Где в сегодняшней несолнечной жизни искать красоты и тепла, как не в искусстве, в музыке? И что сравнится с радостью открытия новых артистических имен, лиц, голосов? В эту новогоднюю пору корреспондент «Труда» отправился к человеку, лучше которого вряд ли кто знает, откуда берутся новые певческие звезды. Есть ли шанс парню или девушке из глубинки пробиться на мировые сцены? Какой оперы сегодня особенно не хватает в репертуаре Большого театра? Кто бы мог ее исполнить? Об этом — наш разговор с художественным руководителем Молодежной программы ГАБТа, профессором Академии хорового искусства, членом жюри главных оперных конкурсов мира Дмитрием Вдовиным.
— Как вы находите ваших воспитанников?
— Это встречное движение. Некоторые сами присылают свои записи. Бывает, наши молодые артисты приводят голосистых знакомых. Но основную часть мы находим на прослушиваниях, ради которых регулярно выезжаем в регионы России, в бывшие республики СССР. Наша Молодежная программа абсолютно интернациональна, но ориентирована прежде всего на людей, существующих в поле русского языка, для которых естественно вхождение на русскую оперную сцену. В этом смысле у меня ощущение, что мы продолжаем жить в Советском Союзе — в лучших его реалиях.
Например, уже два года подряд, в 2015-м и 2016-м, мы прилетаем в Тбилиси. Раньше в силу определенных обстоятельств это не получалось. Очень благодарен за помощь в организации этих поездок моей любимой коллеге Маквале Касрашвили. Кстати, из недавно принятых в Программу один молодой человек хорошо говорит по-русски, другой — с трудом, но за год сделал успехи, а третий, с потрясающим голосом — вовсе не говорил, теперь спешно учит.
Вообще есть страны, традиционно богатые на изумительные голоса: Грузия, Молдавия, Белоруссия, Украина... Известно ведь, еще в XVIII веке придворная капелла пополнялась певцами из Малороссии, а из них, в свою очередь, вырастали замечательные дирижеры и композиторы, которые сами направляли развитие русской музыкальной культуры.
Конечно, к главным вокальным державам мира относится и сама Россия. Вот пример. Будучи приглашенным педагогом в Цюрихской опере, вижу, как много там российский певцов: в этом сезоне взяли туда двух россиян — мою выпускницу Юлию Миннибаеву и отличного баса Стаса Воробьева, который закончил Московскую консерваторию у Бориса Кудрявцева. А еще — трех изумительных баритонов: украинского, польского и английского, но с совершенно славянским голосом. Цюрихцы были счастливы, что смогли взять хоть одну швейцарку!.. В Восточной Европе сейчас фантастический фейерверк ярких голосов. Мы поставляем певцов на лучшие сцены мира. Даже не знаю, какая турбуленция на Солнце в том повинна...
— Может быть, причина более земная? Таланты у нас были всегда, но из-за железного занавеса путь на Запад им был закрыт, а сейчас этой преграды нет.
— Возможно и это. Но загадка в том, что в самой Италии, в сердце мировой оперы, последние 20 лет ситуация с голосами была печальней некуда — никакого сравнения с тем, что делалось там же полвека назад. Не будем забывать, что по всем рейтингам сегодня певица номер один в мире — русская Анна Нетребко. Кто открывает сезоны в Метрополитен-опере и Ла Скала, кому платят самые большие гонорары, кого везде узнают на улице? И это при всех реально существующих политических и экономических проблемах, при регулярных антироссийских демаршах за границей. В немалой степени именно искусство, в том числе опера, помогает России сохранять свой статус мировой державы.
— На днях посмотрел трансляцию замечательного исполнения «Нормы» из лондонского Ковент-Гардена — в ряду лучших мировых звезд выступила наша молодая певица Влада Боровко.
