Мариинский театр проводил уходящий 2013-й пением Анны Нетребко
Что в России под занавес юбилейного года Верди может быть более сильным ходом, чем премьера главного оперного композитора мира с участием главной русской примадонны Анны Нетребко? Именно это и сделал Валерий Гергиев, показав в Мариинском театре новую постановку «Трубадура». Опыт, по мнению корреспондента «Труда», удался, хотя лидером спектакля он назвал бы не Анну, а другого исполнителя.
Сложность постановки «Трубадура» — в том, что здесь Верди еще не вполне вышел из тени Доницетти, который в общем знал только два эмоциональных состояния — лиричности и бравурности, отчего многих его героев легко перепутать. Так и тут: попробуй отличи злобную решимость графа уничтожить соперника от благородной решимости этого самого соперника освободить народ от тирана. Ну разве что один поет баритоном, а другой тенором. До психологизма «Травиаты», как и до ее обилия мелодических хитов, тут очень далеко. Конечно, публика классно заводится и на браваду как таковую, тем более снабженную обилием эффектных колоратур... Но в «Трубадуре» к минусам добавляются еще и идиотизмы сюжета: трубадур Манрико бессчетное количество раз встречается с деспотом-графом, каждый раз побеждает — и неизменно оставляет врага в живых. Цыганка Азучена, всю жизнь растившая приемного сына, оказывается, делала это только для того, чтобы натравить его на ненавистного графа (который на самом деле его брат). Благородная Леонора возглашает: «Спасу любимого ценой жизни — и вместе с ним сойду в могилу»... Так «спасу» или «вместе в могилу»? Или это издержки русского перевода, который, к тому же, на подслеповатом табло плоховато читается?
Режиссер Пьер Луиджи Пицци (москвичи знают его по «Сомнамбуле» Беллини в Большом, забавно перенесенной в русскую провинцию чеховских времен) избрал, пожалуй, самый продуктивный путь: ничего не переусложняя и философски не комментируя (поскольку комментировать нечего), просто поставил оперу как ораторию в костюмах. Действия почти нет, лишь одна группа хора сменяет другую. Ну, цыгане, понятно, танцуют. Иногда еще дерутся воины — явно понарошку, как на детских утренниках. Конечно же, непорочная Леонора появляется в начале в белом платье, в конце — тоже само собой — меняя его на черное. Конечно же, у графа — красный плащ: он ведь кровавый злодей. Других цветов на сцене нет. Зато мы можем повнимательнее сосредоточиться на голосах — то, ради чего 90 процентов публики приходило на оперные спектакли при Верди и продолжает приходить по сей день.
Здесь ожидания оправдались частично. Вокал Анны Нетребко шикарен и мощен, в этом с ней по-прежнему мало кто в мире сравнится. Ария из четвертого действия была вознаграждена такой овацией, что певице пришлось минут пять сидеть сгорбившись — опера все же не концерт и выходить из образа, вставая на поклоны, нельзя. Но вообще в исполнении Анны было многовато неточных нот. Как, впрочем, и у звезды Мариинского театра Екатерины Семенчук: тоже мощно, тоже с напором, но, например, ее трель в знаменитой песне Азучены звуковысотно было трудно идентифицировать.
Ованес Айвазян в партии Манрико неплох, но его голос, особенно наверху, утомлял задушенно-металлическими обертонами. Конец же знаменитой кабалетты — одного из главных хитов этой оперы (финал третьего акта) артист погубил криком.
А вот кто по-настоящему блеснул — так это солист Мариинки Владислав Сулимский в партии графа. Сила, гибкость, красота тембра, сравнимая разве что с голосом Дмитрия Хворостовского, а темперамента так и побольше — вот главное, что заставило считать вечер не потраченным впустую. Все выходы солиста сопровождались аплодисментами, а дуэт-стычка с Леонорой-Нетребко из четвертого действия своим проломным куражом привел зал в восторг.
От традиционных комплиментов Гергиеву-дирижеру на сей раз воздержимся, но не по вине маэстро: «Трубадур» — из тех опер Верди, которые его главный соперник по жанру Вагнер отказывался обсуждать по причине отсутствия яркой оркестровой партитуры и засилия аккомпанемента типа умца-умца. Разве что ангажирование под Новый год супервостребованной Нетребко (простите невольный антикаламбур) — подвиг, который, кроме Гергиева, в нашей стране не смог бы совершить больше никто. Но это деяние скорее импресарское, чем музыкантское.
Ну и напоследок — о двух бонусах, которые припас Валерий Абисалович любителям Верди после премьеры «Трубадура», превратив событие в трехдневный мини-фестиваль: это показ давней постановки «Макбета» с приглашенным звездным украинским сопрано Людмилой Монастырской и возобновление «Отелло» в режиссуре Василия Бархатова. В «Макбете», тоже до предела упрощенном сценически (на весь спектакль одна декорация, условно обозначающая замок владыки и болтающиеся тела повешенных им оппозиционеров), гостья доказала, что вполне готова побороться за корону главной вердиевской певицы мира — от ее фортиссимо, кажется, могли рухнуть оплоты всех врагов семейства Макбет, притом оно давалось ей без видимого усилия, а от ее дьявольского «мяуканья» в сцене сумасшествия леди Макбет стыла кровь даже у не верящего в черта и ведьм журналиста «Труда». «Отелло» же с его корабельными палубами кабинетами-каютами и громадным маяком в центре сцены (у Бархатова и его всегдашнего соавтора художника Зиновия Марголина без кораблей и маяков обходится редкий спектакль) порадовал знакомством с великолепным баритоном из Новосибирска Александром Красновым в роли Яго. Тем заметнее рядом с ним были чрезмерный звуковой форсаж и «задушенность» Александра Антоненко (Отелло), сверлящий уши тремор Оксаны Шиловой (Дездемона). Впрочем, в «пиано» голос Оксаны звучал красиво и проникновенно... Гергиеву же в этой поздней опере Верди наконец выпало, где отвести душу: грандиозная массовая сцена третьего действия и пронзительно заостренные тембровые краски на протяжении всей партитуры, не хуже Вагнера предвосхищающие экспрессионизм ХХ века, даются рукам только мощного дирижера.