Российского хореографа Бориса Эйфмана можно наделить множеством ярких эпитетов. Он герой своего времени, создавший особый пластический мир и открывший новые возможности балетной драматургии. И в то же время это человек, который никогда не пытался следовать изменчивой моде. Маэстро всегда творил свое собственное художественное пространство, вплетая туда переосмысления сюжетов классических произведений и образы ярких героев. Он своим творчеством доказал, что балетный спектакль — не просто способ рассказать историю языком тела: это возможность показать зрителю трагизм человеческих судеб, исследовать психический мир личности и в то же время обратиться к серьезным философским идеям.
Накануне празднования 40-летнего юбилея Санкт-Петербургского государственного академического театра балета Бориса Эйфмана и в преддверии российских и североамериканских гастролей коллектива его создатель и художественный руководитель рассказал корреспонденту «Труда» о своих творческих планах.
— Борис Яковлевич, география ваших гастролей очень широка. Совсем скоро предстоит тур в Краснодар. Вам уже знакома краснодарская публика?
— Да, последний раз труппа приезжала в этот город в 2005 году по приглашению выдающегося театрального деятеля Леонарда Гатова, которого, к сожалению, сегодня уже нет с нами. Тогда мы привозили в этот город балет «Анна Каренина», причем именно здесь состоялась его мировая премьера. Краснодарцы оказали театру самый радушный прием, и, конечно же, мы будем рады новой встрече с ними.
— Какой репертуар вы везете на Кубань сейчас, и чем обусловлен этот выбор?
— Наш театр покажет в Краснодаре балет «Евгений Онегин». В пластической интерпретации пушкинского романа в стихах изображается драма «лишнего человека», которому выпало жить в эпоху грандиозных исторических перемен. Действие перенесено из позапрошлого века в 1990-е годы. Создавая спектакль, я стремился понять, как изменилась русская душа за два столетия, прошедшие с момента написания романа. «Евгений Онегин» — один из самых успешных балетов нашего театра. За восемь лет своей жизни на сцене он снискал признание зрителей в разных концах планеты.
— Ваш театр покорил Америку, вы имеете награды Франции, Польши, Армении... Вас с нетерпением ждут, с любовью принимают повсюду. И вот наконец благодаря поддержке спонсора в лице «Роснефти» в вашей гастрольной деятельности произошел «разворот на Россию». Это особенно символично в год 40-летия театра...
— Действительно, на протяжении последних двух десятилетий западные зрители видели нашу труппу едва ли не чаще отечественных. Это связано с тем, что подготовка и проведение гастролей театра в российских регионах — очень сложная в организационном и финансовом отношениях задача. Без содействия тех, кому небезразлична высокая культура нашей страны, решить ее невозможно. Поэтому я глубоко признателен компании «Роснефть» и лично Игорю Ивановичу Сечину за внимательное отношение к современному отечественному балетному искусству. Эта поддержка позволяет зрителям российских городов заново — или, может быть, даже впервые — открыть для себя наш театр и приобщиться к высоким художественным ценностям.
— Какая публика, на ваш взгляд, сегодня приходит на балет в России?
— Превосходная, благодарная публика, по-настоящему любящая балет. Cовсем недавно, в марте, мы посетили Екатеринбург. Еще раньше, осенью, при содействии «Роснефти» выступили в Самаре. В обоих городах наш театр не гастролировал много лет. Но зритель не забыл нас. На каждом спектакле — полный зал, в конце звучали овации. Меня очень порадовало, что среди публики были представители как старших поколений, так и молодежи.
— Какие сюрпризы вы готовите российскому зрителю в обозримом будущем?
— Если говорить о сюрпризах, то, пожалуй, главным станет сам факт нашего приезда в те города, где труппа не появлялась по 10-15 лет. Так, в конце сентября мы выступим во Владивостоке и Хабаровске, а в октябре-ноябре — в Сургуте и Красноярске. Осенний тур по России — как и апрельские спектакли в Краснодаре — состоится при поддержке «Роснефти».
— Собственный театр, который вы создали в 1977 году, поначалу назывался «Новый балет». В этом названии, вероятно, содержался намек или даже прямое заявление, что вы намерены ввести в практику то, что прежде считалось неприемлемым для классического балета: рок-музыкальное сопровождение, беспуантовую хореографию... Какое новое слово вы хотели сказать миру?
— Я создал свой театр, поскольку мне было необходимо пространство для реализации моих творческих идей. Академические рамки, в которых в те времена по умолчанию находились все деятели танца, казались слишком тесными. Я искал новый пластический язык, особую хореографическую лексику, способную сломать стереотип о балете как легковесном экстерьерном искусстве и стать инструментом исследования психического мира человека. Этими поисками я занимаюсь на протяжении всей 40-летней истории нашего коллектива. В то же время считаю очень важным подчеркнуть: я никогда не отвергал наследие советского балета, а, напротив, стремился создавать свое искусство на базе важнейших традиций отечественного театра.
— Балетный мир за последние 40 лет сильно изменился. Что, на ваш взгляд, безвозвратно ушло, а что приходит на смену? О чем вы жалеете и что вас радует? Какие новые горизонты открываются перед балетом в XXI веке?
