Однажды я встретил Новый год в самом центре тайфуна. Признаюсь, до сих пор пробирает дрожь, когда вспоминаю те долгие часы посреди свирепого, разбушевавшегося океана. Ночь напролет мы отчаянно боролись за живучесть корабля и за собственные жизни, ни на миг даже не вспомнив про елку и Санта-Клауса. Зато сейчас понимаешь, как все в мире относительно. И как нужно ценить возможность просто жить, просто видеть рядом самых родных и близких людей, просто радоваться каждому наступающему утру.
Это случилось 45 лет назад, накануне наступающего 1974-го. В то время я был вторым помощником на сухогрузе «Эмеральд», плавучем железном гробу, каких много ходит под дешевыми флагами. Панама и Либерия, Кипр и Мальта предоставляют судовладельцам возможность недорогой регистрации судна, не предъявляя строгих требований по части безопасности судна и экипажа:
31 декабря мы были в Южно-Китайском море, в 600 милях от Тайбея, столицы Тайваня, когда отказал один из двух двигателей, впрочем, и другой тоже работал неважно. Вот тогда и застиг нас тайфун с красивым женским именем «Селия». Барограф чертил линию, уходящую наклонно вниз. Окраска закатного неба — насыщенно-пурпурная, с фиолетовой каймой по кромке океана — отчетливо указывала на приближение тропического циклона.
Царь и бог на судне, опытный морской волк капитан-итальянец поручил боцману готовить сухогруз к шторму. Едва команда разбежалась по местам, как небо затянули черные тучи, а шквальный встречный ветер остановил ход судна. Поднялись огромные волны. Наш робкий и тщедушный, стесненный ржавыми бортами мир будто затаился, притих в ожидании неизбежного нашествия стихии.
Вскоре разразился настоящий ад. В кромешной тьме не было видно ничего, кроме клочьев белой пены. Волны обрушивались на палубу, кузнечным молотом били в переборку, заливали брызгами стекла рубки. В какие-то моменты ливень ограничивал видимость до нуля. «Дворники» бессильно елозили по стеклу, но даже если бы они позволили наб-людать ад за окном, от этого легче точно не стало бы. Наводили ужас вой ветра, разгонявшегося до 12 баллов по шкале Бофорта, грохот исполинских волн и грозовые всполохи. Судно водоизмещением 8 тысяч тонн, будто щепку, швыряло из стороны в сторону.
Во мраке ночи воображение множило страхи и опасности, мерещилось вмешательство темных адских сил. Палуба уходила из-под ног, и казалось, невидимый исполин тянет судно назад, в бездонную пучину. Через ровные промежутки корпус «Эмеральда» с грохотом сталкивался с водяной горой, зависал на невероятно долгие мгновения на вершине, а потом проваливался в пустоту. В небытие. Спустя мгновение падение прекращалось, судно снова врезалось в стену воды и сотрясалось от носа до кормы, от киля до клотика. Каждый такой удар грозил повреждением обшивки и течью. А могло быть еще хуже: видавшая виды посудина попросту могла переломиться на волне и мгновенно уйти в пучину вместе со всей командой. В мире каждый год случаются десятки таких трагедий. Для судна, по сути беспомощного перед буйствующей стихией, любой шторм — это бескомпромиссная, упрямая борьба за выживание.
За штурвалом наш штурман-хорват, просоленный ветрами, не отрывал глаз от виндрозы и шепотом читал молитву. Из-за малой мощности двигателя и ограниченной возможности маневрирования он с огромным трудом удерживал нос навстречу волне. Одно неверное движение, запоздалая реакция — и судно могло развернуть бортом и сразу же перевернуть вверх дном.
На мостике мы нервно прикуривали то и дело гаснущие сигареты, пытаясь в горячем дыме растворить тупое ощущение бессилия. Надо было за что-то крепко держаться и балансировать корпусом на расставленных ногах, чтобы приноровиться к провалам и кренам. Но не это самое трудное. Куда мучительнее терзающее душу чувство страха. Не верьте рассказам о беззаветных героях, встречающих задорной песней смертельную опасность. Все моряки переживали и переживают страх, сталкиваясь с мощью природной стихии. В штормовом море не бывает атеистов. В критические моменты люди обращают мысли к небесам, только вера в Бога и в чудо поддерживает в сердце надежду...
Ближе к полуночи из трюма стал доноситься лязг, который не сулил ничего хорошего. Это сорвавшийся с креплений груз начал перемещаться в одном ритме с ударами волн. Доносился жуткий скрежет, когда стальные обручи ящиков терлись о металлическое дно трюма. Выдержат ли переборки? Не пробьет ли многотонный ящик дыру в борту? При каждом серьезном крене я, затаив дыхание, с ужасом ждал, вернемся ли мы в вертикальное положение или груз в трюме сместился настолько, что судно, повинуясь беспощадным законам физики, ляжет на бок и больше не поднимется...
В какой-то момент нас вдруг вынесло в «глаз» циклона. Видимость стала хорошей, в воздухе повисла странная, невероятная тишина, только водяные горы вздымались и опускались при полном штиле. Кажется, бог морей сжалился и дал перевести дух. Но мы знали, что впереди ждет новое испытание, потому что тайфун только набирает еще бОльшую силу. Спустя час циклон передвинулся, и буря на нас обрушилась с новой мощью. Пошли третьи сутки безумного метания и рева вихря, полные проклятий, молитв и надежд:
И вдруг под утро ветер затих, и тайфун угомонился так же внезапно, как и пришел по наши души. Накатывавшие с разных сторон волны еще были большими, но настроение заметно улучшилось, сил не было, но угнетенность и боязнь уступали место надежде. Измученные люди наконец-то вспомнили, что на календаре уже 2 января. И все, кто был свободен от вахты, спустились в кают-компанию поздравить друг друга с Новым годом и чудесным спасением.
Веком ранее в этих водах ходил на торговом судне помощником капитана Джозеф Конрад, сын сосланного в Вологду польского дворянина, впоследствии классик английской литературы. О море и моряках он умел писать, как никто другой. Однажды один из героев его книги сказал: «Шторм — это всего лишь ветер и волны, любой приличный корабль должен с ним справиться».
Наш видавший виды отчаянно храбрый «Эмеральд» справился. Но тот Новый год я не забуду до конца жизни.
