надолго роман - благоприятная почва, на которой вырастают рассказы. Но так и остался рыцарем рассказа, где, как он говорил, "миг приравнен к вечности".
- Литературное наследие Казакова не так уж велико. Писателя не мучило это обстоятельство?
- Я хорошо помню слова Федора Абрамова над гробом Юрия Павловича во время гражданской панихиды в Доме литераторов 2 декабря 1982 года: "Говорят, Казаков написал мало. А разве надо писать много? Грибоедов написал "Горе от ума..."
Слава Богу, рассказы Юрия Павловича входят теперь в школьные учебники и хрестоматии. С его несравненным мастерством он мог бы, конечно, написать гораздо больше. Но ведь он не был беллетристом. Он чувствовал ответственность за каждое свое слово.
Вспоминаю одну встречу Юрия Павловича с читателями. В мае 1967 года его пригласили сотрудники Физического института Академии наук. Зал был полон, присутствовали нобелевские лауреаты академики Прохоров и Басов. Ему был задан такой вопрос: "У физиков есть критерий истины: если теория подтверждается экспериментом, значит, она верна. А каким критерием руководствуетесь вы в своей работе?" Юрий Павлович страшно волновался, но тут ответил уверенно и спокойно: "Если я знаю, что могу предстать перед Господом и сказать: "Господи, это я написал..." - значит, написано хорошо". Сразу раздались аплодисменты, сначала аплодировали сидя, потом весь зал встал, все переглядывались с каким-то радостным облегчением - полное единодушие "физиков" и "лириков"!
И в этих его словах - ответ сразу на многие вопросы.

Напечатать

Жизнь 00:03 / 11 Октября 2024 10141

Охота на ведьм

У россиян бешеный спрос на услуги колдунов, тарологов и нумерологов

Ирина Хмара, спецкор «Труда»

Труд

Фото: © Voller Ernst / Hermann Fuss, globallookpress.com

В Госдуме предложили карать по закону любителей навести порчу или приворожить любимого. Депутатов вдруг озаботило, что народ к колдунам, тарологам и нумерологам валом валит, спрос на их услуги бешеный —...