В Артиллерийском музее Санкт-Петербурга впервые в новейшей истории открылась выставка, посвященная военной деятельности Николая I. Она приурочена к 220-летию со дня рождения и позволяет иначе взглянуть на личность императора, образ которого сильно искажен политическими штампами и тенденциозной историографией.
На самом деле это человек, который очень много сделал для развития военного дела в России, для могущества страны, — утверждает куратор выставки, старший научный сотрудник Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в Петербурге, кандидат исторических наук Евгений ЮРКЕВИЧ. — Неслучайно он говорил: «У меня две семьи, одна — это мои жена и дети, а вторая — это армия».
Трудное восхождение Николая на престол представлено подлинными реликвиями, связанными с декабрьским восстанием 1825 года. Среди них кремневый пистолет, из которого был застрелен граф Милорадович, личное оружие графа. Вопреки утверждению героя романа Александра Дюма «Учитель фехтования», на эфесе шпаги не бриллианты, а выгравированная надпись: «За храбрость и спасение Бухареста. 1813».
— В николаевскую эпоху Россия провела ряд победоносных войн, — комментирует «Труду» выставку Евгений Юркевич. — Картина «Штурм крепости Эривань 1 октября 1827 года» напоминает нам об одном эпизоде, где отличился лейб-гвардии сводный полк, составленный из стоявших на Сенатской площади солдат. Полк геройски сражался в деле при Эривани, а в 1827 году был возвращен в Петербург. Солдат снова распределили по полкам гвардии. Рассказы о том, что участников бунта чуть ли не всех запороли насмерть, — выдумки.
Рядом с трофеями русско-турецких войн вижу портрет Дениса Давыдова. Появление лихого гусара в таком контексте тоже объяснимо.
— Денис Давыдов после победы над Наполеоном в отставку не ушел, хотя был серьезно болен. Участвовал в русско-персидской войне, а позже, когда начался бунт в Варшаве, командовал кавалерийским отрядом. И так поляков бил, что за боевые отличия был произведен в генерал-лейтенанты.
Кавказская война стала одной из ярчайших страниц в истории русского оружия. Вот портрет полковника Степана Новоселова, помощника коменданта Царского Села и Петропавловской крепости. В сентябре 1848 года небольшой гарнизон под его командованием девять дней держал осаду 15-тысячного войска самого Шамиля. И ведь отбились! Подошла помощь, горцы отступили.
Среди батальных сцен — картина, изображающая подвиг Архипа Осипова, солдата Тенгинского пехотного полка, в котором позже служил Михаил Лермонтов. Осипов — первый в истории русской армии солдат, навеки зачисленный в списки части за боевые отличия. Эта прекрасная традиция тоже заложена императором. А команду конных разведчиков, которой руководил Лермонтов и которая наводила ужас на горцев, во всей Кавказской армии называли лермонтовским отрядом...
Предмет особой гордости устроителей выставки — скульптуры роты дворцовых гренадер. По словам Юркевича, это формирование было создано из отставных солдат и унтер-офицеров гвардии в память Отечественной войны 1812 года. В царствование Николая I в офицеры роты производились только бывшие нижние чины. После революции 1917 года про именитую роту забыли, она официально была расформирована только в 1922 году. Многие чины в советское время поступили на работу в Эрмитаж, стали музейными смотрителями. Причем по старой традиции на службе они никогда не садились. А при необходимости могли провести экскурсию не хуже научных сотрудников Эрмитажа.
Император много сделал для развития военного образования в России. Целых 15 кадетских корпусов были созданы в годы его царствования. А еще появились первая русская военная академия — Академия генерального штаба. И школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (впоследствии — Николаевское кавалерийское училище). Даже в разработке архитектурного проекта здания Артиллерийского музея император принял личное участие.
Это было время зарождения русской военной исторической науки. Не только труды по военной истории издавались в большом количестве, но были созданы выдающиеся монументальные военно-исторические памятники. Александровская колонна, воздвигнутая на Дворцовой площади. Храм Христа Спасителя в Москве. Первый в мире военно-исторический заповедник на Бородинском поле, первое в мире музеефицированное поле сражения — Бородинское, Московские триумфальные ворота, памятники Кутузову и Барклаю де Толли у Казанского собора...
Среди наград самого Николая I выделим послужной орден Cвятого Георгия IV степени. За участие в кампании против турок 1828 года, где император проявил и личную храбрость, ему предлагали боевой орден Георгия IV степени. На что последовал ответ: «Я 25 лет ношу погоны и на послужной орден имею право, а боевой отдам кому-нибудь более достойному».
Это был человек строгой офицерской чести и рыцарского поведения. На выставке представлен уникальный рисунок: Николай I просит прощения у штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Львова. Сюжет не выдуманный.
— А история эта удивительная, — поясняет Юркевич. — В 1848 году в полк прикомандировали штабс-капитана Львова, который оказался замешан в деле петрашевцев. Но арестовали не его, а однофамильца. Несколько недель невиновный офицер пробыл под арестом, пока следователи не разобрались, извинились, выпустили. А через год на Марсовом поле, когда мимо маршировал лейб-гвардии егерский полк, Николай остановил парад — и 60 тысяч человек замерло! Он вызвал штабс-капитана Львова и принародно перед ним извинился за ту ошибку.
...Признаться, слушая Евгения Юревича, я испытывала раздвоение личности. Ведь еще из школьных учебников Николай I представал перед нами совсем в другом свете. Да что там учебники — возьмите классиков! Тот же Лев Толстой в «Хаджи-Мурате» создал малоприглядный образ Николая — далекого от рыцарства, самовлюбленного и жестокого монарха.
— А еще Толстой именовал императора Палкиным, хотя при жизни его никто так не называл. Но я бы не стал здесь дискутировать со Львом Николаевичем, а напомнил бы строки Пушкина, посвященные Николаю Павловичу: «Его я просто полюбил, он бодро, честно правит нами». Хотя отношения поэта с царем лучезарными никак не назовешь.
Николай I, по мнению историка Юркевича, любил и уважал Пушкина. Пожаловал чин камер-юнкера — и пушкиноведы до сей поры обижаются, что государь оскорбил этим чином поэта. Но в чем тут оскорбление? Поэт был титулярным советником, а камер-юнкер — это статский советник. То есть из капитанов царь его сразу произвел в генерал-майоры. И поэт мог уже не ходить на службу, сидеть дома, писать стихи, получая генеральское жалованье. Именно император дал Пушкину возможность работать в архивах, вступить на стезю историографа, благодаря чему у нас есть «История Пугачевского бунта», «История Петра Великого», не говоря уж о «Капитанской дочке»...
На прощание спрашиваю Евгения Юркевича, какой памятник он считает наиболее достойным императора.
— На выставке вы видите мемориального орла с его конногвардейской каски — как раз той, в которой он изображен на лучшем в мире памятнике. По-моему, всадник на Исаакиевской площади — это самая замечательная конная статуя. Да, есть Медный всадник, но там скульптура на три точки опирается. А памятник Николаю Павловичу — только на задние ноги коня. Это такое чудо! Когда я на него смотрю, у меня просто дух захватывает.
P.S. Выставка «Последний рыцарь Империи. Николай I и русская армия» будет работать до конца 2016 года.
