- Вы жили на сцене ярко и счастливо. Если бы сейчас выбирать профессию, снова стали бы артистом балета?
- Ни в коем случае! Современная жизнь не благоприятствует тем, чья цель - творчество. Оно ведь требует полной душевной и физической отдачи, а какая может быть отдача, если мысли людей сосредоточены исключительно на деньгах?
- Вы считаете, артист должен быть бессребреником?
- Ну почему же? Я только против превращения денег в предмет культа. Мне непонятны мучения тех, кто терзается вопросами насчет того, на какой иномарке престижнее ездить или как бы подешевле что-то купить, чтобы потом выгодно продать... Наше поколение, при всех сложностях, все-таки жило другим. Я переживал, когда у меня на сцене что-то не получалось. От этого действительно мучился...
- Разве такое у артиста Лавровского случалось?
- В 1961 году, придя в Большой театр, понял, что многого не умею, просто настоящей силы в ногах нет. На своих первых гастролях в Америке в 1962-м без преувеличения "провалился", даже заменяли меня другим исполнителем! Всякое бывало...
- Вы, сын главного балетмейстера Большого театра Леонида Лавровского - знаменитого автора "Ромео и Джульетты" и других известных постановок, - вероятно, имели какие-то дополнительные возможности?
- Наоборот, из-за своей фамилии я набил много шишек. Помню, перед началом занятий в первом классе Московского хореографического училища все дети (нам было по 10 лет) выстроились в очередь, чтобы получить танцевальную спецформу. Другим выдали, а мне сказали - зло и так, чтобы остальные слышали: "У тебя родители богатые, сами купите!" Тогда я первый и последний раз в жизни заплакал от обиды... Потом в Большом театре тоже "получал" за фамилию.
- Через год после вашего прихода в труппу отец ее покинул. Как складывалась ваша дальнейшая судьба?
- В основном - удачно. И уж точно роли я получал потому, что весьма прилично владел профессией, а не по какой-либо иной причине. Но от недоброжелательства это не спасало. Однажды мы с Ниночкой Сорокиной впервые станцевали сложнейшее па-де-де из "Пламени Парижа". По реакции окружающих поняли, что станцевали очень хорошо. Тут к нам и подошел один "доброжелатель". Нарочито долго хваля Нину, он демонстративно меня не замечал. Так выглядит лишь один из многих способов унижения в театре...
- Итак, вы, выросший в артистической среде (отец - известнейший хореограф, мать - балерина Елена Чикваидзе, ученица Вагановой), оказались фактически не готовы к закулисной жизни?
- Приходится признать, что это так. В нашем доме очень много говорили о театре, но обсуждали творческие проблемы, а не интриги. Разговоры с искусства переходили на философию, историю. С пяти лет моим кумиром был Александр Македонский.
- Вы были "маменькиным сынком"?
- Воспитываясь вместе со своими двоюродными братьями, я - самый младший в семье - рос в атмосфере настоящей любви и дружбы. Но любовь в мамином понимании (отец рано отделился от нас) не означала "сюсюкания", бездумного баловства своего дитяти. Меня воспитывали строго, как мужчину. Никаких излишеств не было и в помине...
Я ведь родился в Тбилиси во время войны. Потом с родителями перебрались в Ереван, где нас приютила замечательная армянская семья. В конце войны мы оказались в Москве. Я видел салют Победы. Своей квартиры не было, жили в гостинице. Тогда-то я и получил свой первый в жизни подарок. На выбор мне предложили игрушечную обезьянку или арлекина. Я потянул к себе обоих, чем ужасно рассердил маму, которая в сердцах воскликнула: "Что за буржуйские замашки!" Я донашивал рубашки, брюки брата и отца, которые при надобности перешивались. Свой первый "взрослый" подарок - часы "Победа" - получил, когда хорошо станцевал на выпускном концерте.
- Кто был для вас авторитетом в жизни и творчестве?