— Она туда попала прямо из Казани. К сожалению, не через нас (смеется). Но, кстати, среди наших воспитанников немало участников из Татарстана — например, Венера Гимадиева, Юлия Мазурова, Утарида Мирзамова. Уж не говорю о таких больших певицах (не из нашей программы вышедших), как Альбина Шагимуратова или Аида Гарифуллина. Альбина — вообще человек драматической судьбы: родилась в Ташкенте, а когда там в 1990-е годы начались националистические выступления, отец собрал всю семью и уехал с ней в Казань, девушка поступила в Московскую консерваторию, совершенствовалась в молодежной программе Хьюстонской оперы...
— Из каких семей к вам приходят ребята?
— Из самых разных. Кто-то — выходцы из интеллигенции, кто-то — из сел и деревень. Конечно, все они учились в вузах. Большинство — дети очень небогатых родителей. Вот Костя Шушаков — из удмуртской деревни, поступил в ГИТИС, а потом к нам. Боря Рудак — из Белоруссии, из деревни Турец-Бояры Минской области, учился в училище, потом поехал в Санкт-Петербургскую консерваторию к Ирине Богачевой. Андрей Жилиховский — из молдавской деревни, у него 10 братьев и сестер. Ходил в музыкальную школу за много километров пешком — как в старые времена. До приезда в Россию не знал ни слова по-русски, учил язык уже в Петербурге. Сейчас к нам поступал Рауф Тимергазин из оренбургской деревни, но его сразу взяли в основной состав труппы. Интеллигентный мальчик, хотя семья — обыкновенные сельские труженики... А Максим Миронов, один из ведущих россиниевских теноров в мире! Родился в Туле в старом частном доме без каких бы то ни было удобств. Это один из самых образованных людей, каких я только встречал среди своих учеников. Чем меня, профессора, руководителя всяких кафедр, он даже слегка раздражал: в свои 19 лет знал на небе каждую звезду, на земле — каждую зверушку и травку, поскольку учился на химико-биологическом факультете педуниверситета. Мы ехали с ним в машине по Италии и говорили о симфонической музыке, которую он, кажется, тоже знает всю. Я прикладывал титанические усилия, чтобы не опозориться!.. В пору дебюта в Париже он за две недели освоил французский. А по-итальянски говорит, как по-русски.
Конечно, есть и такие, что с детства выросли в столичном музыкантском окружении. Например, Дмитрий Корчак, которого уже лет 20 как знает весь мир. Митя занимался в хоровом училище, потом закончил Академию хорового искусства, был любимейшим учеником ее ректора, великого хорового дирижера Виктора Сергеевича Попова. Можете себе представить, каково было Виктору Сергеевичу, видевшему в Мите будущего помощника и преемника, узнать, что тот, занимаясь со мной сольным вокалом, хочет посвятить себя этой профессии. Но он принял и поддержал этот Митин выбор.
Приятный момент: на днях в Неаполе, в театре Сан-Карло, поставили «Отелло» Россини, и Корчак пел Родриго, а другой мой ученик по Академии хорового искусства, Сережа Романовский — Отелло. Сережа — тоже из очень скромной семьи, из Минвод, мама поднимала его одна, без отца. И такая карьера! Когда несколько лет назад в Ла Скала ставили «Путешествие в Реймс» Россини, в первом составе русского генерала Либенскофа пел Корчак, а во втором — 24-летний Романовский!
Вот еще несколько артистических судеб. Нина Минасян — изумительная труженица. Найдена нами на прослушивании в Ереване. Я сказал: ты должна спеть Царицу ночи. Она испугалась: у меня же нет этих высоких нот... Но несколько лет в Программе — и нужные ноты появились, она спела «Волшебную флейту» в Большом, Берлинской Дойчеопер, в других театрах. Потом у нее был изумительный дебют в «Лючии ди Ламмермур» в Баварской опере. Недавно она исполнила эту роль в и Парижской опере. Увидев постановку своими глазами, я похолодел: тяжелейший физически спектакль! Его когда-то поставил румынский режиссер Андрей Щербан для великой Натали Дессей, которая любила делать на сцене всякие кульбиты — стойку на голове и тому подобное. Представьте: открывается занавес, первое действие изображает казарму со спортивными снарядами. Сюда попадает героиня и поет сложнейшую арию, в каденции которой ей нужно подтянуться на брусьях. Нина справилась, ей устроили сумасшедшую овацию.
