НАРОД КАЯЛСЯ ПЕРЕД СВОИМ ПАТРИАРХОМ.
Тот самый народ, который совсем недавно, менее двух лет назад, на этом самом месте страшно бесчестил, избивал, оплевывал именно его - святителя Иова, первого русского Патриарха (память 18 апреля).
Расправились с ним во время Литургии в Успенском соборе. С побоями стащили с алтаря, доволокли до Лобного места - там еще раз избили. Сорвали с него патриаршии ризы, оставили в одном подряснике. Бросили на телегу и повезли в Старицу, чтобы держать там в монастыре "в озлоблении скорбнем".
И все это вытворяли не захватчики, не иноземцы и иноверцы. Это были русские православные люди.
Это было начало Смуты. Духовно больное русское общество теряло лицо и честь. Элита погрязла в интригах и корысти. Народ впал в буйство. Откровенный авантюрист и самозванец Лжедмитрий стал кумиром.
Патриарх Иов оставался почти в полном одиночестве, когда пытался вразумить свою разбушевавшуюся паству, а самозванца прямо называл самозванцем.
Он не был похож на героя, но стал им, когда этого потребовало патриаршее служение. Человек простого происхождения - из посадских людей города Старицы, кроткий и благочестивый, он был необыкновенно начитан и имел феноменальную память. Никогда не бранился, не повышал голоса. Не менялся нравом и привычками, будучи и простым монахом, и Патриархом всея Руси.
Жизнь Иова была полна удивительных переплетений. Ведь именно он ввел в высший государственный бомонд будущего Лжедмитрия, Гришку Отрепьева. Два года "чернец Григорий Отрепьев трудился у него, Патриарха Иова, в келье, святые книги переписывая".
- Я тогда уверял всех православных христиан в наглом обмане самозванца, - вспоминал Патриарх, - и извещал, кто он именем, чей сын, как жил у меня, как обезславил иноческий и диаконский чин и бежал в Литву; я сказывал, как и когда убит царевич Димитрий, писал обо всем этом в полки к воеводам и воинам, и здесь, в царствующем граде Москве, по всем сотням рассылал подлинные грамоты, наказывал и укреплял всех вас, чтобы вы помнили Бога и крестное целование. Этого мало. Я сам давал вам на себя страшную клятву в удостоверение, что он самозванец, расстрига, а не царевич Димитрий, и вы все наши убеждения и заклинания презрели...
СЛОВА ИОВА ЗВУЧАЛИ КАК ГЛАС ВОПИЮЩЕГО В ПУСТЫНЕ.
Он не собирался уступать, стоически встретил свою участь, подобно библейскому Иову. При этом терял силы, здоровье, зрение. Но его духовная, нравственная сила продолжала действовать на народ.
Лжедмитрий наконец был низвержен. Опального Иова просили вернуться на патриарший престол. Он отказался, но благословил на свое место митрополита Казанского Гермогена.
И вот уже совершенно слепой, немощный Иов снова в Кремле. В простой монашеской одежде он входит на амвон вместе с новым Патриархом Гермогеном. Наступает тишина, невероятная для такого скопления людей. Представители народа подают в руки Иову челобитную. Это мольба о прощении. И Патриарх Гермоген обращается к Иову:
- Мы, окаянные, малодушным своим нравом отошли от тебя, предивного нашего пастуха, и заблудились в дебрях греховных, и сами себя отдали на съедение лютому зверю, который всегда готов погубить и души наши... И ныне... молим и просим благословения и прощения, и клятвенного на нас разрешения, чтобы простил ты нас. И мы другого искать не хотим.
Люди на коленях перед слепым старцем. Многие плачут. Время остановилось между покаянием и прощением. Наконец звучит ответное слово.
- Чада духовные! - говорил Патриарх. - Надеясь на щедроты Божии, мы прощаем вас и разрешаем соборно, да примите благословение Господне на главы ваши. Впредь же молю вас не позволять себе подобного клятвопреступления...
Иов наотрез отказался остаться в Москве, как перед этим отказался вернуться на патриарший престол. Он отправился назад, в Старицу, где вскоре скончался.
Там, где терпел опалу, где начинал свою службу, где родился.