Актер Алексей Серебряков в последнее время категорически отказывается от интервью, однако для «Труда-7» он прервал свой обет молчания незадолго до премьеры картины «ПираМММида», где сыграл Сергея Мавроди. Наш корреспондент встретился с Алексеем в Крыму, где тот сейчас снимается в картине «Военный госпиталь» о врачах в погонах.

— Вы не раз говорили о своей идее снимать фильмы в качестве режиссера. Что мешает осуществить эти желания?

— Во-первых, мешает степень ответственности, которая в этом случае ложится на человека, называющего себя режиссером. Я перфекционист, так что очень хорошо понимаю всю меру ответственности и на себя ее возлагать пока не могу. Я вижу много режиссеров, которые декларируют себя таковыми, хотя тоже не в состоянии нести подобную ответственность, но почему-то берутся за непосильную ношу, и из этого ничего хорошего не получается. Ведь никто не хочет снимать плохое кино, но почему же его так много у нас в стране? Потому что много людей, которые не осознают степень своей ответственности.

Сейчас можно стать богатым, не читая книг, а просто отгадав слово; можно стать успешным и известным фигуристом всего за месяц. И не надо 10 лет трудиться по 8 часов в день, а достаточно месяц постоять на коньках, показать собственную беспомощность и стать известным на всю страну. Идет мощнейшая пропаганда самодеятельности: не надо работать, не надо учиться, ничего не надо делать. Все может произойти само собой, стоит лишь ткнуть пальцем куда-то. Вот мы и получаем, что работы нет и количество профессионалов просто минимально во всех областях.

— Как же вы воспитываете детей в таком случае? Вы же не можете ограничить их в каком-то закрытом пространстве.

— В этом и весь ужас: к сожалению, я понимаю, что не могу уберечь их от всего этого. Как бы я собственным примером ни призывал, окружающая среда такова, что почти не дает возможности развиваться. Но на самом деле все не так безнадежно. Ведь существует не только Россия, есть и остальной мир — можно отправить детей учиться за границу. Ребенку необходимо предложить максимальный спектр деятельности, чтобы он понимал, что живет не только в великой России, а еще и на планете Земля, и что реализовывать свои возможности и таланты можно вне зависимости от границ. Мы бы сильно продвинулись вперед, если бы поняли: амбиции правителей и их наполеоновское желание руководить какой-то частью населения — это не то, что нужно человечеству в XXI веке.

— Тогда вам как актеру должно быть очень сложно существовать в рамках подобной системы.

— Мне очень сложно существовать, потому что я зависимый человек в профессии, я завишу от огромного количества людей: от режиссера, оператора, гримера, костюмера, монтажера. А в результате в кадре оказываюсь все равно я, и что получится в итоге проделанной мной работы, я не знаю. А поскольку на двух умных людей приходится 98 глупых, то вполне естественно, что зависимость эта достаточно мучительная. Но я с ней живу уже 30 с лишним лет своей профессиональной деятельности и как-то научился справляться, в противном случае давно поменял бы профессию. Я понимаю, что в другой профессии то же самое, но в ней я еще и ничего не смыслю. А в своей я хотя бы научился каким-то образом взаимодействовать с людьми и находить какой-то компромисс.

— Но что же вам мешает пробовать реализовать себя в той же режиссуре где-то в другой точке земного шара?

— Объясню: как артист я получаю раз в десять больше, чем режиссер или продюсер. И по-скольку у меня растут дети, материальная сторона моего существования для меня достаточно актуальна. Я не собираюсь покупать яхты, острова, самолеты и тому подобное, но обеспечить нормальное здоровье и обучение своих детей я обязан. А это, поверьте, все очень дорого стоит. Поэтому пока я работаю артистом, и у меня еще есть какое-то время для того, чтобы быть востребованным. Но неминуемо мне придется поменять сферу деятельности, скорее всего, это будет продюсирование, нежели режиссура. Я уже играю старших друзей, наставников или отцов главного героя, но еще лет пять у меня есть (Улыбается). Вот когда я стану играть дедушку главного героя с двумя съемочными днями, тогда, значит, пора будет переквалифицироваться в продюсера.

— Вы боитесь старости?

— Нет, а чего ее бояться? Да и в конце концов, это моя личная тема, вам-то это зачем знать?

— А на кого вы опираетесь в трудную минуту?

