Концертным исполнением эффектной и остроумной музыкальной редкости — комической оперы сэра Чарльза Вильерса Стэнфорда «Критик» — завершился трехлетний цикл Геннадия Рождественского «Туманный Альбион»
20 авторов, среди которых были и истинно великие; 38 капитальных произведений, в том числе бесспорные мировые шедевры; наконец, полтора десятка вечеров с харизматичнейшим патриархом отечественного симфонического дирижирования — так можно кратко подвести итоги этой концертной серии, которой, убежден обозреватель «Труда», суждено войти в историю.
Рождественский — настоящий англоман. Помнится, еще лет 15 назад он удивил сообщением, что лучшие симфонические оркестры на свете — не немецкие и не американские, как многие думают, а британские. Наверное, можно было бы и поспорить с категоричной формой утверждения — но когда слушаешь игру Лондонского симфонического или Лондонского филармонического, разве не хочется горячо согласиться с маэстро?
Точно так же и с британской композиторской школой. Наверное, на круг великих композиторов, если брать ХХ век, было куда больше в той же Германии, или Франции, не говоря уж о России. С другой стороны, многое ли мы из этой британской музыки слышали? И, что, может быть, еще важнее — с достаточной ли любовью нам это преподносили?
В случае с Рождественским все сошлось: высочайшее мастерство игры, продуманная системность подачи, неповторимый артистизм. Мы услышали и то, что более-менее знакомо — например, цикл вариаций «Энигма» Элгара, но в таком виде, в каком его в России, по-моему, больше никто не исполняет: с остроумными словесными ремарками композитора, которые заставляют совершенно по-другому воспринимать хрестоматийную музыку (так, самая популярная, часто играемая отдельно «пафосная» вариация оказалась юмористической картинкой возвышенных бесед композитора с его глубокомысленным другом о музыкальной классике). Мы услышали и то, что звучит достаточно редко — например, цикл из всех четырех симфоний Типпета, давший возможность наблюдать творческую эволюцию этого академичного, но в высшей степени выработанного мастера.
Мы услышали и полный изыск, вроде оркестровых обработок фортепианной музыки Скрябина, выполненных Оливером Нассеном на стыке стилистик нововенской (кто ж оркестровал в ХХ веке точнее Веберна?) и собственно британской (ядовитая красочность Бриттена) школы. Причем тут же эти пьесы в оригинальном виде исполняла Виктория Постникова — всегдашняя (и на сцене, и в жизни) спутница Рождественского, напоминая нам, что она не только признанный виртуоз, но тонкий мастер звука, знающий, что скромные и точные краски неизмеримо выше в цене пестрых и аляпистых. Уж не говорю, что это сочинение приоткрыло нам один из не самых известных сюжетов истории музыки — влияние русских композиторов на их британских коллег. Об этом, может быть, не кричат так громко, как о влиянии русских денег на британский футбол, но эта струя в культуре Великобритании присутствовала практически постоянно, начиная с рубежа XIX и ХХ веков.
Вот и опера «Критик» (1915 год), которой Рождественский завершил абонемент, в какой-то мере принадлежит к этому направлению. Достаточно сказать, что ее автор, получивший музыкальное образование в Германии 1870-х, был энтузиастом не только немецкой, но и русской музыки, а точнее творчества Чайковского. Энтузиастом настолько преданным, что именно он настоял на присвоении Петру Ильичу звания почетного доктора Кембриджского университета в 1893 году.
Стиль оперы и балансирует все время между этими полюсами: то мы слышим в ней брамсовский, то вагнеровский акцент, а то и русскую слезу, как в огромном соло альта из начала второго действия. И все это сдобрено ироничным пафосом — чего стоят только комические вариации на темы знаменитого протестантского хорала «Господь наш оплот» и финала Девятой симфонии Бетховена. Ведь сюжетом Стэнфорд взял сатирическую комедию своего земляка, выходца из Ирландии Ричарда Шеридана «Критик», пародирующую академизм и высмеивающую околотеатральные нравы: здесь показана репетиция некоей оперы «Испанская армада», классически-ходульный дух который забавно оттенен фигурой заглавного героя — «музыкального критика влиятельной сельскохозяйственной газеты», как откомментировал Рождественский. Геннадий Николаевич с помощью солистов Камерного музыкального и других московских театров вложил в исполнение особенно едкий заряд иронии. Ему-то за 60 лет карьеры досталось от горе-критиков по полной: и в советские времена, когда он был не только признанным исполнителем классики, но и самым энергичным пропагандистом авангарда, и уже в постсоветские, когда чертой «стиля» многих журналистов стала некомпетентность, помноженная на установку — непременно громить рецензируемую жертву. Тут у Геннадия Николаевича — много товарищей по несчастью среди творцов, также пострадавших безвинно от критиков: это Пушкин, Жуковский, Достоевский, Стравинский, Прокофьев, чьи едкие высказывания о злобных и невежественных рецензентах составили немалую часть словесной преамбулы — одной из тех, которыми Рождественский непременно предваряет свои концерты уже много десятилетий.
Впрочем, и мы, даже после этого пассажа дирижера, не удержимся по крайней мере от одного критического замечания. Оно касается не впрямую этого концерта, а постепенного снижения... не столько даже качества, сколько уровня шедевральности звучащих произведений. Так, большое количество прикладной музыки в концерте 26 мая, звучавший там же Скрипичный концерт Сирила Скотта, сугубо вторичный по отношению к Скрябину и Шимановскому, вызывали подозрение в том, что, вопреки утверждению Геннадия Николаевича, запас главных хитов британской музыки к концу третьего сезона все же несколько истощился.
Впрочем, менее интересно слушать от этого не стало. И причина здесь уже в самом Рождественском. Этот человек наделен таким фантастическим обаянием, его дар не только дирижированием, но словом, нюансом его потрясающего рокочущего баритона буквально заколдовывать зал настолько неотразим, что, пожалуй, он бы мог играть хоть собачий вальс — публика бы сидела не шелохнувшись, а в конце аплодировала, как подорванная.
Ну а поскольку звучал далеко не собачий вальс, и соучаствовал Геннадию Николаевичу не какой-нибудь, а высококлассный, притом глубоко родственный ему коллектив — Симфоническая капелла, выросшая из оркестра Минкультуры, которым когда-то дирижировал Рождественский, а руководит ею ученик маэстро, сам уже давно народный артист России Валерий Полянский — суммарный результат в этой родственной, теплой, я бы сказал любовной атмосфере получился супер-привлекательным.
Для автора же этой заметки концерты Рождественского имеют особый смысл: это драгоценный остаток великой эпохи нашего музыкального искусства, когда творили он, Светланов, Баршай, Рихтер, Гилельс, Ойстрах, Коган... Из той когорты Геннадий Николаевич остался один. Как один остался Евтушенко из великих поэтов 1960-х. Слушать и того и другого — огромное счастье. По крайней мере для человека моего поколения.
Оттого очень грустно было узнать, что четверг стал последним днем английского цикла. Меньше всего думалось об этом по дороге в зал — но все хорошее когда-нибудь кончается. Однако Геннадий Николаевич и утешил: на будущие два сезона он готовит абонемент, где исполнит все мессы Моцарта. Так что еще услышим того, кто «несколько занес нам песен райских». Со вкраплениями, как выразился дирижер, партитур Бартока, Пярта, Шнитке, Лютославского — для контекста и контраста. Поди плохо?