С чем знаменитый русский тенор Дмитрий Корчак едет из Европы на родину
Имя одного из самых успешных русских оперных теноров и дирижеров Дмитрия Корчака привычнее видеть в афишах Венской «Штаатсопер» или миланского Ла Скала, Парижской национальной оперы или Берлинской государственной оперы. Но из этого ряда не исчезают и отечественные площадки. Так, 5 декабря в концертном зале «Зарядье» при участии Национального филармонического оркестра России и дирижера Тимура Зангиева Дмитрий познакомит публику со своей новой работой — программой арий из русских опер «Жизнь за царя», «Князь Игорь», «Снегурочка», «Алеко»... Большинство этих вещей никогда им раньше не пелись, а некоторые — например, «Дубровский» Эдуарда Направника — мало знакомы даже искушенной публике. Накануне этого концерта мы поговорили с певцом о месте русской музыки в мире.
— Концерты под занавес года в России — ваша традиция?
— Да, обычно в это время у меня здесь происходит серия важных событий. В октябре я дирижировал концертом русской музыки в честь 85-летия со дня рождения Елены Васильевны Образцовой в Большом театре, провел «Оперный класс. Лаборатория оперы» с молодыми певцами, посвященный 180-летию Римского-Корсакова. И вот 5 декабря впервые прикоснусь к таким шедеврам русской оперы, как ария Сабинина из «Жизни за царя» Глинки, фрагменты из опер Аренского «Рафаэль» и «Дубровский» Направника, ария Владимира из «Князя Игоря»: Для меня это особенно важно, ведь на Западе большинство из названных опер не идут. Да и мой собственный русский опыт до сих пор ограничивался «Евгением Онегиным» и «Снегурочкой», впервые спетыми много лет назад в «Новой Опере» еще при ее создателе Евгении Колобове.
— В чем особенность русского репертуара по сравнению с западным?
— Вы знаете, о том же меня спросили на днях в Болонье перед премьерой «Вертера» — относительно разницы между французской и итальянской музыкой, чьи произведения на нынешнем этапе карьеры я преимущественно и пою. Я ответил, что во французской опере более значительны сюжеты, чем, скажем, в операх Россини, оттого большую роль играют и сценическое поведение, и взаимодействие с оркестром. Это не значит, что одна культура лучше другой, просто они разные. Это к тому, что в русской музыке еще важнее черты, которые характеризуют французскую: она, как правило, основана на великих, большей частью трагических сюжетах, требует от исполнителя помимо чисто музыкальной еще и серьезной душевной отдачи.
— Расскажите о себе. Говорят, все главное в жизни идет из детства. Это так?
— Я ребенок из СССР, когда очень много детей занимались дома на пианино и других инструментах, пели в хоре. Огромную популярность имел Большой детский хор радио и телевидения, исполнявший песни Пахмутовой, Шаинского, других замечательных композиторов. Мне особенно повезло — родители любили классическую музыку, а папа обожал оперу, ходил в театры, сам пел: Помимо всего прочего, Хоровое училище, куда я попал ребенком, находилось в центре Москвы, и я воспитывался в средоточии столичной музыкальной жизни, рядом с театрами и концертными залами. Со временем это принесло плоды, и руководитель училища, а впоследствии и Академии хорового искусства Виктор Сергеевич Попов позволил мне совмещать вокальное и дирижерское отделения. Так что аспирантуру я оканчивал уже с двумя дипломами.
— Еще один оказавший на вас влияние человек — вокальный педагог Дмитрий Вдовин, чьи ученики сегодня поют в лучших оперных театрах мира.
— Это совершенно особый человек. Его знание оперного дела уникально. Он очно знаком со всеми сторонами жизни десятков ведущих театров мира. В певце воспринимает не просто тембр, а артистическую личность. На уроке требует той же отдачи, что на сцене. Не упускает ни малейшей детали. Подобной дотошности я не встречал больше ни у кого.
— Вы ведь и сами теперь педагог?
— Это преувеличение, хотя ежегодно провожу свою академию молодых певцов при поддержке Фонда Елены Образцовой — кстати, всегда приглашаю в нее и Дмитрия Юрьевича Вдовина. Но мы пока ограничиваемся вводами учеников в постановки московских театров — «Севильский цирюльник» «Геликон-оперы», «Дитя и волшебство» Музыкального театра юного актера, дважды сотрудничали с «Новой Оперой»... Когда набираю учеников, при равной одаренности отдаю предпочтение менее опытным: им особенно важно правильное понимание первых шагов в карьере, как научиться не делать глупых ошибок.
— Как строится творческая жизнь, например, в Венской опере? Кто там лидер в тандеме дирижер — режиссер?
— Как раз по отношению к Венской опере говорить о творчестве проблематично. Это прежде всего туристическое место, которое должно заполняться публикой круглый год и каждый день. Делать там эпохальные спектакли некогда. Изюминка Венской оперы — приглашенные звездные певцы, которые прилетают на два-три дня, репетируют, выступают и улетают. И, конечно, знаменитый оркестр Венской филармонии. В отличие от театра «Ан дер Вин», который как раз тратит месяцы на постановки и потом закономерно получает за них множество международных наград.
— А насколько активно вы заняты в Венской опере?
— Достаточно, два — четыре контракта в год. В декабре после московского концерта еду петь там «Риголетто». Всего спел на этой сцене около 15 названий и более 100 спектаклей. Однажды это был «Онегин» — дебют Анны Нетребко в партии Татьяны, при участии Дмитрия Хворостовского: вот такой роскошный русский состав...
— А еще какие театры в вашем активе?
— Все, какие имеют мой репертуар и свободные места в касте. После Венской оперы еду в Ла Скала на новую постановку «Онегина» с Тимуром Зангиевым за пультом. После — «Риголетто» в Париже, «Норма» в Берлине.
— По-прежнему одна из самых дискутируемых тем — отчего режиссер в оперной продукции играет не вполне пропорциональную его задаче роль. Отчасти понятно: новых «Кармен», увы, нет, а публике нужны свежие впечатления. Но не слишком ли часто так называемая режопера дает примеры дурного вкуса?
— У меня нет предубеждения ни перед классическими, ни перед современными версиями. Лишь бы они были талантливы и уважительны по отношению к замыслу композитора. Но чрезмерный акцент на фантазиях режиссера, вы правы, в ряде постановок присутствует. Что, однако, необязательно вина именно режиссера. Может быть, таким образом театр спасает спектакль, для которого не нашлось яркого музыкального руководителя-дирижера. Или на сцене маловато звезд. В любом случае постановка — результат громадного коллективного труда, и общую направленность ее определяет не режиссер и не дирижер, а директор театра. Это он, зная вкусы публики, должен обеспечить эффективную трату денег. А уж каким способом и через какие сценические решения — его ответственность. Так что за режоперу надо чихвостить не режиссеров, а интендантов театров.
— Каков ваш самый заветный творческий замысел?
— Так развить мою академию оперных певцов, чтобы она работала не одну неделю, а круглый год. Чтобы в ее орбиту входили молодые талантливые ребята со всей страны, а сцены и постановки нам предоставляли бы не только московские, но и региональные театры. Мы бы тогда с гораздо большей эффективностью растили молодых музыкантов — будущую гордость нашей страны.
— Скоро Новый год. Чего пожелаете вашей публике?
— Чтобы не пропадало желание и возможность ходить на живые исполнения. Пандемия укрепила в убеждении, что спектакль, транслируемый по телевизору, — лишь эрзац театрального события. Пусть живая музыка станет нашей насущной потребностью. И приглашаю на концерт 5 декабря!