— На себя, и так было всегда. Так сложилось. Видимо, я так правильно был воспитан своими родителями и учителями, что достаточно рано захотел быть хорошим. И больше уже не сворачивал с этого пути.

— Что восстанавливает ваше душевное равновесие после напряженной работы?

— Алкоголь. Как и любой транквилизатор, на каждого человека он воздействует по-разному: кого-то делает агрессивным идиотом, а кого-то — спокойным мудрецом, к коим я рискну причислить и себя.

— А на охоту или на рыбалку съездить?

— У меня нет хобби. Единственное, что мне нравится, — делать что-то своими руками, мастерить, ремонтировать. Я вообще не люблю болтать и тратить время впустую.

— Как вам эта экспедиция в Крым? Местное гостеприимство?

— Вы же сами видите: убогая, влачащая жалкое существование Балаклава. Люди не хотят убирать в собственном туалете, не поднимают стульчак. И нужно потратить сто лет, чтобы обучить их этому. Это беда этой территории и этого населения.

— Тогда есть ли такое место, которое вам близко, где вам хотелось бы жить?

— Я достаточно хорошо и комфортно чувствую себя в западных странах. Хотя я ведь бываю там как турист, а если бы пришлось жить, то вполне возможно, что я столкнулся бы с какими-то иными проблемами, которые наверняка и там существуют в большом количестве. Но когда ты в Нью-Йорке выходишь на улицу и видишь толпы людей, которые, кроме доброжелательности, не излучают никакого другого чувства (как-то у нас — агрессии, хамства, жлобства), то понимаешь, что эти люди живут в каком-то другом мире, отличном от нашего. А ведь жизненный принцип-то всего один: чем больше богатых, тем меньше бедных, чем богаче я, тем богаче все остальные, кто вокруг меня и благодаря мне питается и зарабатывает. Чем я лучше и больше зарабатываю, тем больше получает чаевых мой официант, таксист, который меня везет.

— Я стала невольным свидетелем вашей беседы с режиссером Вадимом Дубровицким, в которой он предложил вам поучаствовать в его новой театральной постановке. Вы, кажется, восприняли это предложение не очень хорошо?

— Да, я не люблю театр. Во-первых, так сложилось, что я не нашел своего режиссера. Еще в 1991 году я ушел от Олега Павловича Табакова. Я уходил от многих, без сомнения, талантливых, уважаемых мною людей: и от Виктюка, и от Мирзоева. Видимо, театр — просто не мое. Я не очень понимаю принцип рисования одной картины каждый вечер, я не представляю, как можно 300 раз играть одно и то же. В кинематографе все просто: если ты попал в плохое кино, то ты знаешь, что оно конечно. А если перед выпуском спектакля понимаешь, что играешь в плохом спектакле, то ты не имеешь возможности из него уйти и должен тянуть эту лямку и играть то, что тебе не нравится. А я не в том возрасте, чтобы делать то, что мне не нравится. То есть я могу это сделать кратковременно и за большие деньги, чем я, собственно говоря, и занимаюсь.

— В картине «Военный госпиталь», съемки которой мы сейчас наблюдаем, вы играете довольно неформатного врача — анестезиолога Олега Вольта, находящегося в оппозиции к другим героям. И, как рассказал режиссер, ваш герой — человек с потрясающим черным врачебным юмором. Близко ли вам это?

— У моего героя судьба самого обычного человека, который пытается выживать в тех обстоятельствах, которые ему предложены. Просто когда играешь роль, которая появляется не из кадра в кадр, а периодически, то приходится создавать ее широкими мазками, чтобы при следующем появлении тебя по крайней мере узнавали и не забывали, кто ты такой в этом произведении. Отсюда и возник такой образ неформального, всклокоченного человека в очках.

— А где черного врачебного юмора набирались?

— На самом деле юмора там не так уж и много, поскольку сценарий, на мой взгляд, слабоват. По большому счету можно было бы вытащить из него еще много всего захватывающего, потому как тема-то достаточно интересная. Но, поскольку работать в нашей стране никто не хочет и не умеет, мы используем только то немногое, что сумел создать сценарист.

— Вы же читаете сценарий. Что вы в своих героях в первую очередь отмечаете — достоинства или недостатки?

