«Лулу» в Метрополитен-опере: от Мейерхольда до китайских оборотней
Театр Метрополитен-опера показал одну из самых загадочных опер мирового репертуара – «Лулу» Альбана Берга. Произведение о коварной силе соблазна, губящей всякого, кто неосторожно ему поддался, стало доступно нашей публике благодаря прямой трансляции в кинотеатры российских городов, организованной артобъединением CoolConnections. Погружение в темную стихию страсти оказалось тем более впечатляющим, что мы стали зрителями незаурядной постановки, осуществленной современным последователем Мейерхольда – знаменитым южноафриканским режиссером Уильямом Кентриджем во главе команды феноменальных музыкантов-исполнителей.
«Лулу» – произведение о злом роке, воплощенном в таинственной женщине-соблазнительнице, увлекаясь которой, люди (не только мужчины, но и женщины тоже) лишаются всего – состояния, воли и в конце концов жизни. И, как бывает в таких случаях, над самим произведением тоже тяготел рок: ранняя смерть помешала Альбану Бергу закончить партитуру (осталось недописанным финальное третье действие). Да и то, что осталось, оперные театры не спешили поставить из-за ореола «безнравственности» вокруг пьес немецкого драматурга Франка Ведекинда, две из которых – «Земной дух» и «Ящик Пандоры» – привлекли внимание знаменитого композитора-экспрессиониста. Только в 1979 году, через 44 года после смерти Берга, усилиями другого выдающегося композитора и дирижера эпохи Пьера Булеза, появилось первое полное сценическое воплощение партитуры. А в России это случилось еще позже, в 2000-е – в Геликон-опере Дмитрия Бертмана.
Американской публике в этом отношении повезло больше. Нынешняя постановка, при том что далеко не первая в этой стране, – поистине выдающаяся.
Прежде всего потому, что за нее взялся Уильям Кентридж – художник, аниматор и режиссер, которому искусство поры экспрессионизма особенно близко. В том числе близки ему идеи великого реформатора театра Всеволода Мейерхольда, что можно было наблюдать и во время прошлогодней трансляции «Носа» Шостаковича, явно перекликающейся с конструктивистскими находками 1920-х годов. Тогда даже казалось, будто это поставил сам Мейерхольд – каким бы он был сегодня, в век мультимедиа, добавивший к традиционным театральным средствам анимацию и видеопроекцию. Очень близка к «Носу» по постановочному стилю и «Лулу», но здесь – свои обертона.
В соответствии с лихорадочным колоритом действия, где один любовник Лулу сменяет другого, да и сама героиня постоянно меняет личины и даже само имя, на сцену проецируются мелькающие рисованные лица, те болезненные образы, которые на секунду вспыхивают в подсознании человека, одержимого страстью, и, возможно, до самого сознания даже не доходят, а Кентридж их ловит... Это чередуется с мельтешением газетных листов, строчек из либретто – тех, что особенно зацепили постановщика. Причем проецируются они именно на всю сцену, а не на задник, поэтому понять, где здесь реальная декорация, а где фантом, зачастую невозможно – в этом призрачном мире все фантом. Тему оборотничества подчеркивают бумажные аппликации, превращающие героев в карикатуры на людей с шаржированными половыми признаками, и это уже позволяет говорить об ассоциациях с китайским или японским театром.
Не все детали режиссерского решения расшифровываются легко. Например, для автора этой заметки не вполне понятно введение двух пантомимических фигур – мужчины и женщины. Он является в пародийно-строгом облике кабарешного конферансье, она – вроде бы пианистка за роялем, хотя не издает на нем ни звука, только перебирает огромные нотные листы, больше похожие опять-таки на газеты: намек на то, что мир этой оперы – скандальные ревю, биржевые безумства, кровавый криминал?.. Ну и дама за роялем – это так эротично, примерно как женщина за рулем дорогой машины. Она – это явное отражение Лулу, он – по-видимому, всего калейдоскопа мужских персонажей. Но нужна ли такая дополнительная иллюстрация происходящего – при и без того огромной насыщенности визуального ряда?
А вот что достойно самой высокой оценки – работа поющей актерской команды и оркестра под управлением Лотара Кенигса. Все это по преимуществу немцы, для которых сложнейший интонационный мир Берга – родная стихия. Блестящее мастерство демонстрируют и Йохан Ройтер (покровитель Лулу доктор Шён, затем являющийся в облике ее убийцы Джека Потрошителя), и Франц Грюндхебер (интриган Шигольх), и все остальные участники ансамбля. Но бесспорный центр его – Марлис Петерсен, исполнительница роли секс-тигрицы Лулу. У нее не только уникальное сопрано, которому подвластны и моцартовские колоратуры, и громогласные вагнеровско-штраусовские партии. Актриса неотразимо пластична – до степени акробатики, а ее лицо, чем-то напоминающее древнеегипетские изображения, притягивает недоброй магией. К слову, Петерсен – участница уже пяти постановок «Лулу», но эта, говорит она в кратком интервью между действиями, скорее всего станет последней: слишком огромны траты сил, которых она требует.
Дирижеру Лотару Кенигсу удалось сплести многослойную оркестровую ткань и сложнейшие ансамбли в тугой полифонический «пучок», а главное – за резкими диссонансами не потерять громадную лирическую выразительность и, как ни удивительно это для кого-то прозвучит, огромный мелодический потенциал, растворенный в полифоническом море берговской партитуры. Эта красота и лиризм, собственно, и есть главное оправдание «Лулу», «безнравственной оперы», к которой тем не менее стремятся, хотя далеко не все могут овладеть, оперные театры мира.
Тем, кто не успел на трансляцию, подскажем: запись ее продемонстрируют в кинотеатрах 27 декабря.
А следующая прямая трансляция – 12 декабря. Это «Волшебная флейта» Моцарта под управлением легендарного лидера Метрополитен-оперы Джеймса Ливайна в режиссуре Джули Теймор и сценографии русского американца Георгия Цыпина. Памину споет китайская певица Ин Хуан, Царицу ночи – Эрика Миклоша, принца Тамино – Мэтью Поленцани, птицелова Папагено – Натан Ганн, Зарастро – знаменитый бас Рене Папе.