В Музее современного искусства АРТ4 (Хлыновский тупик,4) открылась выставка четырех художников – Бориса Михайлова, Эдуарда Гороховского, Бориса Свешникова и Ильи Федотова-Федорова.
У нонконформиста Бориса Свешникова (его уже нет с нами) судьба драматичная. Его основная тема – лагерная. Он попал в лагеря в 19 лет во время учебы в Институте прикладного и декоративного искусства за «антисоветскую пропаганду» и создал там «Лагерную сюиту» – цикл рисунков тушью. На них тонким и каллиграфически-точным штрихом написаны сцены из жизни ГУЛАГа: мелкие фигуры заключенных и стражников на фоне снежных полей или мрачных залов. В рисунках рядом бытовое и фантастическое, сцены настоящего и образы прошлого. В экспозицию вошла графика из цикла «Лагерные рисунки» конца 40-х и живопись 50-х – 90-х годов. Это редкие работы. Потому что лагеря были описаны в 60-е годы в литературе, но не в изобразительном искусстве. Работы Свешникова – среди немногих исключений.
«Несмотря ни на что, я живу в своем мире, созданном мною или невесть кем, – говорил художник. – Однако мир этот так обширен и глубок, что по сравнению с ним все тяготы действительности представляются мне ничтожными и переносимыми...»
В 50-е годы он вышел из лагеря и вернулся к цвету. Свешников нашел свою уникальную «аквариумную» манеру – стал создавать живописные сине-зеленые «мозаики», сцены которых словно бы видимы сквозь толщу воды. Одним из главных образов у него стал Стикс – река забвения и символ смерти.
Нынешний берлинец, в прошлом харьковчанин, Борис Михайлов снимает в основном в Харькове, начиная с 60-х годов. Сначала его интересовало советское, потом постсоветское пространство. Это как бы непарадная жизнь. Некоторым не понравится качество фотографий. И на это у художника есть свое объяснение:
– Высокая советская технология — космос, самолеты, война — это было сделано потрясающе. Но технология, рассчитанная на обычного человека, была на уровне «недоделать и недокрутить». В моей советской камере — я снимал «Зенитом» — уже на расстоянии двух метров было не разглядеть деталей. Но оказалось, что так не только у меня – у других то же самое. И плохое качество, бывшее предметом ненависти, постепенно стало моей любовью.
Эдуард Гороховский – другой. Это классик московского концептуализма, которого уже нет с нами. Он одним из первых в советском искусстве стал экспериментировать с коллажами и создавать произведения на основе фотографий. Художник переносил на холст и изменял найденные снимки. Их герои – дореволюционные студенты, офицеры, провинциальные дамы или советские граждане. Вот «Невесомость в коммунальной квартире», в которой по длинному серому коридору летают женщины и мужчины, вырванные из своей фотографии с теми же замороженными улыбками, с которыми они застывали перед объективами. По Гороховскому, документальный снимок – на самом деле вовсе не документ. Так художник превращает фотографию в живопись и наоборот. Его матрица становится другой, более загадочной.
Наконец, Илья Федотов-Федоров – мастер инсталляции. Он представил лабораторию и кабинет ученого-исследователя, наполнив ее объектами, в которых традиционно использует биологические материалы, обращается к эстетике естественнонаучного музея и процессам создания, систематизации и сохранения объектов. Его «Розовая книга» — образ «еще не созревшей красной книги», которая рано или поздно покраснеет. Вот, например, обычный клен. Возможно, через 50 лет он исчезнет или трансформируется до неузнаваемости. Но останется в виде формалиновой фигуры или засушенного гербария.
Тем не менее, это не об экологии. Художника интересует систематизация внешнего. Но человеку бесполезно понимать и контролировать процессы вокруг него – к такому невеселому выводу приходит художник.
