Напомню: практика приглашения на определенный срок дирижера-гостя из числа самых прославленных (при том что сохраняет свои позиции и штатный главный дирижер театра) распространена в большинстве ведущих трупп планеты. Но в Москве к такому раньше не прибегали: в "самом императорском из императорских" Большом театре царил диктат одного музыкального руководителя. Наконец свежие веяния коснулись и этих стен...
Пикантно и другое - раньше Темирканов Москву не очень баловал. Хоть Петербург не так далеко, но бывали сезоны, когда в гастрольных скитаниях прославленный музыкант не находил времени заехать в первопрестольную.
- Юрий Хатуевич, что заставило изменить прежним маршрутам?
- Много причин, но главной стала моя встреча с оркестром и хором Большого 13 января 2007 года. Мы исполнили цикл "Песни и пляски" Мусоргского и ораторию "Иван Грозный" Прокофьева. И я понял, что передо мной замечательный коллектив, что бы о нем ни говорили.
- Одна молодая питерская певица, воспитанница академии Мариинского театра, в то же время певшая и в некоторых спектаклях Большого, как-то призналась мне: вот два равновеликих театра, очень похожих друг на друга, но есть нюансы. В Мариинском с тобой здороваются только знакомые, а в Большом - все...
- Очень точно подмечено. Вот такие детали определяют важную вещь - атмосферу. Если в театре между солистами, оркестром, дирижером нет доверительных отношений, на этом фоне очень трудно сделать что-то стоящее. Да, ноты будут сыграны, и публика, возможно, даже похлопает, но настоящего воодушевления и радости не испытает никто... Когда-то я провел в Мариинском театре 12 лет, мне этого хватило с лихвой. Честно говоря, вообще не думал, что когда-нибудь решусь вернуться в оперу. И представляете, как меня удивила атмосфера Большого: здесь артисты продолжают любить музыку, она не надоела им за многие годы.
- А злые языки поговаривают: Темирканов ищет себе новую работу в России, потому что его больше не хотят на Западе...
- Ну, во-первых, что мне искать работу в России, если она у меня уже есть? Мой главный дом - Санкт-Петербургская филармония, художественным руководителем которой являюсь и которой не изменю никогда. Сейчас у нас большая радость - заканчивается ремонт Большого и Малого залов. Хотя, казалось бы, это не совсем мое дело, но в России дирижер больше, чем дирижер: надо внимательно следить за всем, что происходит в твоем доме.
А насчет "не хотят на Западе" я прекрасно понимал, что определенного рода журналисты именно так и напишут. На самом деле я очень рад, что прекратил свой американский контракт. Расстояние и разница часовых поясов огромные, после перелета неделю ходишь, как пьяный. Психологически там люди совсем другие, с ними не чувствуешь себя, "как дома". Ну а профсоюзы тамошние просто ненавижу, они - настоящие враги музыки, вообще искусства. Не дай Бог на одну секунду задержать оркестр. Время репетиции вышло - значит, шабаш, оркестранты пакуют инструменты и уходят. И никого не волнует, что работа не доведена до логического конца, что в следующий раз понадобится, по сути, начинать все с нуля - снова тратить огромные силы на разогрев оркестра, с великим трудом доделывать то, что легко могло быть доделано еще в ходе предыдущей встречи...
- После ухода из Мариинки вы иногда все же принимали приглашения оперных трупп.
- Я несколько раз выступал в "Ла Скала", да и остальные итальянские театры хорошо знаю. Вот скоро полечу в Италию дирижировать "Травиатой". По-моему, в этом есть что-то такое - на родине Верди исполнить "Травиату"? Но если посмотреть в целом, то не могу отделаться от стойкого ощущения, что оперное дело в мире переживает кризис. Потому что большинство людей, которые ставят оперы, на самом деле не имеют к музыке никакого отношения. Из-за своей музыкальной, духовной, общекультурной малограмотности они придумывают на сцене чудовищные вещи. Бедные гении, которые писали музыку и надеялись, что их творения получат достойное воплощение! Нынешние постановщики низводят их музыку до киношного саундтрека, сопровождающего сценические фокусы. Но это же совсем другой жанр - назовем его, допустим, театральный аттракцион в сопровождении музыки. Но никак не опера! Только эти "революционеры" забывают, а скорее, не знают в силу своей необразованности, что еще Станиславский говорил: если работа режиссера заметна зрителю во время спектакля, то это плохо. Так же, как плохо, если мы ощущаем свое сердце: значит, оно больно. На сцене все должно происходить естественно.
- Если режиссер или театральный художник предлагают сценическое решение, с которым вы не согласны, вы протестуете?
- Был случай года два назад. Меня позвали в один французский театр ставить "Пиковую даму". Неделю мы мучились в 40-градусную жару в душном, тесном репетиционном зале с низким потолком. А потом перешли в театр, и от того, что я увидел на сцене, меня, скажу прямо, чуть не стошнило. Поэтому я в антракте закрыл партитуру и сказал: это (здесь я произнес слово, которое не могу в газете повторить) пусть происходит без меня. Вы, конечно, вольны кушать то, что сами заварили. Но я вырос в стране Пушкина и Чайковского и из-за денег участвовать в (снова то самое слово) не хочу. Потому что мне же потом домой возвращаться. А у меня квартира в таком месте, знаете: здесь жил Гоголь, там - Достоевский, тут через дом умер Чайковский, а напротив, в 50 метрах, Пушкин в сад ходил гулять... Как я с ними поздороваюсь? Скажут: клялся в вечной верности, а за денежки предал. И будут правы. Поэтому я сел в самолет и улетел домой.
- Значит ли это, что вы согласны дирижировать в Большом только классическими, а отнюдь не экспериментальными спектаклями?
- С возрастом я стал консерватором. Мои любимые произведения - это "Пиковая дама", "Евгений Онегин", "Кармен", "Травиата"...
- Стало быть, сейчас за постановку "Мертвых душ", которыми вы дирижировали в Большом четверть века назад, уже не взялись бы? Это же ярко выраженный музыкальный, театральный авангард...
- Ну "Мертвые души" - отдельная история. Это великая опера Щедрина, и я бы мечтал ее когда-нибудь восстановить. Но тут не только от меня - и от желания театра зависит.
- Вам предстоит работать бок о бок с главным дирижером Большого Александром Ведерниковым... Каково это - двум лидерам в одних стенах?
- Я с уважением отношусь к Александру Александровичу, он, по-моему, не только хороший музыкант, но и симпатичный молодой человек. Только напомню: здесь не два постоянных дирижера, а пять. Да, кроме того, на отдельные постановки еще примерно стольких же приглашают. Вот скоро здесь Михаил Плетнев, Марис Янсонс будут работать...
- А вы строгий дирижер?
- Конечно.
- По виду не скажешь - вы так выдержанны...
- Я и с оркестром выдержан. Но, поверьте, строже большинства тех, кто кричит.
- А бывало так, что, несмотря на профессионализм и авторитет, вам не удавалось добиться от музыкантов нужного результата?
- Случалось, хотя не очень часто. Всем ведь мил не будешь. Никто не застрахован от того, что встретят в штыки. Знаете, в Петербурге до революции было такое артистическое кафе "Бродячая собака", где собирались Ахматова, Гумилев, Мандельштам... И пришел туда как-то один молодой, подающий большие надежды поэт. Сидит он грустный-грустный. Его спрашивают: в чем дело, что не так? Он отвечает: да все так - меня любят, печатают, приглашают в гости... Ни один человек не сказал мне худого слова. Вот и думаю: неужели я такое г...но?
Беседу вел