А возник он и существует четверть века благодаря тому, что такая идея родилась в голове фельетониста Виктора Перельмана, с которым мы когда-то одновременно начали подвизаться в "Труде" на ниве сатиры и юмора под доброжелательной эгидой никогда не унывающего Вячека Сысоева, земля ему пухом. Каким образом нормальный советский сатирик и член КПСС стал диссидентом и эмигрантом, об этом он написал толстую автобиографическую книгу. В ней же подробно и с юмором рассказано и о том, как Виктор сумел осуществить свою идефикс насчет журнала, что оказалось совсем не так просто в условиях свободного предпринимательства, как ему представлялось.
Впрочем, обо всем этом, конечно, будут вспоминать и сам он, и его друзья-соратники на юбилейном вечере "Время и мы" в Центральном доме литератора 29 января. Я же, пользуясь тем, что первым получаю доступ к редактору-юбиляру, задал ему несколько вопросов. А перед этим мы, конечно, помянули добрым словом ушедших из жизни трудовцев послевоенного поколения, с которыми нам довелось работать.
- Ну вот, Виктор Борисович, и сам ты несколько повзрослел, и у журнала твоего - достаточно значительная дата. И титул у тебя - Издатель и Главный редактор. Осуществилась твоя главная мечта в жизни?
- Как всякий настоящий фельетонист по натуре-то я нытик и мрачная личность. Мне, как в той пушкинской сказке, всегда чего-то не хватает.
- Чего же тебе надобно, старче?
- Чтобы по-настоящему наладилось печатание в Москве, чтобы по-настоящему заработала московская половина редколлегии, чтобы российские СМИ побольше уделяли нам внимания. Верно, однажды мы попали в историю - в прямом смысле, но это, скорее, не наша заслуга, а Солженицына. Впервые "Время и мы" оказался на московских прилавках как раз накануне возвращения Александра Исаевича. И вот в номере одной из столичных газет, целиком посвященному этому событию, отыскался уголок и для нас - под заголовком "Еще один возвращенец".
- А все-таки кто первым поддержал журнал тогда, в 1975 году?
- Предупреждаю: никаких смешочков. Это был КГБ. Да-с.
- ???
- А вот представь себе: Тель-Авив, самый первый, трехтысячный тираж, и полная неизвестность, что с ним делать в этом "свободном мире". Сидим, грустно смотрим друг на друга, и вдруг открывается дверь и появляется странная фигура, которая просит называть его, "например, Рабиновичем", и при этом заявляет, что хочет подписаться сразу на 8 номеров. Причем на московские адреса. Сумасшедший? Но он спокойно выкладывает деньги и говорит, что его "культурные друзья в Москве на литературу денег не жалеют". Тут до нас наконец дошло: "длинная рука Москвы". Но она, хотела того или нет, оказалась для нас легкой: пошел и этот тираж, и за ним другие. Так что это пусть другие жалуются на "зверства ЧК". А вообще все, по правде говоря, было непросто, наше 25-летие - это сплошная борьба за выживание.
- Но выжили все-таки! Тогда, в 50-е, ты мог себе представить, что будешь издавать и продавать такой журнал в столице первого социалистического государства? Скажи лучше, кто был в твоем активе эти годы? Помимо москвичей, я имею в виду Засурского, Аннинского, Жуховицкого, Агафонова...
- Виктор Некрасов, Наум Коржавин, Галич, Лидия Чуковская, Виктор Корчной, Артур Кестлер, Иванов-Разумник, Мария Михайловна Иоффе, секретарь Троцкого, которой он перед изгнанием передал свое политическое завещание. Разве всех хотя бы приблизительно перечислишь? Это все-таки 146 номеров, более двух тысяч авторов.
- Ты что-то пропустил Сергея Довлатова. Забыл?
- Его забудешь... Человек-гора, я раньше и не знал, что бывают такие большие люди. Между прочим, он еще с дороги, из Вены, написал мне отчаянное письмо: ради Бога, возьми в свой журнал хоть сторожем, хоть уборщиком, я без редакции жить не могу. А потом пошли одно за другим: "Соло на "Ундервуде", "Купцов и другие", "В гору"... Но остряк был - ради красного словца не пожалел бы ни матери, ни отца, это все знали и на Сережу всерьез не обижались. Это он ведь, где-то выступая, пустил крылатую фразу: "Странная штука это "Время и мы": прозы нет, поэзии нет, публицистики нет - а журнал хороший".
- Довлатов был хитрый восточный человек: знал, что запоминаются только два последних слова.
- Может быть, ты и прав. Во всяком случае, люди часто говорят мне: ах, это вы тот самый - ничего нет, а журнал хороший?
- И голосуют - кто долларом, кто маркой, кто франком, кто шекелем, кто рублем?
- Не сглазить бы...