Сережа Радченко — человек огромного таланта, незаурядного ума, прекрасного большого голоса. Над такими голосами надо очень много работать, они не сразу раскрываются. И у Сережи был достаточно долгий период серьезных проблем. Но настоящий большой артист знает, чего хочет, бьет в одну точку — и в конце концов добивается своего. Сейчас Сергей в прекрасной форме. Только что в Чехии спел «Мавру» Стравинского...
Игорь Головатенко — тоже уникальная судьба! Сын виолончелистки Саратовской оперы, закончил в Саратове консерваторию как виолончелист, в Московской консерватории уже учился как симфонический дирижер, ко мне пришел в 26 лет в бытность аспирантом Геннадия Николаевича Рождественского. Я был шокирован: Игорь, зачем тебе пение, у тебя в руках замечательные специальности... Но открылся такой баритон, что сейчас Игорь — ведущий солист Большого театра и Новой оперы, поет на лучших европейских сценах.
Арсений Яковлев — еще одна непростая история. Сын певца и пианистки. Пришел ко мне в Академию хорового искусства и прозанимался года два. Чемпион по раннему дебюту в Большом: в 19 лет выступил в партии продавца животных в «Кавалере розы». Сразу было очевидно, что потрясающий голос, но жесткий, зажатый, такие трудно обрабатываются. Пришлось потратить много времени, чтобы его раскрепостить, разгладить. И в Молодежную программу он поступил очень рано, в 21 год. Сейчас ему 24, летом его взяли в труппу театра, но он вскоре ушел по нашему обоюдному согласию. Человек со своими артистическими особенностями, импульсивный... Но думаю, все будет хорошо. Еще будучи в Большом, спел Ленского в Белграде. Так как летом он должен петь эту партию в Парижской опере, я бы хотел, чтобы он предварительно отточил ее на других, не столь больших сценах. И надо же, мне на днях позвонили из Латвийской оперы, у них премьера новой постановки «Евгения Онегина», и что-то случилось с Ленским...В результате Арсений полетел туда и спел.
— В последнее время много слышно о певице с Украины Ольге Кульчинской.
— Эта девушка — выпускница класса знаменитой Марии Юрьевны Стефюк в Национальной музыкальной академии, приехала поступать, когда у нас уже были потрясающие высокие сопрано: Гимадиева, Алексюк, Минасян, Мхитарян — у всех них сейчас большая карьера. И мы не могли ее взять. Но вот в Большой театр приходит нынешний генеральный директор Владимир Урин, и первое, что я у него попросил — дополнительное место для девушки с замечательным голосом. Урин, несмотря на огромное количество других проблем, вник в ситуацию. Ольгу приняли в Программу и уже через год она стала ведущей солисткой Большого театра, а теперь у нее начинается большая интернациональная карьера.
Также среди солистов Большого — и Богдан Волков из Донецкой области. Любопытно, как переплелись судьбы этих ребят. Богдан участвовал в Парижском конкурсе, где я был членом жюри. Наши пели так здорово, что Богдан занял первое место, Венера Гимадиева — второе, и только третье отдали французскому тенору. А одновременно Оля Кульчинская выступала на конкурсе имени Франсиско Виньяса в Барселоне. Коллеги по парижскому жюри все спрашивали меня: ну как там, в Барселоне? Я отвечал: неизвестно. Хотя уже знал: у Оли первое место, но боялся — а вдруг скажу, и наших в Париже засудят из ревности. Только когда огласили официальные результаты, признался им в Олиной победе. И по выражению некоторых лиц понял, что не зря придерживал язык: мне показалось, что иные поздравления были слегка натянутыми...
— Кого бы вы назвали главным вашим открытием 2016 года?
