ВОЛШЕБНЫЙ РОГ ВАХУШТИ

Главная Жизнь 01:01 07 Октября 2006 2664

После смерти отца мне остался старинный грузинский рог для вина. Отец очень им дорожил. Рог был и правда очень большой, в него вмещался литр вина. Рог не стакан, из него нельзя немного отпить и вежливо поставить, пить надо до дна, по возможности не дыша.

Голованов Василий

Напечатать

Может быть, стоило поберечь эту историю до лучших времен. Но когда российские власти, оборвав транспортное и почтовое сообщение с Грузией, доказали, что в своем коллективном и не в меру усердном неадеквате они могут даже превзойти личный неадекват Михаила Саакашвили, я понял, что пришло время поведать эту странную притчу о дружбе, чести и любви. Дело еще и в том, что мой тбилисский друг прислал мне электронкой письмо, полное отчаянного недоумения: "Ты что-нибудь понимаешь? Мы что, воевать собираемся?" Нет, дорогой мой, ничего я не понимаю, кроме того, что склока наших правительств от души потешила наших американских друзей и похерила как нашу с тобой дружбу, так и вообще все, что народами нашими наживалось так долго и было оплачено столь дорого. Но что я могу?Мое оружие - слово, твое - звуки, и последние аккорды этой истории так прекрасно прозвучали всего месяц назад. Не верится - так недавно. И так уже неправдоподобно давно. Впрочем, почему "последние"? История эта медленно вырастала из земли. Надеюсь, так же медленно, но прорастет и ее продолжение...
После смерти отца мне остался старинный грузинский рог для вина. Отец очень им дорожил, но не объяснял причины столь трепетного к нему отношения. Рог был, правда, очень большой, в него вмещался ровно литр вина, и отец как-то сказал, что вся суть в том, что надо выпить весь этот объем одним духом, потому что рог не стакан, из него нельзя немного отпить и вежливо поставить на стол, пить волей-неволей приходится до дна, причем, по возможности не дыша, чтобы не опьянеть от винных паров. С рогом связывалось у меня представление о древнем ритуале, в котором отец тоже принимал участие. И почему-то - представление о крови. Возможно, рог применялся во время каких-то дионисийских торжеств, но достоверно этого я не знал. Надпись на грузинском языке, сделанная на потемневшей серебряной пластине, охватывающей горло рога, ничего мне не объясняла. Однако весь его вид, необычайно тонкие, желтоватые, почти прозрачные его стенки и завершение нижней темной части в виде головы лошади с глазами из голубой эмали почти наверняка указывали на ритуальное назначение этого сосуда, отвергая любые подозрения в возможной причастности его к обычному чрезмерному пьянству. Отец, сколько я помню, никогда не пил из этого рога. В общем, боевой его извив несомненно заключал в себе тайну, которая несколько лет хранила сей древний вакхический символ, покуда дела мои не пошли совсем плохо.
Со мной случилось то, что случается, наверно, с каждым творческим человеком: я угодил в черную полосу и со всею семьей просидел без денег несколько месяцев. Долги, нищета и отчаяние - верные спутницы покинутого удачей - не замедлили себя ждать, и вот тогда я решился продать рог. Я понимал, что поступаю нехорошо и краду у отца вещь, которая связывает его, даже мертвого, т.е. существующего в неизвестной мне сфере, с чем-то очень дорогим ему здесь, на Земле. Но я, как водится, уговорил себя тем, что памятью ушедших не проживешь в наше трудное время, а мне надо покупать еду, платить за дом, мне нужно, наконец, сменить башмаки, изорвавшиеся до дыр...
Я взял рог и пошел к Игорю Эбаноидзе, давнему моему приятелю, в то время связанному с торговлей элитными грузинскими винами. Он внимательно осмотрел рог, с уважением потрогал потемневшее серебро.- Я бы не советовал тебе его продавать, - сказал он наконец. - Сколько ты за него хочешь?