— Я жалею о том, что многие современные деятели танца, десятилетиями увлекавшиеся бессюжетной хореографией, утратили навыки работы с крупной формой. Поставить полноценный двухактный спектакль для них — колоссальная проблема. Сам стиль мышления моих коллег изменился: они, как это ни парадоксально, не оперируют пластическими образами, не могут с их помощью выстроить драматургическую конструкцию. Для таких хореографов движение самоценно. Для меня же танец, не наполненный энергией мысли, не несущий идею и особые эмоции, остается всего-навсего набором технических элементов, из которых никогда не родится великое искусство. Я говорю сейчас лишь об одной из граней системного кризиса, охватившего мировой балет. Наше искусство испытывает сегодня тотальный дефицит — в новых лидерах, свежих идеях, талантливых исполнителях. Нужны творческие силы, которые могли бы помочь ему совершить мощный скачок — из XX века в XXI.
А что меня радует и вселяет надежду... Балет по-прежнему сохраняет свою уникальную способность влиять на внутренний мир людей и духовно их объединять, быть универсальным средством коммуникации между представителями различных культур, религий и политических систем. Именно в этом заключается гуманистическая миссия современного искусства танца.
— Российский балет по-прежнему один из лучших в мире?
— Я всегда возражаю против использования в разговоре о балете категорий «лучше» и «хуже». Это не спорт. Здесь нет голов, очков, турнирных таблиц и пьедестала почета. Да, российское хореографическое искусство по-прежнему высоко ценится миллионами зрителей всего мира. Более того, оно остается одним из немногих по-настоящему востребованных в международном масштабе отечественных культурных продуктов. Но сказанное не отменяет всех тех кризисных явлений, о которых я уже говорил. Если мы хотим сохранить бренд «русский балет», нужно много и серьезно работать, а не почивать на лаврах и рассуждать о своей исключительности.
Проблем сегодня в нашем искусстве предостаточно — взять хотя бы тот же кадровый аспект. Россия сейчас, по сути, обеспечивает танцовщиками все ведущие мировые балетные компании. Происходит мощный отток за рубеж профессионалов, подготовленных на государственные деньги. Танцевать же в российских театрах — особенно в провинциальных — практически некому. Или посмотрите на многочисленные сомнительные труппы, которые вывозят за границу русскую классику и представляют ее в чудовищно низком качестве. Если не защитить отечественный балет от подобной дискредитации, то в скором времени нам останутся лишь воспоминания о годах его былого величия.
— Вас называют одним из тех титанов мировой хореографии, который открывает новые возможности искусства танца. Вы доказали, что театр не зрелище, а потрясение. Взять хотя бы балет «Роден»: классическая основа, невероятная пластика, пронзительная чувственность, а в центре всего — фатальный любовный треугольник. Что вас подвигает на такие образы и параллели? Откуда вы черпаете это вдохновение, разгадывая тайны человеческого тела и человеческой души?
— Я не знаю, где находятся источники, дарующие вдохновение. Великая музыка, литература, мир собственных фантазий — наверное, все вместе взятое помогает пополнить запас созидательной энергии. Однако этот процесс до конца не подвластен художнику. Я понимаю лишь, что обязан стремиться к максимальной концентрации — состоянию, позволяющему реализовывать даруемую свыше энергию.
— Кто ваш любимый композитор?
— Чайковский. На его музыку я поставил шесть спектаклей и надеюсь, что это не предел.
— Вам приписывают славу волшебника, который умеет открыть зрителю новый взгляд на литературную классику. Так произошло, в частности, с «Анной Карениной». Хотя материал шедевров художественной литературы для сценического воплощения в каком-то смысле неблагодарный. Ведь заявить что-то новое крайне сложно, большой риск остаться непонятым. Как вам удается так аккуратно и мастерски обращаться с классическими произведениями?
— Я не стремлюсь ошеломить зрителя радикальностью трактовки материала. Эксперимент ради эксперимента мне неинтересен. Напротив, я стараюсь максимально бережно сохранить дух первоисточника. Это касается даже тех наших спектаклей, в которых литературная основа получает неожиданное прочтение, — возьмите, например, балет «Евгений Онегин». В то же время мне никогда не был интересен банальный пересказ хрестоматийных сюжетов. Задача художника — найти в известных книгах и выразить в танце те смысловые пласты, которые скрыты между строк. Древний и магический язык тела дает хореографу воистину неограниченный исследовательский инструментарий. Язык танца позволяет обнаруживать образы и философские идеи, ускользающие от нас при обычном прочтении текста. Возможность открывать неизвестное в известном — вот моя творческая привилегия.
— Эльдар Рязанов как-то сказал, что режиссер должен быть тираном. Вы относите себя к хореографам-тиранам? И какие вообще качества требуются, чтобы руководить таким огромным коллективом?
— Если я и тиран, то прежде всего по отношению к самому себе. В этом плане я действительно беспощадный диктатор. Мне уже 70, однако работаю по 12 часов в день, без выходных и отпусков. На данный момент я отвечаю не только за свою труппу и Академию танца, но и за строительство сразу двух театров — Дворца танца и Санкт-Петербургского детского театра танца, который станет общегородским центром эстетического воспитания детей. Бывает безумно тяжело. Но мною руководит чувство колоссальной ответственности — перед коллегами, зрителем, перед следующими поколениями, которые придут нам на смену.
Если же говорить о наиболее значимых качествах художественного лидера, то, наверное, я бы особо отметил умение заражать окружающих своими идеями, превращать большой коллектив в группу единомышленников. Без этого невозможно нормальное творческое функционирование настоящего театра.
