- Первое время Некрасов работал у Владимира Максимова в журнале "Континент", - рассказывает Анатолий Тихонович. - Потом из-за разногласий Вика с ним разошелся и остался без места, что было большим ударом по его самолюбию. Как-то при встречи я спросил Некрасова: "Сколько тебе надо зарабатывать, чтобы возместить потери?" Так родилась идея прибавить Некрасову заработки на радиостанции "Свобода", в парижском отделении которой я возглавлял отдел культуры. Эта работа стала его единственным, но вполне достаточным источником существования.
Когда Вику спрашивали, как тебе живется материально, вроде бы опять какие-то сокращения штатов, мол, на "Свободе" намечаются, он отвечал: "Ни хрена. Пока в Париже сидит Толя Гладилин, моя семья будет жить спокойно". Вот эти его слова - самая большая для меня награда. Только ради этих некрасовских слов, считаю, я не зря проработал на "Свободе" 12 лет.
- На фотографии, которую мы сегодня публикуем, вы и Виктор Некрасов в студии радиостанции "Свобода"...
- Это начало 80-х годов, когда мы записывали одну из передач цикла "Беседы у микрофона". В студии было категорически запрещено курить, но Виктор Некрасов клал на это "с прибором", доставал сигареты, и я под это дело тоже закуривал.
- Что в характере, в поведении Некрасова вас больше всего поражало?
- Полная свобода поведения. Казалось, что в его характере, вообще, отсутствует понятие "должен", которое на всех, как правило, давит и определяет поступки. Вика делал то, что хотел и тогда, когда ему было удобно. Писал то, что хотел. Много, легко и не мучаясь. Встречался с теми, с кем хотел. Для него не существовало обязаловки, мол, "иначе люди обидятся". "Обидятся? Черт с ними". Весь ритуал ответных визитов, ответных звонков, необходимых присутствий Вика откровенно презирал. Ему не только прощали, что никогда бы не простили другим. Все, за исключением активных подонков с больным самолюбием, любили его. Видимо, люди чувствовали, что в тот момент, когда Вика с ними, это не вежливость, не "отбывание номера", а то, что они ему, действительно, интересны. Вика не суетился, не налаживал связи, не устраивал жизнь. Но у него была квартира в Женеве. Не его квартира, а друзей швейцарцев, где его всегда радостно принимали. У него была вилла на Лазурном берегу. Не его, а принадлежавшая французскому послу, но она была всегда в распоряжении Вики. За Вику всегда хлопотали доброхоты, устраивали его выступления в Америке, поездки за моря и океаны, а Вика, пока был здоров, очень много ездил. Он даже был в Австралии, в Новой Зеландии, Бразилии. У него был потрясающий интерес ко всему.
- О Некрасове говорили и писали много серьезного, но ведь не только этим он вам запомнился...
- Расскажу вот такую непридуманную историю. Вика как-то приехал к своим женевским друзьям для того, чтобы там писать книгу. Друзья швейцарцы русского происхождения выделяют ему самую большую комнату, приносят утром горячие круасаны, поят кофе, ходят на цирлах, не смеют дышать - писатель работает. Условия лучше, чем в любом советском доме творчества. Вика с вдохновением отмахивает страниц пятьдесят. Однажды за ужином Вика распивает с хозяином бутылку вина. Хозяин в восторге. Вика такой прекрасный собеседник, знает кучу смешных историй. Утром он исчезает из квартиры и появляется вечером, пошатываясь, но еще бодрый. Серия рассказов продолжается, правда, хозяин только успевает открывать бутылки. На третий день энтузиазм хозяев улетучивается. Вика в мрачном настроении, лежит на кровати, ничего не ест, потягивает из горлышка бутылку коньяка. Хозяйка в панике звонит в Париж жене Вики. Галя, жена, дает категорическое указание - убрать из квартиры все спиртное. Напрасно Вика шарит по буфету и холодильнику - там лишь молоко, соки, лимонад и прочая мерзость. Тогда Вика нетвердыми шагами направляется прямиком в ванную. Очистить ее швейцарцам в голову не пришло. Методично Вика опустошает запасы - одеколон, туалетную воду, лосьон, духи... Потом в прекрасном расположении духа садится к телефону и, пользуясь автоматической связью, обзванивает пол-Москвы. Особенно оживленно происходит разговор с Юликом Кимом. После обмена новостями и объяснениями во взаимной любви Вика упрашивает Кима спеть несколько новых, а потом несколько старых песен. Ким поет. Вика на другом конце провода подпевает. В соседней комнате хозяйка третий раз стаскивает хозяина с табуретки, ибо тот уже намастрил петлю и упорно пытается повеситься. После такого телефонного счета не только семейный бюджет, швейцарский банк лопнет. И вот вы думаете, после такого швейцарцы, которые готовы были удавиться за каждый свой твердый франк, рассорились с Викой, отказали ему от дома? Куда там! Остались лучшими друзьями, зовут к себе, ждут не дождутся, когда Вика снова осчастливит их своим посещением. Такова была сила его обаяния!
- Общались с командированными друзьями из СССР?
- У нас было железное правило - ни к кому из советских первыми не подходить, ибо для них это могло быть чревато неприятностями. Помню, как-то приехала большая делегация советских поэтов. В первых рядах большого зала сидело советское посольство, затем местные слависты, а мы, чтобы не привлекать внимания, где-то сзади. Вика же пошел в первые ряды и там сел. И дальше знаменитый рассказ Булата Окуджавы. "Я сижу в президиуме и вдруг вижу напротив меня во втором ряду - Вика Некрасов. Неужели я такая сука, спрашивает себя Булат, что побоюсь подойти к Вике. Да черт с ними, пускай это будет моя последняя поездка, если я к нему не подойду. На глазах у всех я подошел к Некрасову. Мы обнялись, расцеловались. И интересно - никто не стукнул, все сделали вид, что не заметили".
- Некрасовское обаяние - это, наверное, природное...
- Несомненно. Вика же был по натуре мушкетер. Я знал его, когда он был помоложе. В первый раз я его увидел в 1956 или 1957 году, когда в Московской писательской организации обсуждалась проза "Нового мира". Я был тогда студентом Литинститута и прорвался на обсуждение. Вику ругали за повесть "В родном городе". А в те времена ругань, с одной стороны, - проработка, а с другой - новая слава. Быть обруганным в советской печати в нашей бедовой среде считалось делом почетным. Помню, закончилось собрание, писатели пошли на выход. Некрасов, в те годы молодой красавец без седины, проходит мимо меня и говорит приятелю: "Но подумаешь, проработали, не убили ведь!"
- Вы помните последние дни жизни Некрасова?
- Это было 1 или 2 сентября 1987 года. Мне на стол ложатся "Московские новости". Просматриваю и вдруг вижу большую статью военного писателя Вячеслава Кондратьева, который пишет о военной прозе, и наталкиваюсь на слова: "...но без повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда", которая была первой ласточкой правдивого рассказа о войне, картина нашей литературы будет неполной". Первый раз про Вику хорошо сказали в советской прессе.
Вика уже лежал в больнице, и состояние его было крайне тяжелым. Я не смог поехать к нему в тот день, и туда отправилась наша корреспондентка Фатима Салказанова. Она и отвезла газету. Вика прочел, и Фатима после передала мне, что он даже заплакал. А на следующий день Некрасов умер. Его последние слова были: "У меня ощущение, что я ударился мордой об пол". И все.
21:24
Выходят на арену силачи