- Долларов пятьсот, - сказал я.
- Вещь старинная.
- В том-то и дело, - сказал он.
- Вещь старинная и хорошая. Но вот здесь трещинка. И твою цену тебе за него не дадут. К тому же, все грузинское сейчас не в моде. Но, если хочешь, я поговорю...- Поговори.
Я ушел и все думал, каково было ему говорить о том, что все грузинское сейчас не в моде - ведь он грузин. И он прав: не в моде. Когда это произошло? Ведь я прекрасно помню, как все было наоборот, поездка в Грузию была праздником, приезд друзей из Грузии тоже был праздником, и в каждой интеллигентной московской семье были свои грузины, и наши родители ждали их приезда так же нетерпеливо, как мы, дети, ждали грузинских короткометражек по четвертой программе ТВ в 19.30. Прекрасно помню тетю Лию. У нее была фантастическая, звучащая как музыка фамилия: Доламберидзе. Благородное, всегда полное достоинства лицо, которое казалось, не могут исказить ни гнев, ни боль. Старинные серебряные украшения с рубиновыми камнями. И низкий, грудной фантастический голос. Она работала в Тбилисской картинной галерее и приезжала в Москву подбирать картины для коллекции. Здесь она разыскала старую художницу, бывшию "лучистку" 30-х годов и попросила ее показать сохранившиеся картины. Та жила в коммуналке в кромешной нищете, и единственная картина сохранилась у нее под кроватью. Когда тетя Лия отерла с картины пыль и сказала, что хочет купить эту живопись, старая художница упала перед ней на колени и разрыдалась...
Однажды она приезжала с сыном: это и был Гио, Георгий, замечательно красивый худой высокий парень с глазами, излучающими свет звезд. Они, как всегда, жили у нас, но я его почти не помню: ему было пятнадцать, мне - десять, мы жили в разных временах. Он уже вышел из ворот своего дома с сигаретой в тонких губах, чтобы победить мир, а я все еще размежевывал карту мироздания при помощи пластилиновых солдатиков. Так странно, что когда я отправивился в августе этого года в Тбилиси, мы встретились так, будто давным-давно дружили и, больше того, прошли схожий жизненный путь, разделили одни и те же увлечения, заблуждения, муки любви - и это понимание началось с первого слова, с первых аккордов музыки, которую я услышал, поднявшись из такси в его квартиру - а это был последний альбом Майлза Дэвиса, с первого взгляда глаза в глаза. Но я не дорассказал: после развода с отцом мама поехала в Тбилиси к тете Лии (и потом я даже понял - почему: нигде так не врачуют раны, как в Грузии) и у нее появились свои рассказы о Тбилиси, о древнем храме Мцхеты, о развалинах монастыря Джвари, стоящего над слиянием Куры с Арагвой, о том, как ударил мороз и снег выпал выше колена, и вдруг грузины выскочили из машины, стали кричать и обниматься, потому что увидели человека, по льду переходящего Куру, в тот год Кура впервые за много-много лет замерзла. В общем, у каждого москвича была эта своя внутренняя Грузия, которая, как в фильме Данелия "Не горюй!", была самой настоящей волшебной страной. А потом что-то случилось: сначала, еще при Горбачеве, кровавая "ночь саперных лопаток", которая теперь, издалека времени, кажется умело состряпанной провокацией, призванной уделать сразу и русских, и тогдашнее руководство республики. Но дело было сделано, бессмысленное оружие было пущено в ход, бессмысленные БТРы промчались по проспекту Руставели, кровь пролилась, тень пала. Потом был путч и развал Союза, который многими был воспринят слишком оптимистично, будто потерпел заслуженное фиаско только державно-коммунистический строй, а не развалилась на куски великая страна. Потом каждый захлебывался в своих проблемах, и не очень-то обращал внимание на соседа. Конечно, и из Грузии что-то долетало, что-то там происходило: в Южной Осетии, в Абхазии, потом в самом Тбилиси. Гражданская война. Гвардия штурмует дворец Гамсахурдиа. Гамсахурдиа бежал. Гамсахурдиа поднимает мятеж...Я помню, мама звонила тете Лие и спрашивала, что там у них, потому что по телевизору ничего понять невозможно. В этот момент тетя Лия утюгом, разогретым на газу, грела пеленки правнуку (Гио умудрился стать дедом чуть ли не в 40 лет). В Тбилиси не было ни света, ни отопления, ни горячей воды, младенца купали в холодной и сразу заворачивали в горячие пеленки.
