Летом 1825 года Пушкин еще в ссылке, в Михайловском. Здесь он пишет свое знаменитое «Я помню чудное мгновенье». Со школьной скамьи нам известно, что этот гимн любви адресован А.П. Керн. Но это не так, настаивает исследователь творчества Пушкина Кира ВИКТОРОВА, поэт обращался к особе императорских кровей...
В своей книге «Пушкин и императрица. Тайная любовь» Кира Викторова доказывает, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье» посвящено императрице Елизавете Алексеевне. Именно ей он намеревался вручить автограф, нагнав поезд царицы, следующей в Таганрог в начале сентября 1825 года через Псковскую губернию. «Без имени Елизаветы Алексеевны, без ее трагической судьбы мир Пушкина превращается в глухую бездну и хаос, в котором никто ничего не может понять, а именно отсюда автобиографическая боль и горечь известных стихов «Езерского»: «Исполнен мыслями златыми, / Не понимаемый никем, / Перед распутьями земными / Проходишь ты, уныл и нем»...
Викторова считает, что 6 сентября 1825 года между станцией Ашево и Святыми Горами произошло прощание Пушкина с Елизаветой Алексеевной, следовавшей в Таганрог. «Узнав об отъезде Елизаветы Алексеевны из Царского Села, Пушкин метался то в Псков, лечить свой мнимый аневризм, то торопился в Михайловское».
«Очень может быть, — комментирует литературовед Элеонора ЛЕБЕДЕВА. — Но тут следует уточнить: автором метафоры «гений чистой красоты» был Жуковский. В 1821 году в стихотворении, посвященном великой княгине Александре Федоровне, супруге великого князя Николая Павловича, он написал после знаменитого берлинского праздника, где они оба выступали в «живых картинах» по поэме Томаса Мура «Лалла Рук»: «Ах! не с нами обитает / Гений чистой красоты; / Лишь порой он навещает / Нас с небесной высоты:» С тех пор в придворных кругах Лалла Рук стала литературным именем Александры Федоровны. Так же, как и формула «гений чистой красоты».
Много лет потом трубадуры Европы сочиняли об этом празднике стихи — вслед за Жуковским, тайно влюбленным в великую княгиню. Она была и адресатом, и героиней лирических стихотворений Жуковского, и не только его. Пушкин записал в своем дневнике: «Я ужасно люблю Царицу, несмотря на то, что ей 35 лет, и даже 36». Он перерисовывал известную гравюру, где императрица окружена тремя прелестными дочерьми. Да и в выборе супруги Александр Сергеевич явно ориентировался на ее тип красоты. В черновиках «Евгения Онегина» (1830) остался поэтический портрет царицы в описании придворного бала: «:в умолкший тесный круг, / Подобна лилии крылатой, / Колеблясь, входит Лалла Рук, / И над поникшею толпою / Сияет царственной главою, / И тихо вьется, и скользит, / Звезда — харита меж харит...»
«Двор Лаллы Рук» — так в Европе называли русский двор после того, как в «живых картинах» на знаменитом празднике в Большом Берлинском дворце в 1821 году императрица изображала эту индийскую принцессу. Великий князь Николай Павлович играл жениха Лаллы Рук, принца Алириса, который появляется перед своей невестой под видом поэта Фераморса. Из письма Жуковского другу: «Здесь был несравненный праздник, который оставил во мне глубокое впечатление. Ты знаешь Мурову поэму Лалла Рук. Дочь Ауренгзеба едет к своему жениху в Бухарию; он встречает ее в долине Кашемира. Дорогою молодой поэт, чтобы не скучно принцессе, поет ей исторические песни; поэт нравится принцессе, и она приближается с чувством грусти к тому месту, т. е. к Кашемиру, где должна встретить своего жениха; но на поверку выходит, что жених и поэт одно лицо».
Сюжет свадебной поездки Лаллы Рук напоминал Александре Федоровне о том, как она в 1817 году, тогда еще принцесса Шарлотта, отправилась из Берлина в Петербург. В Мемеле невесту встретил великий князь Николай Павлович и предшествовал ей до самого Петербурга. В 1827 году, когда Александра Федоровна была уже императ-рицей, любители российской словесности обнаружили «гения чистой красоты» — столь запоминающийся образ — у двух авторов, в трех изданиях («Северные цветы», «Московский телеграф» и «Памятник отечественных муз»). Два стихотворения Жуковского («Лалла Рук» и «Явление поэзии в виде Лаллы Рук») и стихотворение Пушкина («Я помню чудное мгновенье:») не могли пройти незамеченными. Стихотворение было озаглавлено «К***», об адресате он до конца дней помалкивал. Оно было положено в 1827 году на музыку композиторами Алябьевым, Титовым и Мельгуновым, позднее Глинкой.
«Гения чистой красоты» распевали по всей России, и привыкшая к поискам утаенных адресатов публика вполне могла заподозрить, что у «гениев» Пушкина и Жуковского один и тот же прототип. Возможно, сама Александра Федоровна думала так же. Лишь через 32 года Анна Петровна Керн напечатала свои мемуары и объявила себя пушкинским «гением чистой красоты». Ей никто не возразил. Елизавета Алексеевна, Александр Сергеевич давно были в ином мире. Императрице оставался год жизни.
Вот как Керн описывала историю магического стихотворения. «На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анною Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы Онегина, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье, — и проч. и проч. Когда я сбиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю».
То есть Анна Петровна не скрывала, что подарок вышел странный. Подарил и тут же кинулся вырывать? А может быть, поздно заметил, что в неразрезанных листах «Онегина» оказались стихи, посвященные совсем не ей?
Стихотворение Керн передала в 1825 году Дельвигу для его альманаха «Северные цветы». Возможно, надеялась, что он озаглавит это стихотворение «К А.П. Керн». Но Дельвиг следовал Пушкину и назвал стихотворение «К***».
