200-летний юбилей Николая Некрасова в Петербурге отметили новым ремонтом в мемориальном музее поэта на Литейном проспекте, 36. Отклики на окончание двухлетнего ремонта похожи на пародию, но все это говорится всерьез, с умным видом.
«Конечно, незачем прятать от публики известные факты. Некрасов — борец за счастье народное — 20 лет жил барином в шикарной квартире из двенадцати комнат на престижном втором этаже кирпичного дома (еще редкость для Петербурга середины XIX века). И не просто жил, а сожительствовал с известной красавицей Авдотьей Панаевой и ее мужем. В последнем случае не подумайте ничего плохого, нельзя же было за просто так выгнать на улицу законного мужа. Да и для некрасовского журнала «Современник» Панаев был полезным человеком, сочинял фельетоны».
Это не из анекдота, это цитата из статьи в уважаемом петербургском издании.
И ведь не возразить, факты — упрямая вещь. Однако кто тут что и от кого прятал? О бурной любви Некрасова и его красавицы, о роковой страсти, захватившей этих людей на долгие годы, об их встречах и разлуках поэт все написал сам — и в каких стихах! «Я не люблю иронии твоей, / Оставь ее отжившим и нежившим, / А нам с тобой, так горячо любившим, / Еще остаток чувства сохранившим, — / Нам рано предаваться ей!» Если бы в современной литературе можно было найти хоть отблеск такой любви и всех ее переживаний, если бы современный театр или кино хоть отчасти могли поведать о таких чувствах, им бы многое можно было простить. Но никто из современников с нами на таком языке давно не разговаривает.
Мы же и Некрасову, этому «мученику гипертрофированной совести», как называл его Корней Чуковский, ничего не прощаем доныне. На эту потрясающую историю любви и страсти, на этот великий роман смотрим с прищуром и подозреваем поэта в сомнительном личном поведении. Сам Некрасов, как особой милости, просил потомков не всматриваться в его биографию, а судить о нем лишь по его стихам: «Как человека забудь меня — частного, / Но как поэта — суди!» Но кто же у нас сегодня Некрасова читает и тем более к нему прислушивается?
В свое время создатель музея на Литейном и его первый хранитель В. Е. Евгеньев-Максимов тщательно собирал архивные источники, документы, рукописи, черновики поэта. Тут была богатая литературная экспозиция, посвященная жизни и творчеству Некрасова, а также истории русской литературы и журналистики, дававшая пищу сердцу и уму посетителей. Нынешние музейщики пошли другим путем.
«Мы восстанавливаем гардеробную комнату, точнее, гардероб, с костюмом XIX века, на подстолье будут находиться камердинерские орудия труда — щетки, расчески. В комоде будет открыто одно из отделений, и там будет показано, как лежат рубашки, галстуки и прочее, и прочее», — поясняет автор новой экспозиции, замдиректора Всероссийского музея А.С. Пушкина (Музей Некрасова — его филиал) Татьяна Вергун. Она совершенно серьезно считает, что таким образом можно «сделать поэта и гражданина человеком». Хочется спросить: какой ученый совет выдавал ей такие рекомендации? Посмотреть бы в глаза этому ученому совету, да, боюсь, таковой вряд ли отыщется.
Отныне Музей Некрасова пополнился двумя новыми комнатами — буфетной и камердинерской. Количество музейных предметов — не мемориальных, а аналоговых — возросло с 1850 до 2500. Подлинники — перьевая ручка Белинского, стол и конторка Некрасова, кресло Чернышевского — разбавлены множеством бытовых предметов того времени, включая карточный стол с колодой карт и даже деньгами. Аналоговые купюры лежат на аналоговом столе. Так мемориальный музей с его незаменимым духом подлинности становится бытовым, в котором невозможно добраться до сути. Теперь, когда восстановлена буфетная, примыкавшая к столовой, в музее рассказывают об утраченной черной лестнице: «Именно по ней из кухни, расположенной в одном из флигелей во дворе, в больших емкостях доставляли готовую еду. Чтобы она не остывала, как правило, предварительно подогревали тарелки».
О каком таком высоком предназначении поэта — а Некрасов думал о нем свою мучительную думу до последней минуты жизни — можно тут говорить? Артефакты разбавлены фантазиями автора экспозиции об «эффекте присутствия»: «Вот мы и решили воссоздать эту атмосферу: накрываем стол — медный самовар, посуда, и здесь же рядом раскладываем рукописи, корректуру, газеты. Как будто бы Некрасов только что вышел из столовой в кабинет». Что, кроме окололитературных сплетен, можно вынести из этого потока сознания? Разве не так подпитывается нездоровый, пошлый интерес к фигуре великого человека? Который преследовал его еще при жизни и на который он сам давно ответил: «Что враги? пусть клевещут язвительней, — / Я пощады у них не прошу. / Не придумать им казни мучительней / Той, которую в сердце ношу».
Там, где раньше была литературная экспозиция, теперь наполненная подробностями быта гардеробная и камердинерская. Некрасову приобрели платяной шкаф середины XIX века, из приоткрытого комода выглядывает столовое белье, из шкафа торчат белье и сюртук, надо полагать, хозяина квартиры. Такие вот музейные ценности. Надо видеть эту профанацию музейной работы, эту камердинерскую с цилиндрами, бельем и сундуками, где, согласно новой экспозиции, слуги ждали господ, которые засиживались у Некрасова далеко за полночь, а камердинер тут же чистил одежду. «Тут ждали звонка — подать, принести, помочь».
И встает вопрос: «одержимый холопским недугом» — это про кого написано? Я уж даже не спрашиваю, какие научные изыскания могут подтвердить уместность этих шкафов, самоваров и цилиндров. А есть еще служебная комната для кучера...
