Все время строительства Александр Боровой был там. Неделя за неделей, месяц за месяцем. 30 ноября 1986 года правительственная комиссия приняла в эксплуатацию саркофаг, который закрыл аварийный 4-й блок. Одно из последних свершений той ушедшей в небытие страны... Потом ученый курировал состояние аварийного блока.
- А какие дни из тех чернобыльских были особенными? - спрашиваю собеседника.
- Потрясли меня четыре дня. Все помню до мельчайших деталей. Забыть их невозможно.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
- Утром меня вызвал председатель правительственной комиссии, заместитель председателя Совета министров СССР Щербина:
- Блок разогревается. К тому же пыль на площадке стала более радиоактивной. И еще. Вертолетчики зафиксировали четырехкратное повышение фона. Надо срочно выяснить: случайно это или нет.
Можете представить мое состояние? Шок, ужас, все что хотите. Сам я понимал, что блок не мог заработать. Цепная реакция в разрушенном блоке долго продолжаться не могла. Вспыхнула бы и погасла. Без серьезных последствий. Но что происходит? Мои товарищи побежали к строителям. И те открыли свою тайну. Оказалось, что при возведении защитных конструкций тысячи тонн бетона пролили мимо. И он закрыл доступ воздуха к реактору, нарушилась естественная вентиляция, поэтому и повысилась температура.
Выяснил и другое. Контролирующие приборы-фильтры строители почему-то поставили поближе к дороге, где постоянно шел поток машин. Пыль столбом - естественно, радиоактивный фон подскочил. Но к блоку это не имело отношения. Можно было вздохнуть. Но почему приборы на вертолете показали скачок радиации? Оказывается, утром над блоком летал новый экипаж - вчера только прибыл из Афганистана. Из боев пилоты сразу попали в радиоактивное пекло... Летчики не знали, что показания вертолетных приборов надо делить на четыре.
Пришел к Щербине, все объяснил. Про бетон, приборы. И услышал: "Я вам не верю. Это все расчеты, а вдруг вы ошиблись..."
И мы придумали, как убедить. Собрали у коллег самые разные дозиметры. Французские, немецкие, наши. Японский дал академик Легасов. Поднялись на вертолете над блоком. Все дозиметры показали - скачка радиоактивности нет. Вечером докладывал председателю комиссии.
- Похоже, правда...
После этого на заседаниях правительственной комиссии меня стали замечать. Зауважали. Помню, заболел. Мучил кашель: обжег радиоактивностью легкие, бронхи. На очередном заседании комиссии заснул - три ночи до того не мог глаз сомкнуть. И упал в проход, но и тогда не проснулся. Военные за ватник подняли, встряхнули.
Кстати, тогда военные независимо от звания тоже в ватниках ходили. Погоны не пришивали, чтобы их не пачкать: все время же приходилось по развалинам блока мотаться. Но звезды чернилами рисовали. Три фиолетовые звезды, значит, генерал-полковник.
ВТОРОЙ ДЕНЬ
- Работал вместе с нами Базырь Коля. Здоровенный парень, 42 года. Мастер спорта. У него только-только сын родился. Помню, мы сидели вечером в комнате, пили чай. Вошел Николай. И вдруг сразу прилег на диван.
- Ты что?
А у него уже сердце не билось. Оказалось, что есть люди, которые смертельно боятся излучения. У них страх в подкорке сидит. С этим ничего нельзя сделать. Но тогда на строительстве укрытия мы все, как на фронте, шли в атаку. Коля был рядом, но страх свой скрывал, стеснялся сказать правду. Держал себя в руках, но сердце не выдержало.
У меня самого страх закрытого пространства. Пойду в любую радиацию, но только не это... Помню, оказался в разрушенной узкой трубе, и такой ужас охватил. Еле назад выбрался. И еще мучил страх высоты. А приходилось подниматься на самую крышу. Почти 70 метров по обледенелым ступенькам пожарной лестницы. В пластиковых комбинезоне, башмаках, которые скользят. На спине дозиметр. И так на высоту двадцатиэтажного дома...
ТРЕТИЙ ДЕНЬ
- Это было в 1987 году. Заседание правительственной комиссии. Обычно его вел Щербина. А тут из Москвы прислали большого чиновника в ранге заместителя министра. Ему хотелось себя показать.
- Встаньте, - приказным тоном обратился он ко мне. - Ваши товарищи физики (слово "товарищи" произнес с особым нажимом) намерили в помещении станции восемь тысяч рентген, а военные - пять тысяч. Вы что, работать не можете? Перемерить немедленно!
- Товарищ председатель, не все ли равно 8 или 10 тысяч? Прожить в таком поле можно всего несколько минут. Мы что, собираемся там работать?
И объясняю, как происходит в такой ситуации измерение. Человек бежит через зал с удочкой, на конце лески прикреплена дозиметрическая таблетка. На ходу забрасывает ее подальше, а сам бегом - в укрытие. Через минуту выбегает и вытягивает свою удочку... А если споткнется, упадет - кругом же обломки, как после бомбежки. И слышу страшное обвинение:
- Трус. Мы вас откомандируем обратно.
