- Галина Владимировна, у вас такая знаменитая фамилия. Вы из дворянского рода Горчаковых?
- Да. Нас совсем немного осталось - сейчас Горчаковых в Санкт-Петербурге не больше 50. Хотя я-то родом из Новосибирска. Честно говоря, не знаю, как мои предки попали в Сибирь. Дедушка был очень достойным, притом скромным человеком. Помню, как он реставрировал старые фолианты. У него был большой стол и огромные ножницы. Он складывал и склеивал потрепанные листы, из которых снова получались книги. Наверное, поэтому я с особым трепетом отношусь к литературе, обожаю чтение.
- Вы окончили Новосибирскую консерваторию. Но, говорят, пришли туда уже почти сформировавшимся музыкантом.
- Я, можно сказать, родилась в опере, принесли меня впервые в оперный театр в младенческом возрасте, потому что мама с папой там работали. У нас в Новосибирском театре наверху маленькие балкончики - как лодочки. Меня в эту лодочку сажали - поручить ребенка было некому, и я все репетиции, все спектакли там тихо сидела. Дома воспитание было строгое: я мыла полы, посуду, вязала, шила. И постоянно пела. Буквально не закрывала рта. К десяти годам уже играла оперы по клавирам и знала больше половины всех партий классического репертуара. Участвовала в мимансе, выходила на сцену с "крестьянскими" и "барскими" детьми. Дом да опера - вот, собственно, и все воспоминания детства.
- Почему же карьеру солистки вы решили начать не в родном городе, а, окончив консерваторию, уехали в Свердловский оперный театр?
- Представьте, как меня воспринимали в Новосибирской опере - я для них навсегда осталась "девочкой с бантиками". Хотя у меня уже и семья своя была... Самостоятельную карьеру лучше делать на новом месте. Три года я проработала в Свердловске, очень благодарна этому городу. Только за первый год ввелась в семь опер на главные партии. Но через какое-то время, чувствую, стали стопорить. Один спектакль в месяц - в очередь с другими сопрано. Так недолго и квалификацию потерять. И я решила: надо уезжать. Вообще-то меня всегда тянуло в Петербург. Может, я ощущала, что здесь мои корни. Съездила на прослушивание в Мариинский театр. В течение двух лет выступала там, еще не будучи в труппе. И была принята только когда началась моя международная карьера - в 1991 году, после того как спела Ренату в "Огненном ангеле" Прокофьева в лондонском Альберт-холле. Считаю, что я много сделала для пропаганды русской оперы за рубежом. Пела Римского-Корсакова, Чайковского, Прокофьева... В 90-е годы на Западе был настоящий бум русской оперы, мода на русских солистов. Сейчас нас стали придерживать - испугались конкуренции: у нас же вокалисты очень сильные. Сделали свое дело и местные профсоюзы - итальянские, американские, немецкие, им ведь надо своих защищать...
- Но в конце концов вам пришлось оставить и Мариинский театр...
- Потому что в методах его руководства все больше стало проявляться диктаторство. Я могу терпеть чью-то волю, если она сплачивает творческий коллектив. Но если чувствую, что это диктат ради диктата, во мне просыпается протест. И я ушла. Было очень тяжело. Но я рада, что подобное испытание мне было послано. Теперь точки над "i" расставлены.
- Стало быть, не жалеете?
- Нет. Естественно, мне теперь приходится работать несколько меньше. Но я прошла ту стадию, когда пение - это род наркотика. Карьера перешла в более спокойную фазу. Я могу себе позволить иногда просто поваляться на диване. Хватит уже, на несколько жизней вперед наездилась. Три раза обогнула земной шар...
- Поклонники ходили в Мариинский театр специально, чтобы вас послушать. Сегодня, когда вы ушли из Мариинки, не убыло ли ваших почитателей?
- Куда бы я ни поехала, все равно соберу тысячный зал. Поймите правильно, я никогда не страдала манией величия, хотя мне ее активно приписывали. Знаете, есть у вокалистов шутка: кто такой воробей? Это закончивший консерваторию соловей... Я за то, чтобы в консерваториях меньше учили. Надо просто активнее искать природные таланты и бережнее их пестовать. А в вузе к тебе применяют стандартные педагогические методики, да еще и разные педагоги в разные стороны тянут. Все годы своей самостоятельной карьеры я только и делаю, что избавляюсь от консерваторских штампов.
- Часто в концертах вы исполняете арии итальянского репертуара. Они вам больше нравятся?
-В юности - когда душа горячая, когда страсти рвутся в клочья - итальянская опера была для меня все. С возрастом огонь немножко затухает, зато начинаешь ценить изящество мелодии. Тогда больше нравится французская музыка - сладкая, "мармеладная", но не такая импульсивная и страстная, как итальянская. А сейчас я влюблена в испанскую музыку. Она напоминает русскую - такая же драматичная, насыщенная, "густая".
- Вашему сыну уже 18 лет. Он студент консерватории. Надеетесь, что повторит ваш яркий путь?
- Ничего не могу на его счет сказать. У него отдельная жизнь. И ничего не собираюсь ему навязывать. В одном уверена: он очень одарен как музыкант.
- Зрители, приходя на спектакль, слышат и видят прекрасный результат творческого труда: замечательное пение, красивые костюмы, эффектные декорации... А что после того, как закрывается занавес? Счастлива ли звезда в своей повседневной жизни? Много ли у нее, например, друзей?
- Настоящих друзей много не бывает, а у знаменитого артиста тем более. И даже не ты сам, а люди начинают держать дистанцию. В тебе перестают видеть личность, воспринимают только навешанные на тебя доброжелателями и недоброжелателями ярлыки. Да ведь и сами словечки "звезда", "примадонна" - не более чем ярлыки. Человек обрастает легендами, сплетнями, вовлекается в интриги, о которых он и не подозревает. Оказывается под стеклянным колпаком...
- Кстати, о звездах... Вы выступали с Пласидо Доминго. Он хороший партнер?
- Как сказать. У нас, например, была такая сцена: я на коленях, а он в этот момент со всей силы давит мне рукой на плечо - ему так удобнее брать длинную ноту. Хотя как перед певцом я перед ним преклоняюсь. По крайней мере, он не пел тогда мне в ухо - и на том спасибо. А с другими партнерами бывали и такие ситуации...
- А вы не хотели бы создать свою оперную школу?
- Нет. Я слишком серьезно к этому отношусь. Настоящую индивидуальность можно воспитать только тогда, когда педагог работает с учеником постоянно, слушает, как тот репетирует, помогает подбирать репертуар, вместе с ним думает о музыке. Это огромная ответственность.