— Выделять кого-то неудобно, называть всех — газетного места не хватит. Пожалуй, поделюсь вот такой радостью: мы впервые взяли в труппу Большого театра контратенора. Это Вадим Волков, студент ГИТИСа. Не скрою, мне с ним было непросто, он человек недостаточно организованный, но это интересная работа. Барочный репертуар в мире все более востребован, а у нас его поют в основном приглашенные артисты. Надеюсь, к постановке «Альчины» Генделя, намеченной на следующий сезон, положение изменится. Уже сейчас наши участвуют в зарубежных постановках старинных опер. На днях Кристина Мхитарян, наша выпускница и приглашенная солистка Большого, дебютирует в Женеве в опере Кавалли «Ясон». А Кавалли — покруче Генделя: это даже не XVIII век, а XVII-й. Сложнее стилистически. Паша Колгатин (был самом в первом наборе Молодежной программы) пел Телемака в опере Монтеверди «Возвращении Улисса на родину» в Вене. Максим Миронов много пел Люлли, Рамо...
— Как в бытовом плане живут ученики Молодежной программы?
— Русский театр всегда был силен студийными традициями — и ребята живут по-студийному, на бывшей базе отдыха Большого в Серебряном Бору. Иногда по двое в комнате. Бывают нюансы: кто-то любит чистоту, кто-то не очень, кто-то сова, кто-то жаворонок. Но я им говорю: запомните, вы будете встречаться на сценах мира с самыми разными людьми, но те, с кем вы сдружились здесь, навсегда ваша поддержка и опора. И эта идея работает! Смотрите, Венера Гимадиева и Нина Минасян: обе — звезды, поют один репертуар (например, Шемаханскую царицу), причем в одних и тех же театрах — в брюссельском Ла Монне, в мадридском Театро Реал. Казалось бы, почва для конкуренции. Ничего подобного — для прекрасной театральной дружбы! Помню, Венера дебютировала в «Травиате» в венецианском театре Ла Фениче. Это был вообще один из первых ее спектаклей на Западе. И Нина приехала ее поддержать. А потом Нина пела Лючию в Париже — и уже Венера ездила за нее болеть.
Конечно, не все идеально и легко. Самое трудное — это внутренняя дисциплина молодых артистов, их отношение к труду, к театру, к профессии. Редко, но попадались артисты, подверженные «национальной болезни»: 2-3 человека из всех 60, прошедших через Программу за 7 лет. Один артист как-то завалил спектакль, т. к. был не в голосе. Мы с коллегами рвали на себе волосы: педагоги так воспитаны, что сразу берут вину на себя — недоработали! Но когда выяснилось, что вчера его видели в неадекватном состоянии — вылетел из театра в три щелчка. Ведь подобные субъекты не только свою карьеру губят — они и других за собой тянут.
— Как вы сами пришли в вокальную педагогику?
— В 1979 году я, студент 1 курса театроведческого факультета ГИТИСа, пришел на практику к Александру Ивановичу Гусеву, который тогда заведовал репертуарным отделом Большого театра (а впоследствии, перейдя в Госконцерт, сделал и там много добрых дел, привозя в страну выдающихся зарубежных музыкантов). Таким образом мне посчастливилось застать последние годы золотой эпохи советского ГАБТа, когда там пели великие певцы, работали режиссер Борис Покровский и дирижер Юрий Симонов. Но Покровского и Симонова вскоре убрали, в театре начались печальные перемены, обернувшиеся страшным провалом, который продлился с конца 1980-х до 2000-х. Прекрасно помню: в «нулевые» средний возраст труппы Большого достигал 49 лет. Т.е. если кому-то 30 лет, то его коллеге — под 70. При всем уважении к ветеранам — необходимо было омоложение. Так в 2009 году началась Молодежная программа.
