В Центре Вознесенского открылся проект «Поэт и Леди», рассказывающий о дружбе кумира 60-х и Жаклин Кеннеди-Онассис
В Центре Вознесенского открылся мультимедийный проект «Поэт и Леди», рассказывающий о малоизвестном сюжете — дружбе кумира шестидесятых и Жаклин Кеннеди-Онассис, страстной поклонницы русской литературы.
Икона стиля в безупречно сидящем костюме от Chanel, вдова трагически погибшего Джона Кеннеди, затем жена миллиардера Онассиса, а по выражению Нормана Мейлера, «живой символ греческой драмы». Как будто тени Эсхила и Софокла однажды сговорились: «А пусть она выйдет замуж за грека, который будет хоть немного похож на наших могучих кровавых царей». Принцесса по духу: талантливая художница, раздаривавшая картины друзьям и близким. Литератор, сочинительница красивого мифа о современном Камелоте — клане Кеннеди как оплоте благородных людей, — сама она предпочитала оставаться в тени.
Таким же принцем «как будто из другой стаи, другой крови, другой породы» был и непредсказуемый, как его рифмы, Андрей Вознесенский. В книге «Поэт и Леди» (это издание куратор и автор идеи выставки, писатель и театральный критик Сергей Николаевич скоро презентует на «Нон-фикшн-2019») приводится характерный эпизод. Возмущенный рассказ Зои Богуславской, жены Вознесенского, как однажды Андрея ждали в Москве на каком-то важном концерте, а он прислал ей телеграмму из Ялты: «Милая, извини, прилететь не могу. Цветет миндаль». Ну не ответ ли принца?
Ментальная близость двух легендарных людей, позволившая превратить светское знакомство в искреннюю многолетнюю дружбу, — такова центральная идея выставки, открывшейся в Центре Вознесенского.
История их знакомства нашла ироническое отражение в поэме Вознесенского «Ямбы и блямбы»: «Она, как биржевой меняла, / меняла фишки на сантим / и в результате наполняла / стихи сиянием своим. / Кто был я им? Опальный тимуровец, / я был заклинен тогда на Жаклин. / И что говорила мне женщина, жмурясь, / казалось, я понимал один. / Однажды ее на каком-то сборище / спросил я, чтоб показаться умней: / - Как вам наш Хрущев? / - Хрущев — чудовище. / Мы сразу же подружились с ней».
Куда более серьезно Вознесенский написал о своем друге в очерке Art: «Жаклин, уже не Кеннеди, а Онассис, была для меня одной из самых дорогих и необходимых мне фигур западной культуры. Россия была ее страстью... Во время распада нашей страны сказала мне: «Россию растащат, как свою добычу, соседние хищные птицы». Я еще тогда не понимал этого, но она, иностранка, чувствовала».
В центре экспозиции — инсталляция знаменитой квартиры на Пятой авеню. Возле окна в гостиной — композиция «Бабочка Набокова» из бумаги, стекла и золота. Архитектор по образованию, всю вторую половину жизни Вознесенский увлекался созданием таких коллажей из стихов, рисунков и фото, для которых сам же придумал жанровое обозначение — «видеома». Влюбленная в русскую литературу леди попросила подарить ей эту работу.
— Бабочка годами висела в гостиной Жаклин, — рассказывает Сергей Николаевич. — Потом Андрей Андреевич попросил дать ее на выставку в Париж, затем она еще куда-то с ним путешествовала, а когда поэт наконец собрался подарок вернуть, Жаклин умерла.
Эта красивая история тоже вошла в миф первой леди и Вознесенского, в котором много элегантной атмосферности, но мало достоверных фактов. Кто знает, может быть, именно с русским поэтом она была откровеннее, чем со своими соотечественниками... Мы привыкли говорить о ней как о легенде, законодательнице мод, но почти совсем не знаем, что она была человеком литературы, влюбленным в книгу. Последние лет 20 своей жизни и проработала редактором различных издательств, выпустив более сотни изданий. И большое место в этой ее деятельности оказалось отдано книгам о русских и русской культуре.