— Ну конечно читаю, ведь сценарий является чертежом того здания, которое надо будет по-строить. А я в нем всего лишь элемент, кирпичик, который должен стоять на своем месте, чтобы здание было устойчивым. Недостатки всегда столь очевидны, что их даже подмечать не стоит, поэтому изо всех сил пытаешься найти достоинства и исходя из этого определяешь, где ты будешь сниматься. Количество недостатков везде примерно одно и то же, а вот если есть хоть какое-то достоинство, то на это обычно откликаешься. Поскольку работать нужно, так как это единственный источник пропитания моей семьи.

— Но вам ведь не всегда предлагают таких отрицательных персонажей?

— А этот мой анестезиолог — совсем не отрицательный персонаж, он просто странноват. Вольт — достаточно циничный врач, который, с одной стороны, прекрасно понимает, что такое клятва Гиппократа, а с другой — видит ту реальность, в которой находится, и пытается как-то соединить одно с другим в меру своих сил и возможностей. Иногда у него это получается, иногда нет. Но главное его достоинство в том, что он отзывчивый, как и любой врач.

В мире на самом деле существует всего две главные профессии — учитель и врач, все остальное — от лукавого. А эти люди призваны делать свое дело ради того, чтобы человечество существовало, чтобы дети росли и были обучены. Поэтому врача в этом отношении играть достаточно легко. Нельзя быть плохим врачом. Можно быть плохим токарем, плохим укладчиком кирпича, плохим артистом или журналистом, потому что никто, что называется, не умрет. А плохим врачом нельзя быть, потому что кто-то может умереть. Это очень важно помнить.

— Ваша мама — врач. Это как-то повлияло на ваше ощущение этой профессии?

— Мама никак не повлияла. Просто я знаю, что в этой профессии самый большой риск по степени ответственности и по уровню чудовищности ошибки, которую можешь совершить.

— В этой картине пытаются скрыть национальную принадлежность боевиков, даже заменив имена на клички. Но тема актуальна по сей день, особенно в связи с последними трагическими событиями в московском аэропорту. Как вы относитесь к тому, что мы вроде бы живем в мирное время, а война в нашей стране не прекращается уже не первое десятилетие?

— Мы — воюющая страна, и ничего тут не поделать. Наша страна наполнена имперскими замашками и манией величия. Эти бесконечные амбиции всегда приводят страну к войне. То же самое происходит и в Америке, которая тоже постоянно воюет. Хотя кажется, что нас это вроде бы мало касается, только на уровне выхода из Домодедово. Видимо, возраст человечества уже таков, что мир распадается на части. Кто-то хочет трудиться и идти вперед, в то время как другой не желает работать, а хочет только молиться. Человеческая природа такова, что всегда пытается искать виновных не в себе, а вовне.

Отсюда возникает желание мести, зависти, уничтожения виновника, то есть противника. Люди в XXI веке не думают ни о чем, кроме удовлетворения собственных потребностей, потому и появляются такие уроды, для которых потребностью является надеть на себя пояс шахида, пойти и взорвать кого угодно, чтобы погибнуть и оказаться там, где он мечтает найти вечное блаженство.

— Но ведь эти люди — просто марионетки в руках тех, кто ими руководит...

— Марионетки — отчасти: идеологии, воспитания, идеи. Но такие же марионетки в конце XIX — начале XX века почему-то считали необходимым взорвать городового. Когда человек решает, что он имеет право совершить подобный поступок, он становится нелюдью, на мой взгляд. Потому что в идеологии человечества изначально заложены терпимость, доброжелательность и толерантность. Мы, к сожалению, такую идеологию не пропагандируем, поэтому у нас и возникает столько проблем.

— А вам самому всегда удается соблюдать эти принципы?

— Я прожил достаточно много времени, чтобы понимать, что именно эти принципы дают мне возможность спокойно существовать в окружающей среде. Это же очень простая заповедь: не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок.

— А вы как-то проявляете свою гражданскую и человеческую позицию?

— Никак не проявляю. Мне главное — построить свое собственное существование. У меня трое детей, так что мне есть чем заниматься.

Наше досье

Алексей Серебряков родился 3 июля 1964 года в Москве.

Окончил ГИТИС (мастерская Олега Табакова). Снялся почти в 100 картинах, среди них «Алые погоны» (1979), «Фанат» (1989), «Бандитский Петербург» (2000), «Штрафбат» (2004), «Груз 200» (2007), «Обитаемый остров» (2008).

Народный артист России. Женат, имеет троих детей: дочь Дашу, сыновей Степана и Данилу.