Певческую профессию я изучил с самых разных сторон: был критиком, пианистом-аккомпаниатором, сам учился пению. После развала Союза работал в театральном агентстве — тоже важный опыт. Стажировался на Западе как педагог, начал преподавать в Гнесинском училище, Гнесинской академии, Академии хорового искусства, мы организовали Международную школу вокального мастерства в Москве, куда я позвал тех педагогов, у которых сам учился. До сих пор в России проблема с целым оперным сословием, профессией вокального коуча, или, если вам не нравится иностранное слово, пианиста-репетитора, т.е.не просто концертмейстера, а музыканта, который знает, как работать с певцом, языки, имеет опыт работы с выдающимися дирижерами, владеет различными оперными стилями, уж не говорю о знании самих оперных клавиров и партитур. Этому должны учить в консерваториях — но, к сожалению, учат поверхностно или просто никак.
— Вы постоянно говорите: я позвонил в Киев, мне позвонили из Риги... Межгосударственные отношения с некоторыми странами — хуже трудно придумать, но среди музыкантов, выходит, братство сохраняется?
— Да, и это бесценно. Мы — счастливые люди, так как не чувствуем розни. Мне известен лишь один безобразный случай, когда за рубежом над нашей выпускницей — кстати, не русской и даже не гражданкой России — женщина-дирижер, представительница одной из бывших республик СССР, откровенно издевалась за то, что та говорит по-русски и представляет Большой театр... С другой стороны, понимаю, какие психологические проблемы могут быть у тех же ребят с Украины, приезжающих к нам петь и учиться. Помню, Волкову дали российское гражданство, к чему, кстати, имели отношение самые серьезные деятели нашего государства, включая Ольгу Голодец, а подписывал бумагу президент Владимир Путин. Но Боже мой, какой поток комментариев в обрушился на Богдана в соцсетях! Этих людей не волновало, что на родине у него нет достойной работы, что на нем — забота о маме, бабушке, юной сестре...
— Но получается, что вы, с такой симпатией говорящий о певучем украинском народе, забираете у него певцов.
— Не забираю, а помогаю им реализовать себя. На той же Украине театры просто не в состоянии взять их всех в труппы. Поверьте, тут нет никакой политики. Это часть общемирового кризиса. Что говорить, если даже в Италии, при огромном количестве исторических театральных зданий, действующих оперных театров — кот наплакал. В этом смысле Россия — счастливое исключение. В одной Москве — шесть оперных театров! И все заполнены публикой. Конечно, в регионах возможности иные, нежели в столице, но и там есть труппы интернационального уровня: в Екатеринбурге, Новосибирске, Перми... В последнее время созданы оперные театры Астрахани, Ростова-на-Дону... Во Владивостоке какой новый театр построен! А реконструкция Большого, сделавшая его одним из крупнейших театральных комплексов в мире! А Мариинка-2 и 3? Мы любим ругать правительство, и правильно — надо ругать, чтобы дело не тормозилось. Но нельзя забывать, сколько сделано. Реконструированы театры Станиславского и Немировича-Данченко, Покровского, Геликон. Построена Новая опера... Это все — на десятилетия вперед. Или вот дом, где мы сейчас с вами находимся, административно-репетиционный корпус ГАБТа — он принадлежал Внешэкономбанку. Каким образом нашему тогдашнему директору Анатолию Иксанову удалось получить здание в 700 метрах от Кремля, доказать, что театр на этом месте нужнее, чем самая влиятельная финансовая организация, устроить в нем прекрасные рабочие помещения?..
— Какие ближайшие работы Большого вас сейчас особенно занимают?
— Помогаем готовить концертное исполнение «Путешествия в Реймс». Вслед за ним— премьера оперы "Идиот«Вайнберга. В конце сезона предстоит «Снегурочка» Римского-Корсакова... Многое мог бы назвать — все по-своему важно. Единственное добавлю: жаль, что у Молодежной программы нет пока собственной продукции, как это практикуется, например, в Парижской опере. И как мы это делали в Международной школе вокального мастерства — правда, без оркестра, под рояль...
— Вы — энтузиаст бельканто, один из тех, кто его пропагандировал и воспитывал певцов, заслуживших репутацию специалистов этого вокального стиля.