- Пусть растет закаленным, - стоически шутила она. Больше они с мамой никогда не виделись.Расставание происходило медленно и все же, благодаря политикам, произошло: будто не было Багратиона, убитого то ли французской гранатой, то ли известием о сдаче Москвы, будто не было Егорова и Кантария, водрузивших знамя победы над рейхстагом, будто не было той прекрасной взаимной любви, буквально - влюбленности, начало которой положили Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе. И только на этом фоне беспамятства стали возможными бессмысленные заигрывания правительства Грузии с НАТО и столь же бессмысленные, но еще и смехотворно-оскорбительные "ходы" российской политики - строгий визовый режим выезда из Грузии в Россию, эмбарго на грузинское вино...
Блокада, наконец.
С первого раза рог мне продать не удалось. Как и предупредил меня Игорь Эбаноидзе, пятьсот доларов за него не дали. - Отдашь за двести? - спосил Игорь.
- Нет. Попробую пристроить его сам. И опять было чувство, что не стоит этого делать; что есть разница между реликвией и просто ценной вещью, а этот рог - он вполне мог быть реликвией. И опять я сам уговорил себя, и по наводке знакомых отнес его антиквару, где рог долго вылеживался, и уже почти было продался, но в конце концов опять вернулся назад. Впервые тогда я почувствовал странное ощущение: что рог не хочет уходить, что его место здесь, в этих стенах, он как бы связан с ними, привязан к месту, где жил отец. К тому же я и сам уже начал оправляться, выполз из черной полосы в серую, что-то напечатал, чего-то подзаработал и уже видел за сереньким предутренним размывом свет более отчетливый и обнадеживающий, как вдруг на меня свалилось последнее испытание. Как-то ко мне прибежал радостно-возбужденный приятель и сказал, что договорился насчет рога: музей Окуджавы расширяет экспозицию, там будет уголок грузинского застолья и для него нужен рог.
- И сколько же они дают за него?- Дорого не дадут. Долларов двести. Хотя можешь показать его и поторговаться.Я решил испытать судьбу еще раз: снова набил рог газетами, завернул в полиэтиленовый пакет и отправился "торговаться". Встреча была назначена на два часа. Когда я пришел в музей, директора еще не было. Потом раздался телефонный звонок.- Подождете до четырех? - поинтересовалась хранительница фондов.- Нет, - сказал я, решительно поднимаясь. - Все ясно. Он не хочет. Сделка не состоится.Вернувшись домой, я вынул из рога газеты и повесил на прежнее место над каминной полкой. Перед командировкой в Грузию я заехал к маме и спросил, не помнит ли она, откуда у отца взялся этот рог.
- Ну как же, - сказала она. - Отец привез его после того, как побратался с Вахушти Котетишвили.Вахушти - потрясающей красоты и силы человека, поэта, переводчика и талантливейшего собирателя грузинского фольклора - я видел только раз, когда он приезжал к отцу в Переделкино. Но мы тогда не познакомились, он не видел меня, это было сразу после ночи саперных лопаток, и его хриплый голос не говорил - он плакал, рыдал, умолял, как будто сейчас, здесь, они вдвоем с отцом, братья-кровники, смогут поправить непоправимое.