Когда малышка наконец-то появилась на свет, жена передала мне записку со списком тех поступков, которые мне необходимо было совершить. Буквально за день-два надо было собрать и поставить кроватку, повесить чистые шторы, помыть комнату раствором хозяйственного мыла и соды, купить пеленки, распашонки, марлю на подгузники, байковое одеялко, эмалированный тазик, бак для кипячения белья за семь рублей десять копеек, а также приобрести гору других таинственных предметов, о чьем назначении можно было только догадываться.
Под номером тринадцатым значилась покупка коляски. В ее назначении я не сомневался, но колясок нигде не было. Кто-то подсказал мне, что их завезли в Прилуки - пригородный поселок рядом с монастырем. Приехал, зашел в тесное сельпо, где среди всякой всячины увидел коляску. Это была восхитительная коляска, сделанная в городе Лиепая. Снаружи синяя, а внутри белая с небесно-голубыми цветочками. Других вариантов не было, да мне и не нужны были другие. Я уже смотрел на эту коляску, как на родную. Будто чувствовал, что рядом с ней я проведу лучшие минуты жизни.
Лихорадочно подсчитал деньги: как раз хватит. И тут холодок пробежал по спине: а вдруг от меня какой-нибудь документ потребуют? На каком, мол, основании вы покупаете коляску? А до этого я привык, что из-за моей школярской внешности меня во всех учреждениях останавливают и допрашивают, откуда я взялся и почему без родителей. Но на этот раз документов не спросили и пробили чек.
Я обхватил коляску, поволок ее к выходу и застрял в дверях. Девушка-продавщица вернула меня назад и показала, как просто можно выкатить коляску на крыльцо. Я так благодарил ее!
В душе у меня трепыхалось какое-то незнакомое чувство - тревожное и прекрасное одновременно. Я то блаженно улыбался и готов был всех расцеловать, то чуть не плакал.
На небольшой площади, где была конечная остановка автобуса, сидели на досках совхозные рабочие и молча курили. Вскоре, грузно раскачиваясь, подошел обшарпанный автобус. Я не успел подхватить коляску, как автобус набился под завязку. Пришлось его пропустить. К штурму второго я приготовился, нацелившись влезть, если не первым, то во всяком случае не последним. Но вот автобус пришел, а коляска не лезла в автобус - мешали поручни. Пассажиры, видя мои мучения, пытались мне помочь, втащить коляску, подняв ее над головами. Коляска стонала и скрипела от натуги, но пропихиваться в душный салон не хотела. Я видел, что коляска вот-вот сломается, но продолжал ожесточенную борьбу. Вдруг какая-то старушка потянула меня сзади за рубашку: "Милок, не ломай добрую вещь... Ты покати ее просто, у нее же колеса..."
Я вдруг как очнулся, перестал пихать коляску и пропустил вперед старушку. Автобус уехал, подняв клубы пыли. Тут загремел гром и полил дождь. Я подставил разгоряченное лицо дождю и стоял так посреди площади совершенно счастливый: у коляски есть колеса, и их целых четыре! Десять километров до дома я буду своими руками катить эту единственную в мире коляску - еще без ребенка, но уже полную надежд и ожидания! Заодно привыкну к ней, проведу, так сказать, ходовые испытания.
Поднимая у коляски крышу, я обнаружил внутри большой кусок полиэтилена. Благоразумно было бы накинуть его на себя, но я укрыл полиэтиленом драгоценную коляску. Тротуара за городом не было, я продвигался по краю разбитой дороги, вдоль которой щедрой рукой были расставлены плакаты, славящие перестройку и ускорение. Мокрая рубашка липла к спине, и я чувствовал, как у меня растут крылья.
...Когда через два дня невесомый сверток положили на письменный стол, развернули и сняли чепчик, то я увидел не того краснокожего бессмысленного пупсика, чей образ мне до того предупредительно нарисовали опытные люди, а серьезное существо с неожиданным чубом, свисавшим на лоб. Чуб был, очевидно, приветом от предков-казаков. Через полгода он исчез, и появились обычные девичьи кудряшки.
Но в тот день этот будто приклеенный чуб придавал крошке неожиданно боевой вид. Она, кажется, ничего не боялась. Зато мы очень боялись, чтобы дитя и без того худое, как березовое полешко, не простудилось. Холодно было, как поздней осенью. Запотевали окна. На веревках у дома целые дни висело белье, никак не сохло. На утро и наши пеленки повисли рядом, и вид стал совершенно госпитальный.
К вечеру прояснилось, и я первый раз выкатил коляску с малышкой во двор. Нам шелестели липы, застенчиво светило из-под тучи солнце, а из окон улыбались соседи. На календаре было 1 июня 1987 года.
15:06
Два Героя на волнах
