.jpg)
На 87-м году жизни скончался великий польский композитор
Есть люди, само присутствие которых на свете дает уверенность, что в жизни есть некая надежная и разумная опора. Даже в неразумные времена. Такое чувство у меня всегда было по отношению к Кшиштофу Пендерецкому. Подробный анализ его громадных композиторских свершений оставлю специалистам – куда мне, скажем, до российского доктора искусствоведения и заслуженного деятеля культуры Польши Ирины Никольской, написавшей на эту тему не одну книгу. Здесь же – лишь несколько штрихов к человеческому портрету…
Хотя и я прекрасно помню этот манящий аромат эксперимента и вызывающей композиторской свободы, который в 1960-е донесли до нас, в советский заповедник академизма (в основном, конечно, в записи), его «Плач памяти жертв Хиросимы», «Страсти по Луке», «Пробуждение Иакова», цикл «Де натура сонорис», опера «Дьяволы из Лудена» с ее мистическим саспенсом… Потом, в 70-е и дальше, не всегда было понятно, зачем он вернулся в тот самый «традиционный» симфонизм, где его «подстерегало» столько опасных соперников. В первую очередь Шостакович – которого он, тем не менее, самозабвенно играл как дирижер, считая это чуть ли не своей миссией.
Его связи с Россией – отдельная ценность, особо значимая в сегодняшнем контексте. У него, как и у многих поляков, расстреляли в Катыни родного человека – дядю. И ему было важно, что именно его музыку («Польский реквием») отобрал для своего фильма «Катынь» Анджей Вайда. Но трудные главы прошлого ни в коей мере не уменьшили интереса Пендерецкого к русской культуре, российской истории. Кантата «Слава святому Даниилу, князю Московскому», написанная к 850-летию Москвы и восстановлению храма Христа Спасителя – одно из подтверждений тому. Еще в 2000-е он говорил, в том числе мне, что хочет написать цикл для баритона с оркестром на стихи Есенина. Обдумывал с Юрием Григоровичем балетный проект «Мастер и Маргарита»– к сожалению, эти замыслы до завершения не дошли.
Мне не повезло на большие интервью с паном Кшиштофом, но поздравлять его после концерта и получить ответы на пару летучих вопросов случалось многократно. Помню – то было, если не ошибаюсь, открытие Польского культурного сезона в России в 2005 году, я подошел к пану, поблагодарил за продирижированную программу и спросил его мнение о срыве как раз тогда же выступлений артистов Большого театра в Польше, на которые националисты призывали поляков не покупать билеты. Он только махнул рукой: «Идьёты!»
Помню и совсем забавный случай соприкосновения пана Кшиштофа с нашей политикой. Он был в Москве в феврале 2012 года, тогда Мариинский театр привез на «Золотую маску» «Мертвые души» Щедрина, и Родион Константинович пригласил коллегу в царскую ложу Большого театра. В антракте кто-то из партера увидел знаменитую бороду, но приписал ее другому, совсем не музыкальному товарищу и крикнул: «Ну что, волшебник Чуров, почем нынче мертвые души?». Пан, вряд ли следивший за деталями шедшей у нас тогда президентской выборной кампании, не сразу понял, в чем дело. А когда Щедрин ему объяснил, говорят, очень смеялся.
Последний раз я видел его в ноябре на исполнении Кончерто гроссо для трех виолончелей с оркестром, который включил в программу своего фестиваля «Вивачелло» Борис Андрианов. Было обещано, что автор сам встанет за пульт, но в последний момент его заменил другой дирижер. Пендерецкий выглядел ровно как всегда – спокойным, по-польски ироничным мудрецом, улыбался, принимал благодарности и поздравления, фотографировался со всеми, кто об этом просил. Великодушно (и крепко!) пожал и мою протянутую руку. Не улыбалась только пани Эльжбета Пендерецкая – она смотрела на супруга с напряжением и тревогой. Я постарался поймать этот момент фотокамерой – к сожалению, та флешка в суете куда-то делась, но думаю, похожие кадры есть не только у меня.
Он умел воспринимать мир целостно, как Божье творение. Не зря у себя дома в Кракове насадил целый дендропарк – говорят, устроенный на вполне профессиональный лад. И сегодня, когда поток взаимных злобных глупостей между Польшей и Россией приобрел характер лавины, это мудро-созидательное отношение к жизни, эта улыбка философа Пендерецкого – и, конечно, его музыка – так нужны. Улыбка осталась на пленке, музыка – пусть и не вся (идет ли, например, в России хоть одна его опера?) – с нами.