Мне было лет девять, когда отец побратался с Вахушти у него на родине, в Хевсуретии. Отец сидел в нашей маленькой кухне и как всегда подробно рассказывал о командировке. Между большим и указательным пальцами правой руки у него чернел свежий надрез.- Острым ножом, почти безболезннно, делают этот надрез и потом вот так (отец показал, как сходятся ладони) смешивают кровь. Почему-то вот это - про надрез и про кровь - я запомнил. А про рог забыл. Думаю, что процедура братания как раз и завершалась выпиванием кроваво-красного вина из этого рога как бы на "брудершафт". Не удивительно, что рог не "хотел уходить" из дома отца: ведь он был связан с ним кровными узами!
Истории моей не хватает только финала. Чтобы все ниточки связались, надо было найти в Тбилиси Вахушти и поцеловать его за отца, раз уж отец сам больше не мог это сделать. Единственное, что беспокоило меня - так это то, что ни телефона, ни адреса Вахушти у меня не было, хотя в Москве все уверяли, что батоно Вахушти я найду по одной лишь фамилии, ибо это - человек-легенда. Однако, опять случилось маленькое чудо. Помню, мы с Гио сидели и обсуждали, что случилось за пятнадцать лет с Грузией. Гио сказал:
- Да ничего особенного не случилось. Просто произошло гигантское падение качества всего. Качества жизни. Качества честности. Качества любви. Качества слова. Качества музыки (Гио - композитор). Раньше в этом доме, где мы с тобой сидим, жил, минимум, десяток полноценных, реализовавшихся людей... Отовсюду слышалась музыка... А теперь... Двор не освещается. И единственная забота моя, как творческого человека без работы - не угодить по пути домой в говно. Правда, говно, утешают, собачье, но все равно воняет. Понимаешь?- Конечно понимаю. У нас было то же самое в 93-94 году. Сейчас стало, пожалуй, лучше. Только дружить люди совсем разучились. Так разучились, что как будто даже не умели...- У меня был друг. Тато Котетишвили...- Как ты сказал?!
- Тато. Он умер в Голландии: героин. Так вот - это был друг!- Он сын батоно Вахушти?- Да. Но при чем здесь он? Жизнь неустанно плетет свой таинственный узор. Зачем-то ей понадобилось соединить нас с Гио еще и через фамилию Котетешвили. Вечером, когда спала жара, мы спустились по проспекту Руставели в старый город, нашли прекрасный, заново отстроенный (он был взорван во время гражданской войны) дом семейства Котетешвили и позвонили в дверь. Открыл Гуга, младший сын, проводил наверх, на огромный, открытый небу балкон на самом верху здания. Пол балкона был по-восточному завален циновками и подушками. Мы присели. Ожидание несколько затягивалось.
- Может быть, нам все-таки позвонить?Гуга набрал номер и что-то сказал по-грузински. Я услышал свою фамилию в странной интерпретации: Головановшвили.
- Пойдем, - сказал Гуга, положив трубку.
Мы спустились на один этаж, перешли по галерее в соседнюю половину дома и спустились в кабинет к Вахушти. Из-за большого письменного стола навстречу мне поднялся... Да, совсем другой человек, нежели тот, которого я однажды видел в гостях у отца, хотя и тогда он весь был разорван горем. Выглядел он старым и больным, одна нога у него была обмотана бинтом, в ноздри были вставлены какие-то трубки, в горле была дырка, зажав которую, он только и мог говорить слабым, высоким голосом.
- Как я рад! - вскричал он, делая шаг ко мне и зажимая горло рукой. Потом, когда уселись за стол и он заговорил снова, я понял, что моя жалость была неуместна, ни возраст, ни болезни не сломили этот могучий дух, дух рыцаря, менестреля и друга, который держит и держит форму этого бесконечно измученного тела.
- Сегодня у меня был плохой день, - сказал Вахушти. - Я думал о старости, о больной ноге, об этих трубках в носу и, казалось, никуда уже от этих дум мне не деться. Но кто мог знать, что этот несчастный день завершится такой радостью - что приедет сын моего ближайшего друга! Вася, спасибо тебе!
