У брутального писателя и яростного публициста вышел музыкальный альбом под названием «Охотник»
Что подвигло Захара сменить перо на микрофон? Как это связано с его гуманитарными миссиями в Донбассе? И почему начинание Прилепина с ходу согласились поддержать такие профессионалы, как Константин Кинчев, Дмитрий Ревякин, Александр Скляр, но вряд ли поддержит Юрий Шевчук?
— Почему я запел? Порой возникает ощущение, что не все нынче способны воспринимать большие тексты: до людей что-то важное быстрее доходит через песню или ролик на YouTube. Через что-то мгновенное, как фотовспышка. Моя юность прошла под сенью рок-н-ролла с портретами Константина Кинчева, Бориса Гребенщикова, Виктора Цоя на стене. И вот я спустя 25 лет, как тех мушкетеров, вновь собрал музыкантов, с которыми когда-то играл. «Ребята, — сказал я, — хватит уже говорить, давайте попробуем петь». И неожиданно результат удовлетворил как минимум нас самих.
— Что вы хотели сказать песней «Поражение»?
— В принципе можно повторить знаменитый ответ Толстого на вопрос, что он хотел сказать романом «Анна Каренина». Он положил 700-страничный том на стол и сказал: вот что я хотел сказать... Песня не роман, она 4 минуты длится. А военная она или антивоенная, это уж как кто услышит. Русская культура — литература, музыка — всегда предполагает интерпретации. А про эти свои песни могу сказать одно: это ровно те эмоции, которые я испытывал в поездках в Донбасс. Там я, с одной стороны, видел вещи, которые мучили, тревожили, а с другой — наполняли радостью и верой. Вот это странное сочетание эмоций мы попытались отобразить. Если вслушаетесь в треки, то узнаете голоса Константина Кинчева, Александра Скляра, Дмитрия Ревякина, наших молодых товарищей — Бранемира, Виса Виталиса, Хаски...
Помните у БГ: «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?» Не стану утверждать: ребята, вот я и есть та молодая шпана... Мне просто показалось, что в нашем проекте мы можем объединить людей разных поколений и культур — рока, рэпа, фанка. Я отправил свои песни Кинчеву, Скляру, Ревякину — тем, кого любил и ценил, и все сказали: Захар, здорово, мы готовы с тобой поработать. Другого проекта, где сошлись бы подобные ребята, я не припомню. И то, что с нами подписал договор лейбл, на котором выходили «АукцЫон», «Телевизор» с Михаилом Борзыкиным (хоть у нас с ним сейчас и разногласия по вопросу Донбасса), для меня огромная честь. Дальше будет живое исполнение этих песен 18 июля на фестивале «Традиция» в Новом Иерусалиме. И уже сейчас они доступны в интернете.
— В Донбассе вы их тоже исполняли?
— Нет, пока я ездил в Луганск и Донецк сначала как военкор, потом с гуманитарными миссиями. А в последний раз провел несколько встреч как писатель. Я был, по-моему, первым, кто привез туда музыкантов — Сашу Скляра... Люди реагировали необычайно тепло, они-то думали, что про них здесь забыли. Потом поехали Кобзон, Пореченков, Чичерина. Гарик Сукачев, «Маша и Медведи» деньги переводили... Неделю назад в Донбассе мы виделись с Моторолой. Он приехал на квадроцикле, и мы с ним поехали в его подразделение. Врубил на полную наших товарищей из группы «25/17» и Бранемира: Это бы нашим либералам увидеть. Они-то уверены, что Моторола — оккупант, а там люди на улице ему улыбаются, машут вслед — дети, таксисты, мамы, бабушки... Вот мне хочется, чтобы следующей песней, которую включил бы Моторола, была наша.
— А сами когда там споете?
— Как музыкант поеду чуть позже. Не до этого пока. Там ведь не хватает самого элементарного — медикаментов, продуктов: Пока в Донбассе беда, будем работать в этом направлении. А с концертами как-нибудь потом разберемся.
