Он воевал всю войну. В 41-м пришел в военкомат и попросил записать его в армию. К тому времени закончил десятилетку и работал по совсем не военной специальности — бухгалтером. Зато считал хорошо. Вот военком и отправил дедушку на краткосрочные артиллерийские курсы добровольцев в Нижний Новгород.
В Красную армию его зачислили 5 ноября. Определили в расчет с пушкой-сорокапяткой. Той самой, что бойцы прозвали «прощай, Родина!». Потому как стрелять по фашистским танкам из нее надо было прямой наводкой, да еще бить не в лоб, а в гусеницу либо в щель под башню. Но фашист за броней, а Иван хлипким щитком прикрывается...
— Дедушка, сколько ты подбил танков? — спрашиваю я его.
— Много. Сначала считал, а потом перестал. Сбился.
— А почему ты не Герой Советского Союза?
— Так я танки только обездвиживал, а добивали их большие пушки, полковые, вот им вся слава и ордена. Зато у меня есть самая что ни на есть важная для солдата награда — орден Славы III степени. Представляли и на II степень, но не дали, я к тому времени уже командовал батареей. Должность офицерская, а «Славу» только солдатам положено... Ну что мы, Таня, все про войну да про войну?
— Ну хорошо, давай тогда о том, что было потом, после Победы.
— А потом позвали меня работать в детский дом в Клязьме (ныне город Пушкино Московской области. — «Труд»), поручили воспитывать будущих военных дирижеров. Целую роту, сто человек собрали, детей, чьи родители погибли на войне. Я с ними даже прошел как-то на параде на стадионе «Динамо» в Москве. Хорошие были ребята, долго потом мне писали, лет десять назад пришло последнее письмо. Постарели уже, ведь немногим меня были моложе (дедушке в 1947-м было 24 года).
— Дедушка, а ты что, учился в музыкальной школе?
— Да не было у нас в Сычевке на Смоленщине такой школы. Зато слух у меня имелся. И тяга к музыке. Выучился я и на мандолине, и на баяне, и на аккордеоне, и даже на пианино. Когда в 44-м пошли по вражеским городам, бывало, играл и на брошенных инструментах. Бойцам нравилось.
— А что потом?
— А потом интернаты в Москве, преподавал столярное и слесарное дело. В 70 лет ушел на пенсию, помогаю нашей семье: вырастили двух дочерей — на учителя и врача. А у них трое внучек, да правнуки пошли... Вот подарили мне на 95-летие компьютер, осваиваю.
— А с бабушкой Таней ты когда познакомился?
— В 1947-м. Она жила в Москве на Чистых прудах у своей тетки, а я зашел к ним с другом-электриком. Увидел ее — и на всю жизнь. Прожили вместе почти 70 лет. У нее тоже трудная была жизнь. Десятый ребенок в семье (а я, кстати, одиннадцатый). В войну, чтобы устроиться на завод, приписала себе три года. И «тачала» гильзы для снарядов, ей ящик подставляли, чтоб до станка доставала. Получается, я стрелял, а Таня мне снаряды подносила... После войны всю жизнь была нянечкой в детском доме на Клязьме. Умерла Танюша три с половиной года назад...
— Дедушка, как твоя нога, не болит?
— Да пока побаливает. Но когда контузило меня под Кенигсбергом, было побольнее. Да обошлось. И сейчас все наладится. Хочу еще встать и побывать у памятника погибшим клязьминцам. Один я остался, кто может приехать и помолчать там с ними, среди своих.
С дедом Иваном Григорьевичем Фомичевым говорила его внучка Татьяна Поспелова