Я испугался столь патетического начала, ибо не ощущал в себе запала отвечать с тою же рьяностью, но все, слава богу, пошло своим чередом: Вахушти шутил, пил абрикосовую водку, журил сына, рассказывал анекдоты, вспоминал былое, поднимал тост за Женю, свою аспирантку из Петербурга ("за то, что ты так любишь мою родину!"), снова вспоминал моего отца и радовался вместе с ним: "Я знаю, что Слава радуется, что мы сейчас так вот вместе сидим".
- А рог? - спросил я. - Вы помните рог, который отец привез тогда из Грузии?
- Рог? Ну конечно, - сказал он. - Ведь это я ему подарил, как брату. Потом он посмотрел на меня внимательнее, словно в какой-то момент усомнился, что мне доступна вся глубина превращения, которая случилась тогда с моим отцом в Хевсуретии.
- Вася, запомни, что у тебя есть дядя, что ты наполовину хевсур и должен выполнять свой долг: два раза в год приезжать сюда и жить здесь хевсурской жизнью!
Убедительности ради батоно Вахушти внезапно вырвал из носа трубки для подачи кислорода, заткнул пальцем дырку в горле и залихватски закурил, несмотря на слабые причитания присутствующих женщин. Благодаря ему я понял, что, как и все сыновья, мало знал своего отца. Все самое пламенное его, молодое, страстное отгорело помимо меня: и вот здесь, в Грузии, тридцать лет спустя, я выслушивал о нем настоящие легенды. Ему повезло: таких исполинов, как батоно Вахушти он застал в расцвете таланта и сил. Даже мне повезло! Ибо и сейчас у этого немощного с виду старика было чему поучиться: достоинство, жесты, эмоции - целый фонтан прекрасных эмоций, целительное воздействие которых я не испытывал на себе в сволочной атмосфере Москвы целые годы! Какая душа была нужна, чтобы взрастить такие чувства! Рядом с Вахушти я чувствовал себя просто деревянным чурбаном, именно в силу невозможности ответить на его эмоции, выразить свои признательность и любовь, которые я на самом деле испытывал. Я понимал, что по всему, а прежде всего по силе и чистоте чувства, не могу соответствовать мощи этого старика, пусть даже опутанного системой трубок для нормального дыхания. Последний тост был опять за отца и за Тато - за обоих мы выпили чокаясь, как за живых. Ибо в каком-то смысле они продолжают жить, пока жив Вахушти: ему под силу хранить их в душе живыми. Когда он умрет, они, наверно, окончательно умрут тоже.
Когда торжество закончилось, мы с Георгием сидели на балконе у Гуги. Георгий вдруг сказал, что вот - такие люди уходят - а им нет и не может быть замены. Я подумал, что как бы мы не были неполноценны или слабы по сравнению с ними, мы-то по крайней мере, видели этих людей, помним их, и значит наша задача - как угодно, пусть в очень искаженном и приблизительном виде, донести до других то послание, которое несли в себе эти люди, тот дух, которым обладали они. А что есть послание? Поступки. Позиция. Осанка. Слова. Интересно, что последние свои годы Вахушти посвятил именно словам: написал пять книг за пять лет "немочи" и старости. В последнем сборнике его стихов есть одно стихотворение, написанное по-русски. Оно посвящено моему отцу. Он понимал свое братство очень глубоко и обращался к брату на его родном языке. Мне жаль, что из всех слов, приличествующих случаю, я смог сказать Вахушти только одно: "гмадлобт" - спасибо.

Напечатать

Жизнь 00:03 / 08 Ноября 2024 14335

…И о погоде

11 ноября в Баку стартует климатический саммит ООН

Марина Крючкова

Труд

Последствия наводнения в Валенсии, Испания, 4 ноября 2024 г. Фото: globallookpress.com

«Природа сошла с ума!» — вздыхаем мы, наблюдая за нынешними погодными качелями, когда на смену самой дождливой в истории метеонаблюдений в Москве пятницы, 1 ноября, уже через два дня...