Помню, с каким восторгом я читал захватывающую книгу Владимира Арсеньева «Дерсу Узала», герой которой стал шире известен в мире благодаря прекрасному фильму знаменитого режиссера Акиры Куросавы. Повесть о нанайском охотнике проникнута теплом и лиризмом, но не лишена и драматических элементов. За минувший с той поры век мир очень изменился. Западная цивилизация проложила новые рельсы, навязала другие идеалы, основанные на приоритете цинизма и чрезмерного потребительства. Только такие люди, как Дерсу Узала, воплощение кристальной, естественной доброты, преподают нам урок, как следует жить, довольствуясь малым, в мире и согласии с природой.
Мне очень хотелось побывать в Уссурийском крае, где в глухой тайге некогда жили нанайцы, в прошлом также известные как гольды. Мой московский друг, бард и путешественник Игорь Михалев не скрывал по этому поводу скептицизма. «Тех славных охотников, о которых ты читал, в природе больше нет. Этот век и коммунистический строй все перемололи, вырвали духовные корни многих малых народов», — утверждал он.
Однако я решил пройти по таежным тропам Дерсу Узала, даже если не осталось следов ни его самого, ни его потомков. За несколько часов на УАЗе мы с местным краеведом Виктором Искоркиным добрались из Лучегорска до поселка Красный Яр на реке Бикин. Здесь в 1907 году работала топографическая экспедиция, которая по поручению Русского географического общества исследовала малоизученную, почти недоступную северную часть хребтов Сихотэ-Алиня. Бесценным и преданным проводником экспедиции был тогда нанайский охотник Дерсу Узала...
И вот нечаянная удача: в этом поселке я встречаю нового знакомца — настоящего двойника Дерсу. Так же как у знаменитого арсеньевского героя, у него выступающие скулы, широкий сплюснутый нос, белесые усы и живые раскосые глаза, в которых сквозят честность и добродушие. Он невысок, коренаст, на вид ему лет под 70 или чуть меньше. Зовут Суан-ка? — «быстрая река», но для меня он останется Дерсу.
Тихим, даже робким голосом, на ломаном русском он приглашает в свою опрятную, скромно обставленную избушку. Держит хозяин себя с достоинством, с гос-тями доброжелателен и приветлив. Такое ощущение, что он никогда и ни на кого в жизни не сердился. Живет один, жена умерла от туберкулеза, дети разъехались по свету. «Я счастлив, — говорит он. — Летом в лесу есть грибы, ягоды, орехи, в реке много рыбы. Зимой идет снег, и тогда легко выслеживать дичь и зверя. Чего еще желать от жизни?» Меня покоряют его простосердечность и невероятная душевная теплота, которую мы у себя на Большой земле безвозвратно утратили.
Как и 100 лет назад, охотника здесь кормят ноги. В поселке Суан-ка? бывает только зимой, с ранней весны до глубокой осени он промышляет в тайге. Вырученных от продажи шкурок денег хватает на покупку патронов, припасов и всего самого необходимого.
Спрашиваю у своего нового друга: «Ты слышал про Дерсу Узала?» «Да, он был такой же охотник, — кивает головой собеседник. — Только тогда нанайцы не уходили в города и в тайге у них было больше свободы...»
Виктор Искоркин рассказывает: «Нанайцы — одна из самых малочисленных народностей в мозаи-ке коренных народов Сибири. Их осталось всего несколько тысяч. Они относятся к тунгусско-маньчжурской языковой группе, своей письменности у них нет. Традиции их отцов и прежний образ жизни в корне изменила колонизация. Советская власть энергично взялась за перевоспитание нанайцев, заставляя их отказаться от кочевой жизни. В затерянные в лесах поселения отправлялись партработники и агитировали за колхозы. Теперь полностью русифицированное поколение уже не способно жить в тайге. Молодежь не умеет выслеживать дичь, ловить рыбу. Ружья и снасти им заменили компьютеры, смартфоны и прочие гаджеты. Технический прогресс и блага цивилизации победили зов природы. Правда, люди старшего поколения еще сохраняют многое из прежних традиций, но, увы, это уже последние могикане».
Суан-ка? исчисляет время по временам года, живет в тесном общении с природой. Исповедуя свойственный первобытным верованиям, полный магии и поэзии анимизм, он наделяет душой реки, ветер, минералы, луну или даже стихии. Дружелюбная к охотнику тайга формирует человеческие характеры, дает пищу, кров. А еще показывает, как в сущности мало человеку надо, чтобы он мог жить. Современный Дерсу не выдвигает требований, не проводит границ, разделяющих людей. Система его ценностей прозрачна, добро от зла или дружба от ненависти в ней легко отделяются.
Я снова обращаюсь к повести Владимира Арсеньева. Однажды его друг, человек наивный и чистый душой, попал в очень затруднительное положение. Проводник хотел отпугнуть тигра, угрожавшего начальнику топографической экспедиции, но нечаянно смертельно ранил зверя. Он оскорбил силы природы, которые вскоре ему отомстили. Дерсу Узала стал терять зрение, что для вольного охотника было равносильно смертному приговору. Тогда русский исследователь забрал его к себе домой в Хабаровск, но человек леса чувствовал себя в городе потерянным и беззащитным. Он вернулся в тайгу, получив в подарок винтовку с оптическим прицелом, которая позволяла ему охотиться. Именно та винтовка и сыграла в судьбе героя роковую роль, когда привлекла внимание грабителя...
После моей встречи с Суан-ка? я точно знаю, что добрый дух одинокого охотника все еще обитает в уссурийской тайге — и от этого знания на душе становится теп-лее. Оказывается, и нам, людям ХХI века, важно получать подтверждение, что дорогие нашему сердцу литературные герои живут не только в старых книжках и в нашей памяти. Они есть, они, может быть, где-то рядом.
