- Владимир Ильич, у вас не маленькая семья. А сколько вообще сейчас потомков у Льва Николаевича?
- Более двухсот. Они живут в России и других странах мира.
- В чем заключается дело, которое приводится в движение Толстыми в наше время? В каких деяниях их можно "метить"? Есть во всем этом какой-то след Льва Николаевича?
- Потомки, замечу, очень боятся подражать Толстому, боятся как-то подчинить его славе свою жизнь. Самая большая тревога его сыновей, например, была о том, чтобы не спутали их с отцом, не судили о них по отцу. Очень часто во многом соглашаясь с отцом, поддерживая его, они в то же время старались доказать: он - это он, я - это я.
Толстой был человеком очень широких увлечений. В одно время он занимался разведением лесов, в другое время увлекался вопросами права, а также педагогикой, публицистикой. Помимо писательства... Никто из потомков, конечно, не вобрал в себя все, но каждый - как отраженный свет. Среди Толстых много людей, которые занимаются образованием, есть - сельским хозяйством. Один из потомков Льва Николаевича работает в сфере лесного хозяйства Канады. В Швеции живет целая группа фермеров Толстых. Да, можно говорить, что его увлечения находят продолжение в других поколениях. Очень многие из Толстых творческие люди - журналисты, музыканты. Есть даже джазовая певица в Швеции. Я не знаю, понравилось бы Толстому то, что она поет, но его любовь к музыке известна. Сергей Львович был композитором, Татьяна Львовна - художницей. Практически все его дети оставили добротные литературные воспоминания.
Я рад тому, что семья Толстого не прекратила своего существования, что мы связаны, собираемся, поддерживаем друг друга, радуемся успехам. Есть ощущение семьи. И хотя разбросаны Толстые по разным странам, нерв семейный жив.
-Музеи-усадьбы обычно воспринимаются как некие заповедники истории, хранилища старых вещей, ушедшего жизненного уклада. "Ясная Поляна" производит впечатление иное. Как вы видите развитие таких редких музеев? Они должны тяготеть к образованию, науке или к "активному отдыху"? Иногда на это смотрят как на доходный бизнес. В то же время люди едут сюда и просто чтобы развлечься.
- Мне кажется, самое главное в любом деле - чувство меры. Если чувство меры присутствует, то, в общем-то, все может быть задействовано, в том числе и бизнес. Прежде всего, у каждого музея есть свой, отличный от других музеев, ресурс. И то, что может себе позволить Ясная Поляна, не может позволить себе, например, городской краеведческий музей, еще в меньшей степени - музей вечной мерзлоты в Игарке. Поэтому исходить надо из ресурса, который имеется у данного музея. Сегодня меня очень волнует, беспокоит и увлекает идея и мысль развития территорий с опорой на историко-культурное наследие. В России есть огромные территории, не имеющие промышленного, сельскохозяйственного потенциала, каких-то других источников для развития, но обладающие достаточно мощным историко-культурным ядром. И влияние той же Ясной Поляны, считаю, должно быть существенно шире, чем на 400 наших гектарах. Не имеет права такой мощный образовательный, научный, рекреационный (досуговый - О.С.) центр сосредотачиваться только на себе. Это - сильнейший магнит, притягивающий к себе внимание людей, и одновременно это должен быть очень мощный ответный излучатель. Поэтому, когда мы сегодня говорим о развитии Ясной Поляны, то имеем в виду развитие больших территорий, окружающих ее. Это могут быть масштабы районов, области и даже России. У меня такой подход.