— Ваш альбом выходит перед самым праздником Победы. Что для вас эта дата?
— Это не исторический праздник по поводу Куликовской битвы или 1812 года. Для меня это семейная дата, неразрывная с моими корнями. Мои деды, Николай Егорович Нисифоров и Семен Захарович Прилепин, воевали. Все дядья через это прошли, бабушки были в оккупации. Одна из бабушек 13-летней девочкой дошла пешком от Украины до Воронежа через все немецкие части... Все наши деревенские застолья начинались со слов о войне. В Европе я никогда ни с чем подобным не сталкивался.
— Вы автор всех песен пластинки?
— Я автор всех текстов и музыки трех песен. Две песни сочинены совместно со священником Николаем Кокориным и две — с молодым рэпером Ричем. Тематика — религиозная, военная, любовная. Чем живем, о том поем. Меня давно не покидает ощущение, что народ и медиа-сфера живут в разных плоскостях. Вот случилась новоросская история — и в ряде СМИ раздались вопли: так было мило, разноцветно, а тут пришли какие-то ополченцы и обломали весь отдых... Мы нашими песнями пытаемся доказать, что есть иная точка зрения, и она нормальна. Нормально уважать свою страну и не нормально гнусить по любому поводу: «Пора валить». Нормально уважать историю Отечества, а не морщиться: «Вечно у нас так...»
— Что вам ближе — рок, классическая музыка, советская песня?
— У нас дома звучит огромное количество музыки. Или в машине (от городской квартиры до деревни, где у нас дом, ехать часа два-три)... Детей у меня четверо, что важно, от одной жены. Так вот, они уже отличают Чайковского от Свиридова, Рахманинова от Мусоргского, а Эллингтона от Армстронга. Что касается советской песни, то там такое количество шедевров — перечислить невозможно. У меня же личная связь есть с замечательным композитором Анатолием Григорьевичем Новиковым («Смуглянка-молдаванка», «Эх, дороги», «Вася-Василек»). Я родился в том же роддоме в городе Скопине Рязанской области, что и он. Для меня феномен советской песни — одно из оправданий былой цивилизации. Будь она однозначно бесчеловечна, никогда бы не породила такое количество великолепных, духоподъемных песен... Еще мы много слушаем Вертинского. В 9 лет я услышал по радио его песню на ахматовские строчки «Темнеет дорога приморского сада», и чуть сердце не разорвалось от счастья. Гребенщиков признавался в похожем чувстве по поводу «Битлз»...
— У вас и до «Охотника» было два альбома. Отчего вы именно этот подаете как начало музыкальной карьеры?
— Я пытался достичь того звучания, какого хотел, но до сих пор в полной мере не получалось. Эту пластинку записывали больше года. И наконец я добился от музыкантов нужного эффекта. Так что у меня за год случились роман «Обитель», книга заметок «Не чуждая смута» об Украине и альбом «Охотник».
— Борис Акунин недавно признался, что у него ощущение, будто Россия — оккупированная страна. А вы то же самое говорили несколько лет назад. У столь разных людей — и такие схожие ощущения?
— Да, году в 2001-м я писал, что с 91-го меня не покидает ощущение жизни на оккупированной территории. Но, похоже, Акунин испытал это ощущение как раз тогда, когда у меня оно стало исчезать. Он говорит: буду либо партизанить против людей, которые захватили мою страну (то есть, возможно, и против меня, Захара Прилепина), либо уеду. И уехал во Францию, в Сен-Мало, где на самом деле у него давно домик. Рад за Акунина, думаю, там ему проще пережить оккупацию России.
— А с Юрием Шевчуком...
— А с Юрием Юлиановичем тоже стилистические разногласия. Он — за мир и дружбу, а у меня все: несколько сложнее. Я себя за миротворца не выдаю и таковым не являюсь. Думаю, нам с ним сложно будет нынче договориться о сотрудничестве.