— Это огромный пласт оперной культуры, из которого в советском ГАБТе, кроме «Севильского цирюльника», почти ничего не шло, да и то исполнялось, мягко говоря, далеко от стилистического совершенства. Мое первое «глубокое погружение» в бельканто произошло в 1992 году на постановке «Путешествия в Реймс», организованной в Бельгии Кертисовским институтом музыки. Потом я помогал с этой оперой Максиму Миронову в Россиниевской Академии в Пезаро, святая святых россиниевского мира, потом в театре Ла Моннэ в Брюсселе, затем был на дебютах Корчака и Романовского в «Путешествии...» в Ла Скала. Присутствовал на их репетициях и сам жадно впитывал эту культуру. Рад, что в Москве дело сдвинулось с мертвой точки — например, уже несколько лет в Большом с успехом идет «Сомнамбула»... Но если честно, сейчас меня больше интересует наша собственная, русская музыка.
В прошлом сезоне, помятуя о подвижнической деятельности Ирины Константиновны Архиповой (с которой мне довелось много работать, считаю ее своей наставницей по жизни и профессии), мы начали антологию классического русского романса, в Бетховенском зале уже прошли программы, посвященные Глинке, Даргомыжскому, Бородину, Кюи, Балакиреву, в этом сезоне еще предстоят композиторы-дилетанты, Метнер и Стравинский. Все-таки Большой — прежде всего русский театр, и нашего репертуара в нем должно быть не менее 50 процентов. В этом, если хотите, наш долг не только перед национальной, но и перед мировой культурой. Ведь на нас равняются, наших артистов зовут, когда ставят оперы Глинки, Мусоргского, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича... А интерес к ним в мире поразительный, берутся даже за то, что в самой России не имеет особого успеха. Например, страшная популярность сейчас у «Мазепы» и «Чародейки». Уж не говорю о давно признанных шедеврах: «Жизнь за царя» ставят в Париже и Франкфурте, «Золотой петушок» будет в Ла Монне и Театро Реал, «Леди Макбет Мценского уезда» — в Нью-Йорке, Лионе, Цюрихе, Зальцбурге...
— Когда в театр пришел его нынешний музыкальный руководитель Туган Сохиев, я пожаловался ему, что не идет «Псковитянка» — последняя постановка великого дирижера Евгения Светланова в Большом. Туган Таймуразович только развел руками: где нам взять еще одного Светланова?
— По-моему, ваш запрос все же не остался без душевного ответа. Однако надо понимать, что на такую постановку нужен не только дирижер, мощно владеющий русской традицией, но и соответствующие певцы: два настоящих русских баса, мощный русский тенор, полнозвучное сопрано... . Для «Мазепы» —не хватает Марии и самого Мазепы. Да что там, не хватает исполнителей для самых востребованных русских опер. Нужны новые Германы, Лизы... Именно этим, обновлением труппы, мы все, во главе с маэстро Сохиевым, сейчас активно занимаемся.
— А ваша постановка мечты?
— «Сказание о невидимом граде Китеже». Опера, которая не только по музыкальным, но по духовным своим качествам должна присутствовать в Большом театре. Последняя постановка (2008 год) была, мягко скажем, крайне неудачной. Тем более по сравнению с работой Евгения Федоровича Светланова 1983 года. Никогда не забуду пение Галины Алексеевны Калининой. Я с ней недавно разговаривал и сказал: пение ее было, как та самая река Волга, что течет «издалека долго». Второй Калининой, конечно, не будет, как не будет второй Архиповой, второго Атлантова, Нестеренко, Вишневской, Образцовой... Но надеюсь, будут другие, не менее яркие голоса и личности.
— Кто из сегодняшних мог бы спеть главных героев — Февронию и Гришку?
— Феврония и Гришка — это даже не Лиза и Герман. Это само воплощение русского духа, как и весь «Китеж». Когда музыка передает единение с природой, ужас нашествия, катастрофу цивилизации, когда она рисует образ чудесно спасенного города, чувствую молекулярную вибрацию на самом глубинном генетическом уровне. Так что пока не могу ответить на ваш вопрос. Если б ответил, это было бы неуместным бахвальством. Слишком высока планка.