В Англии, например, по статистике, посещаемость музеев сегодня выше, чем посещаемость футбольных матчей. Для страны, родоначальницы футбола, согласитесь, это очень серьезный показатель. Совершенно очевидна для меня интуитивная тяга обычного, самого простого населения к нетленным ценностям. Мы прошли какой-то этап, когда эта тяга ослабевала, была близка даже к нулю, когда загоняли людей, скажем, на какие-то спектакли. Сегодня есть это стремление - неосознанное, интуитивное, на уровне подсознания. Это можно сравнить с тем, как пьет человек тухлую воду, может быть, даже не зная вкуса родниковой, а пробуя и чувствуя разницу, он будет стремиться к чистой воде. Точно также - общество в целом, в том числе и российское. Есть у меня такое ощущение, что наелись уже тухлятины, и сам организм народный, общественный требует чистого. А чистое в культуре сосредоточено в том, что веками отцеживалось, фильтровалось, выдержало испытание временем. Почему от каждого века остаются несколько имен, которые и сейчас актуальны? "Опыты" Монтеня можно читать сегодня как лучшую современную публицистику. Или имена великих древних - они вне времени. И то, что они думали, говорили, делали, волновало людей тысячу, триста, двести лет назад, волнует и сегодня, будет волновать завтра. Поэтому я с оптимизмом смотрю на развитие музеев.
- Но музеи бывают разные.
- Да, музей консервативный, в котором все под стеклом, за веревочками, все загнано в схему, - нежизнеспособен, мертв. А живой музей - тот, который раскрывается и дает возможность каждому выбрать то, что ему близко. И не надо отталкивать людей, которые ищут. Возможно, они сами не понимают, что они ищут. Но их что-то притянуло сюда, они пришли и должны найти что-то близкое для себя, может, и в форме развлечений, праздников. Я это наблюдаю на практике в "Ясной Поляне"...
- Вам приходится, наверное, больше быть хозяйственником, управленцем?
- К сожалению, больше, чем кем-то другим.
- И власть, видимо, относится к вам не столько как к потомку Толстого, сколько...
- ... К активно действующему хозяйствующему субъекту. Я - один из самых крупных работодателей Щекинского района, не считая, конечно гиганта промышленности "Азота". В музее-усадьбе "Ясная Поляна" работают люди из Тулы, Щекино, Первомайского, деревни Ясная Поляна. К сожалению, это место с каждым годом становится все более лакомым кусочком для очень богатых людей, которые ищут всякие возможности скупить землю. Мы как можем этому сопротивляемся.
- В деревне или в самой усадьбе?
- Нет, на саму усадьбу пока не посягают.
... Заметим, что при Толстом усадьба "Ясная Поляна" была гораздо больше, чем территория нынешнего музея-усадьбы. И Владимир Ильич добивается возвращения музею исторических территорий и границ.
- Мы выкупили дом отдыха, оборудуем там гостиничный комплекс. Сейчас идет процедура передачи в структуру музея общеобразовательной школы, которую построила Александра Львовна Толстая. В музей входит детский сад "Муравейное братство", первый, между прочим, в России такой сад, очень интересно работающий. Музей также патронирует школы, находящиеся вокруг. Мы же присоединили к себе еще значительное количество филиалов. Когда я пришел сюда работать, к музею относилась только центральная часть усадьбы. А сейчас - Крапивна, Пирогово, Никольское-Вяземское, Покровское, издательский дом в Туле, станция Козлова Засека, детский сад, школа. Совершенно другая реальность. Из замкнутого пространства музей стал открытым пространством. 600 человек работают в штате музея, а реально вовлечены в его деятельность более тысячи человек.
- Широко известен конфликт Льва Толстого с православной церковью. Каковы его причины на ваш взгляд? Откуда вообще исходили религиозно-философские поиски Толстого?
- Лев Николаевич, мне кажется, пытался найти пути преодоления барьеров между людьми. Одними из самых серьезных барьеров, которые видел Толстой, - барьеры межрелигиозные. Его попытка поиска общей, единой религии, его мысль о единстве Бога для человека была направлена только на одно - преодоление противоречий. Толстого, как мне представляется, больше всего беспокоила мысль об уничтожении человека человеком, и все возможные пути поиска компромиссов он считал своей главной задачей. Он был, безусловно, глубоко верующим человеком. Как известно, он крещен по-православному. И его интерес к религиям мира был связан с тем, что в каждой из этих религий он находил что-то очень близкое, созвучное душе русского православного человека. Он искал...
- Почему толстовство как религиозно-этическое течение не состоялось?
