Главными героями уходящего года были медики. Те, кто уходил на сутки в «красную зону», кто вел прием до последнего пациента, кто работал на вызовах до глубокой ночи. А еще героями были мы все — кто пережил этот непростой год, поддерживал тех, кому было еще труднее, противостоял напастям и тревогам. Семейный, клинический и перинатальный психолог Елена КАРТАВЕНКО из Санкт-Петербурга хорошо знает, о каких испытаниях — и их последствиях — идет речь. Поговорим?

Фото из архива Елены Картавенко

— Скажите, коронавирус действительно ударил по всем — и даже по тем, кто не болел?

— О трудностях и переживаниях, явившихся с началом пандемии, так или иначе говорят все. Даже те, кто не болел сам, не терял близких. Ко мне за помощью обращалась семья, которую коронавирус вроде бы обошел стороной. Но переход на удаленку создал дополнительные проблемы: домашняя учеба у детей проходит очень непросто, потом папа потерял заработок... Конечно, все это стресс.

Многие переживали и продолжают переживать страх и тревогу. Во время карантина я продолжала работать по телефону экстренной психологической помощи для пожилых людей и могу сказать, что для них изоляция стала тяжелым испытанием. Мне запомнилась немолодая женщина, которая как раз незадолго до всех этих событий похоронила мужа. Она осталась совсем одна, родственников нет. Ей было очень тяжело.

— Люди боялись коронавируса, потому что о нем толком ничего не было известно. А теперь, когда его лучше изучили, страх отступает?

— Коронавирус — это угроза из категории тех, которые мы не можем видеть. Не то, что можно потрогать, чтобы осознать. Я читала интервью Сергея Ениколопова из Научного центра психического здоровья, в котором он сравнивает страх перед коронавирусом с радиофобией после Чернобыльской аварии. Переживание невидимого и непонятного продолжительнее обычного стресса. Посмотрите, сколько неопределенности добавилось в нашу жизнь.

— Почему этот стресс сказывается на людях по-разному?

— Больше пострадали те, у кого изначально было меньше опор. Люди со склонностью к депрессии и тревожности. Я дружу с несколькими психиатрами, иногда работаю как психолог с их клиентами, получающими медикаментозную поддержку. И могу сказать, что видела, как состояние людей, у которых уже были определенные расстройства, ухудшалось прямо на глазах. Эти врачи считают: то, что происходит сейчас, — лишь начало. В полную силу последствия про-явятся позже. Я не владею статистическими данными, но по ощущениям могу сказать, что с начала осени обращений за помощью, в первую очередь по поводу депрессий, стало заметно больше.

— А семейных проблем, разводов не прибавилось? Или перед лицом внешней угрозы семьи стали сплоченнее?

— Понимаете, когда семья переживает кризис — скажем, подростковый кризис у детей, — все, даже неявные, конфликты высвечиваются. Особенно если этот кризис вызван внезапными и непредсказуемыми причинами, такими как пандемия. А тут еще карантин лишил нас некоторых возможностей для сглаживания проблем. Скажем, нет возможности уйти на целый день на работу и не видеть домочадца, как-то успокоиться, развеять раздражение.

— Во время карантина было много шуток насчет того, что некоторые пары наконец-то по-настоящему узнали друг друга...

— Какие уж тут шутки, все так и было. Когда люди влюбляются, в конфетно-букетный период они взаимодействуют очень тесно, узнают друг друга. Потом они учатся регулировать степень своей близости. А во время изоляции все усложняется. Избегать друг друга — и проблем — стало намного сложнее. Многим приходилось учиться договариваться заново. Или, как вариант, подавлять друг друга.

Карантин, вынудивший людей сосуществовать в замкнутых пространствах, спровоцировал рост уровня агрессии. Это даже физиологически обусловлено: если пять человек заперты в двухкомнатной квартире, проявления агрессии неизбежны.

— Как-то это грустно.

— Чтобы добавить позитива, могу сказать, что некоторые пары вместо агрессии в качестве средства преодоления стресса выбирали секс. Кажется, на эту тему уже были исследования. И, возможно, нас ждет посткоронавирусный всплеск рождаемости.