- Мама. Еще - Николай Иванович Тарасов, по классу которого я окончил школу. Он учил нас не только танцевать, но главное - быть порядочными людьми. Не выносил подхалимства, зависти. Очень много дали мне и театральные педагоги - Алексей Николаевич Ермолаев, Асаф Михайлович Мессерер. Ермолаев был талантлив и очень раним. Если его ученик плохо, серо танцевал спектакль, мог дня два в театре не показываться. От стыда. А когда все проходило удачно - расцветал. Мы с ним все время что-то придумывали... Многие его ученики танцевали, например, Базиля в "Дон-Кихоте" - Тихонов, Васильев, Лиепа, Годунов... Но у каждого из них во многом благодаря Ермолаеву, выше всего ценившему индивидуальность, был "свой" Базиль. Представляете, какая роскошь - сегодня в театре такого разнообразия не увидишь... Случилось так, что я должен был танцевать в "Дон-Кихоте" вскоре после того, как его с фантастическим успехом исполнил Васильев. Мой дебют прошел удачно потому, что я никого не копировал. Такого Базиля, как мой - "а ля тореадор", ни у кого не было... Дело в том, что Ермолаев - один из самых виртуозных танцовщиков XX века - немало новых сложных движений придумал именно для меня.
- Едва ли не все премьеры 60-70-х годов в Большом танцевала ваша "золотая" троица - Васильев, Лавровский, Владимиров. Как вам жилось рядом, тесно не было?
- Если бы я танцевал один, то делал бы это точно хуже. Благодаря коллегам - вместе с Васильевым, Владимировым основные партии тогда вели и Тихонов, Лиепа, Фадеечев и другие - приходилось все время быть в форме, держать марку. Уедешь, бывало, один на гастроли, пару спектаклей проведешь там ничего, а потом начинаешь как-то внутренне вянуть без этой конкуренции.
- Помню, придя однажды в репетиционный класс, я увидела, как вы с Васильевым и Владимировым соревновались, кто больше пируэтов сделает. Меня это тогда поразило. Народные артисты выглядели совершенными детьми, для которых лучшая игрушка - их искусство.
- Так оно и было. Настоящее наслаждение я испытывал на сцене не столько от аплодисментов публики, сколько от признания труппы. Был счастлив, если чувствовал, что нам вместе удалось настроиться на нужную психологическую волну, "поймать" верное внутреннее состояние.
- Вам надо было специально настраиваться на спектакль, или вы могли, как это делают многие, выскочить на сцену, едва закончив балагурить за кулисами?
- В день спектакля я старался вообще с самого утра ни с кем не разговаривать, чтобы эмоционально "не расплескаться".
- Как танцовщик вы состоялись в "эпоху Григоровича". Как складывались ваши взаимоотношения с тогдашним главным балетмейстером Большого?
- В течение многих лет мы были единомышленниками в творчестве - замечательное время! Григорович - человек сложный, но он всегда притягивал меня редким сочетанием таланта, вкуса и ума.
- Почему же так резко, после скандалов, митингов, забастовок труппы, разошлась его судьба с Большим?
- Это - общая беда нашей театральной системы. Нет механизма нормальной смены руководства. Как в цивилизованном мире делается? Проработал четыре года главный балетмейстер удачно - его контракт продлевается. Нет - место лидера должен занять кто-то другой. И в этом нет ничего обидного или оскорбительного.
- А как вы уходили из театра в 1988-м?
- Даже без "спасибо". Просто вызвали в кабинет и поставили перед фактом. Впрочем, я был не один такой: сходным образом труппа "освободилась" тогда от Максимовой, Васильева, Плисецкой...
- Как вы, изгнанники, переживали свое увольнение: встречались, разговаривали?
- Нет, каждый замкнулся в себе.
- Сегодня вы снова в Большом, уже как педагог. Есть среди ваших учеников по-настоящему одаренные?
- Талант - вещь редкая, но среди моих ребят такие есть. Скажу откровенно: меня очень заботит их личностное созревание. Мой долг - помочь им в полной мере осознать, что в искусстве важнее всего само искусство, а не амбиции творцов.
- А как поживает балетная школа, которую вы основали и которая носит ваше имя?
- Я за нее спокоен - теперь она живет самостоятельной жизнью.
- Есть у вас заветное желание?
- Больше всего хочется ставить спектакли. Сейчас собрал независимую антрепризу и работаю над "Ричардом III". Кажется, выходит нечто интересное. Но для того, чтобы балет родился и жил, нужны деньги, а найти их сейчас очень сложно. Если кто-то и предлагает финансовую помощь, то разовую и не вполне бескорыстно... Хочу надеяться, что заблуждаюсь и в скором времени найдется меценат, который будет мне помогать из той самой "святой любви" к искусству.
21:24
Выходят на арену силачи