Меня как по башке ударили. В зале, который постоянно кашлял обожженными легкими, мертвая тишина. Все же знали меня. Утром позвонил директору института, президенту Академии наук Александрову: "Анатолий Петрович! Такая ситуация..."
- Кто вас направил в Чернобыль? Я. Только я могу и вернуть. А кто недоволен, пусть пишет в институт, разберемся.
Мне легче стало. Никто само собой ничего не написал, а чиновника того, который так ни разу и не побывал на блоке, я больше не видел.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ
- 1 мая 1988 года. К этому времени перестали бегать по опасным помещениям, а бурили в них скважины, вводили приборы. Проводили тщательную эндоскопию реактора...Только сели за стол. Все, как обычно, - закуска, водочка. Вдруг звонит бригадир бурильщиков Саша Мельников:
- Александр Александрович! Из скважины идет не то туман, не то дым.
Знал, что это за туман. Понял - вляпались. Ясно, что бур, который постоянно охлаждали водой, попал в раскаленное ядерное топливо. Произошел взрыв. Пар, насыщенный плутонием, вырвался к людям. Вхожу в помещение, а дверь даже не закрыта. И вдруг из тумана голос солдатика: "Предъявите пропуск!" Бурильщики ушли, а часовой не имел право оставить пост. Молоденький такой, как мой младший сын Виталий. И респиратор, вижу, не закреплен толком.
- Уходи немедленно.
- Вы же гражданский, не можете меня снять с поста.
Хотел, было, его силой вытолкать, но понял, что могу не справиться.
- А знаешь, говорю, оставайся, не уходи. Здесь и умрешь. Минут через двадцать. И без мучений, только сознание потеряешь. А в больнице неделями будешь умирать. Я сам видел, как в 6-й люди уходят.
Паренек заплакал и побежал. А мы подтянули кишку с водой, осадили пыль, наглухо закрыли двери. Тогда первый раз и столкнулся с плутониевой пылью. Потом она стала нашим главным врагом...
Меня двадцать лет до той командировки в Чернобыль учили выживать в радиации. Куда можно идти, а куда нет. Сколько можно находиться в том или ином радиационном поле. А присылали на станцию совсем необученных солдат. Я просил выстроить очередной батальон и объяснял, чего опасаться, как правильно надевать лепесток-респиратор, чтобы он плотно прилегал к лицу и не пропускал пыль.
МЫСЛИ ВСЛУХ
- Почему покончил с собой академик Легасов? Я сам себе много раз задавал этот вопрос. Почему на вторую годовщину Чернобыля 26 апреля 1988 года он залез в петлю под лестницей? Не знаю. Но он был болен. Сильно облучился. В больнице уже пытался покончить с собой, приняв много снотворного. Откачали. Масса неприятностей на работе. Его не любил Горбачев. Легасова, а не Михаила Сергеевича назвали Человеком года. Горбачев вычеркнул академика из списков кандидатов на звание Героя Социалистического Труда. Дали это звание Легасову посмертно, на десятилетие Чернобыля...
* * *
- Это счастье, что укрытие простояло 20 лет. Ведь оно опирается на разрушенные конструкции. В укрытии осталось более 180 тонн ядерного топлива. Насколько это опасно? И от российского президента мне задавали такой вопрос. Отвечал, что цепной реакции не будет. Если и произойдет радиоактивный выброс, то пострадает только персонал. До Киева не дотянет. Даже, если рухнут конструкции укрытия.
* * *
- Почему в Чернобыле все произошло? Никаких космических сил, пришельцев. Ерунда. Никто ничего специально не подрывал. Тоже полная чушь. Все дело в компетентности. Директор станции ничего не понимал, что творил. Главный инженер до того проводил электричество в колхозах. Издевались над реактором как могли. Вздыбили его. А реактор опасный, способный на саморазгон. Представьте, что едете на машине. Хотите переключить передачу - не получается. Тормозите, а машина мчит дальше. Наверное, выключите зажигание, остановитесь. Они этого не сделали.
* * *
- Александр Александрович, - спросил я в конце разговора собеседника, - какие ощущения возникают у вас 26 апреля?
Ученый задумался.
- Вы знаете, что там была вся моя семья. Приехала и осталась в Чернобыле жена. Не могла без меня, волновалась. Приезжал сын, снимал в качестве оператора фильм. Все обошлось. Словами я свои ощущения не передам. Только музыкой - 6-й симфонией Чайковского. В ней и отчаяние, и радость...
Оказалось, что при возведении защитных конструкций тысячи тонн бетона строители пролили мимо. И он закрыл доступ воздуха к реактору, нарушилась естественная вентиляция.
Почему в Чернобыле все произошло? Никаких космических сил, пришельцев. Ерунда. Все дело в компетентности. Директор станции ничего не понимал, что творил. Главный инженер до того проводил электричество в колхозах. Издевались над реактором как могли.
15:06
Два Героя на волнах