- Вы знаете, что сам Толстой очень критически относился к толстовству? А не состоялось оно по простой и понятной для меня причине: Толстой несоизмеримо шире толстовства. Толстовство - это узкое представление группы людей о религиозно-философских взглядах Толстого. Толстовцы отвергали большую часть Толстого, брали только то, что считали сами важным. Более того, они поправляли его, говорили: "Почему вы так поступаете, Лев Николаевич? Это противоречит вашему учению". И все время пытались его определить в прокрустово ложе теории. Толстовство - это сектантство, а Толстой религиозен, он широк.
- Что значит широк?
- Толстой широк, потому что не пытался из своего учения сделать некие догмы, которым должны следовать люди. Наоборот, из всех мировых религиозных учений он пытался собрать то, что могло бы послужить объединительной платформой. При этом он оставался совершенно живым человеком, и это главное, что его отличало от многих, в том числе и от его последователей.
- Как вы думаете, он понимал все сложности на пути нравственного самосовершенствования, сознавал, что идеал недостижим?
- Мы можем сегодня говорить, что Толстой, как младенец, был необыкновенным идеалистом. Он говорил, что все, что нужно на самом деле человеку, - это усовершенствовать самого себя. Все, что нужно человечеству, - это возлюбить ближнего. История опровергает Толстого на каждом шагу. Человек не становится совершенней. И если оценивать нормы нравственности, морали, то мы можем сегодня, наоборот, говорить об их падении. Но Толстой действительно верил, он был очень искренним человеком.
Что меня подкупает в Толстом? В нем не было стремления подчинить себе общественное сознание. Он искренне верил, что все, что он говорит, - возможно. И искренне удивлялся, почему люди этого не понимают. Как ребенок, он хотел доказать, объяснить. И горячился: это же так просто! Неужели кому-то нравится, что люди убивают друг друга, что кругом нищета, что государство подавляет человека, что солдатчина негативно сказывается на жизни людей и т.д.? Он не понимал, почему такие простые истины не воспринимаются, почему люди продолжают жить в заблуждениях. Наивно и горячо он пытался убедить в этом человечество, при этом не преследуя цели стать каким-то гуру.
- Владимир Ильич, а вы - идеалист?
- Да, наверное. Хотя, волею обстоятельств, вполне рациональный и прагматичный идеалист. Потому что надо вести огромное хозяйство, экономические расчеты, надо заниматься реальными практическими делами. Но я, безусловно, верю в возможность улучшения жизни, улучшения мира, улучшения человека. В этом смысле я, конечно, идеалист.
- А Толстого с его взглядами можно представить в наших реалиях?
- Сложно. Потому что целая эпоха прошла. Но то, что всегда его волновало, осталось - война, власть, вера. И его реакции на это сегодня, думаю, были бы такими же, высказанными с той же страстностью и непреклонностью. Он никогда не подлаживался под обстоятельства - он на них реагировал согласно своим внутренним убеждениям. Собственно, единственное, чего мне сегодня не хватает среди политических лидеров России, так это человека, который выйдет и прямо выскажет свои личные устоявшиеся убеждения, не основываясь на конъюнктуре ситуации, рейтингах общественного мнения и прочем.
Толстой ошибался, заблуждался, менял со временем свои взгляды, но он всегда оставался самим собой, чистым. Мне кажется, ему было бы очень нелегко сегодня, а власти с ним было бы и того неуютнее, сложнее.
- Может, он был свободен, потому что ни в чем не нуждался?
- Да, и тяготился тем, что ни в чем не нуждается, мечтал, например, чтобы его посадили в тюрьму. Он же и ушел, в общем-то, не только потому, что искал какой-то независимости, свободы, но и потому, что как старый человек устал оттого, что здесь его домогаются на каждом шагу. Он хотел одного - иметь возможность свободно думать и высказывать свои мысли. А здесь, к сожалению, делать это было все тяжелее и тяжелее.
- Вы имеете в виду дом или страну?