— Что ж, будем на это надеяться. Но пока мы вынуждены осознавать и принимать смерти близких людей. Как с этим жить?

— Действительно, стало значительно больше обращений за помощью от людей, потерявших близких — и не только от коронавируса, а, например, когда из-за перегруженности больниц не были вовремя сделаны операции. Больно отзывается в душах и уход известных людей — любимых артистов, писателей. Меня, например, очень зацепила кончина ректора Института психологии Льва Щеглова.

Да, мы сейчас переживаем момент массового соприкосновения со смертью. Пожалуй, именно это и дает рост панических атак, страхов, тревожности. Такие переживания делают нас взрослее и муд-рее, если нам есть на кого или на что опереться, но так складывается не всегда...

Мне бы хотелось сказать вот о чем. Ритуалы, связанные с похоронами, практически в каждой известной культуре психотерапевтичны. Они существуют для тех, кто остался, — для живых и страдающих. Например, обычай оставлять покойника дома на несколько дней. Это позволяло каждому, кто хотел, проститься наедине, сказать что-то, что не было сказано при жизни человека. Увидеть и осознать, что произошло. Это больно, но это и целительно.

Из-за коронавируса в этом году очень многих хоронили в закрытых гробах. Мне клиенты говорили: «Мы видели его в последний раз, когда он уезжал в больницу, потом только разговаривали по телефону, попрощаться не смогли». И теперь эти люди не могут поверить в смерть близкого человека. Это очень тяжело. Я сталкивалась и с такими историями, когда люди умирали за границей, и тела невозможно было доставить домой и похоронить. Женщина просто не могла поверить, что ее мужа больше нет. Она ведь не могла с ним попрощаться — и процесс горевания стал мучительно долгим.

— Ну из-за коронавируса не только с мертвыми зачастую невозможно проститься, но и живых поддержать. В больницах продолжает действовать карантин.

— Да, это так, знаю по себе. У меня недавно умер папа — не перенес операцию. Когда его только положили в больницу, мы с семьей поехали его навестить, но войти в отделение было уже невозможно. Сын подсадил меня, и я смогла заглянуть в окно. Но для моей мамы такой трюк был невозможен. Тогда я вспомнила, как одна из вдов, с которыми я работаю, рассказывала, что забралась на крышу гаража, чтобы через забор и в окно увидеть своего мужа, чтобы хотя бы так поддержать его. Я поехала и купила в ближайшем хозяйственном магазине стремянку, и мама смогла увидеть папу. Как потом оказалось, в последний раз.

— Сейчас, когда мы более-менее приспособились жить во время пандемии, когда появились вакцины, мы можем рассчитывать, что скоро станет легче?

— Отчасти. Нам еще предстоит осознать, что такое постковидный синдром.

— У нас с вами получается не очень веселая картина. Что же мы можем сделать, чтобы поддержать себя в таком тяжелом и долгом стрессе, поддержать тех, кому сейчас совсем плохо?

— Если говорить в масштабе общества, то нам сейчас нужна публичная рефлексия. Важно признать и осо-знать, насколько тяжело дался 2020 год. Когда есть осознание, то есть и понимание, что нужно быть бережными к себе и тем, кто рядом. И легче отследить, когда уже пора обращаться за профессиональной помощью. Стоит, наверное, сказать и о том, что психологическая помощь обязательно должна стать более доступной. И я сейчас не только о количестве консультативных центров, но и о преодолении стереотипов.

Нам всем сегодня важно научиться бережно относиться к себе, радовать себя, пополнять ресурс душевной устойчивости. Это сейчас очень важно, в том числе и потому, что хронический стресс снижает иммунитет. Придумывайте свои ритуалы, держитесь за то, что вы способны контролировать, за простые радости — хотя бы такие, как круассан к завтраку. Мир будет приходить в себя еще долго, нужно продержаться до тех пор, пока все это произойдет.

Что касается поддержки горюющих, то тут рецепт один: будьте рядом с ними. Терпеливо выслушивайте. Помогайте, не ожидая благодарности. Иногда спасает даже предложенная чашка горячего супа. Будьте добрыми! И пусть новый год будет добрее ко всем нам.