- Дом, конечно, прежде всего. Толстой стал камнем преткновения, точкой борьбы. За него боролись все - последователи, семья, журналисты, партии. Он не хотел быть "полем борьбы". И уходил от этого. Думаю, это тоже было довольно наивное заблуждение. Куда бы он ни пришел - там стал бы тем же самым.
- Вас также гнетет частная собственность, как Льва Николаевича?
- Как ни странно, я человек без собственности. Мне в этом, можно сказать, больше повезло. В Ясной Поляне я - назначенный государством администратор, не владелец. Живу в ведомственном доме, езжу на хорошей ведомственной машине. Считаю, отсутствие собственности действительно дает некоторую свободу. Но у меня - колоссальная ответственность за государственную собственность, которая вверена мне в этот период времени. Конечно, я воспринимаю Ясную Поляну с двойной ответственностью: как государственную собственность и как родовое имение, родовую память. Наверное, это и помогает что-то делать.
- А ваши дети - вы им прививаете свое отношение к собственности?
- Нет. В нашей семье вообще не принято дидактически наставлять детей. Мне тоже никогда ни мама, ни отец, ни дед, ни бабушка не говорили: ты Толстой и должен так-то себя вести. Я просто видел, как они вели себя независимо, свободно, видел их отношение к собственности. У моего деда, вернувшегося из эмиграции в 1945 году, подмосковный дом, который он построил своими руками, был всегда открыт - у нас не было забора. А деревенские жители знали, где у него лежат небольшие деньги, и когда его не было, они могли зайти и взять их из шкатулки. Потом возвращали. У деда это не было позой - это было его отношение к жизни, к людям. Конечно, его обманывали многократно, что, кстати, и со мной происходит. Но отношение не меняется. И оно не навязывается - принимается. Мои дети, надеюсь, это воспримут.
- Как вам удается всего добиваться? Например, реконструкции и восстановления исторической станции Козлова Засека - комплекса, объединившего в себе действующую железнодорожную станцию и музей. Наверное, умеете "разговаривать с властью", убеждать?
- Не могу сказать, что у меня какой-то особый дар убеждения. Я вообще редко обращаюсь к властям. Мы стараемся быть максимально независимыми. Просто я убежден, что у государства, а значит, и у власти есть определенные обязательства перед народом, перед культурой, перед прошлым и будущим. Я просто иногда пытаюсь напоминать об этих обязательствах, и некоторые представители власти откликаются.
- А вы могли бы написать, как Лев Толстой: "Не могу молчать"?
- Да, наверное. Сегодня трудно молчать о том, о чем не мог молчать Толстой. Трудно молчать о событиях, происходящих в Чечне на протяжении уже десятилетия, о положении земледельца и крестьянина в нашей стране. Трудно молчать о том, что делается в образовании и воспитании. Проблемы, о которых писал "Не могу молчать" Толстой - актуальны и сегодня. Формы - иные, а суть - та же.
- Вам приходилось страдать от власти?
- Нет, впрямую, конечно, нет. По счастью, я не подвергался преследованиям, хотя бывали в общем тяжелые времена, в том числе здесь. Далеко не всем во власти нравится независимость, с которой живет и развивается Ясная Поляна. И я не один раз на собственной шкуре чувствовал это неудовольствие власти, которое выражалось в чрезмерно дотошных, предвзятых проверках, в каких-то методах даже легкого устрашения. Вы задали вопрос, я, не задумываясь, ответил "нет". Но если бы я начал разворачивать всю картину, то мы бы вместе пришли к выводу: да, было. Думаю, это счастливое свойство характера - преодоленные неприятности перестают для меня существовать.
- Но вы не напишете, что "враг человека - государство"?
- Нет. Хотя у меня тоже большие претензии к государственному устройству. Умом я, наверное, понимаю, что другой формы существования общества сегодня нет. Мне просто кажется, что государство могло бы быть устроено более совершенно.
- "Непротивление злу" - это и ваш принцип жизни?
- Скорее всего, да. Я сторонник ненасилия. Считаю, что надо стараться прямо и открыто противопоставить насилию свое мнение, свой авторитет, свои возможности. То есть, не пассивное неприятие зла, а попытка противовеса...