Книга бесед Валентина Распутина и журналиста Виктора Кожемяко "Боль души" приурочена к недавнему 70-летию писателя, но ее тональность отнюдь не юбилейная. Разговор Распутина и Кожемяко длится почти полтора десятка лет, и главной темой остается судьба России.
Сегодня родина наша - "уже не та нищая страна, какой она была десять и более лет назад: почти полностью она рассчиталась с горбачевскими и ельцинскими долгами, есть из чего платить пенсии старикам и инвалидам, поощрять рождаемость, подавать на бедность. Компьютеры в школах перестали быть редкостью... и символ времени - прилипший к уху мобильник - в несколько лет объял все и вся. Но отчего же так мало это доставляет радости - и большие деньги, и большие удобства? Отчего живем мы в постоянном напряжении и озираемся вокруг с непреходящей тревогой?" - вопрошает Валентин Григорьевич во вступлении "Разговор начистоту". Причин для тревог достаточно: "Бесконечные жертвы. Во имя чего?", "Бедность и порок", "Исчужили Россию", "Слезы богатых и слезы бедных"... В этих и других главах-беседах писатель с болью говорит и об исчезающих деревнях, и о бесстыдных телешоу, и о кризисе школьного образования: "Учебные часы на русский язык (как и на отечественную литературу и историю) сокращены до того минимума, который недостаточен и для Митрофанушек". Подводя итоги ХХ века, Распутин называет его трагическим и страшным, приведшим страну к вымиранию, к эпидемиям самоубийств, пьянства и бездомности, к массовому падению нравственности, а человеческую жизнь - к "обесцениванию и обесцеливанию".
Однако боль за страну не означает неверие в ее будущее: "Молодежь теперь совсем иная, чем были мы, более шумная, открытая, энергичная, с жаждой шире познать мир, и эту инаковость мы принимаем порой за чужесть. Нет, она чувствительна к несправедливости, а этого добра у нас - за глаза, что, возможно, воспитывает лучше всяких лекций".
"Книгу интервью" Иосифа Бродского можно считать бестселлером: она выдержала уже несколько изданий. Нынешнее - четвертое по счету - исправлено и дополнено беседами, которые печатаются "не только впервые по-русски, но и вообще впервые в мире". Составитель - известный "бродсковед" Валентина Полухина - проделала титаническую работу, отобрав из 176 интервью, данных поэтом, 62 самых интересных и содержательных. В них Бродский рассуждает о времени и о себе, о "Власти поэзии" и двуязычии, о русской культуре и "Европейском воздухе над Россией", феминизме и "Эстетике - матери этики"...
Из этих бесед можно узнать немало любопытных фактов биографии Бродского - и "житейской", и литературной. Общеизвестно, что в молодости он дружил с Анной Ахматовой. В интервью "Я позволял себе все, кроме жалоб" Иосиф Александрович даже называет ее "духовной сестрой", однако признается, что из поэтов ему гораздо ближе Цветаева. Когда он только начинал писать стихи, то пробовал себя в разных манерах - "пастернаковское стихотворение, ахматовское стихотворение, стихотворение в стиле Заболоцкого и т.д. В своей суетности я думал, что все это могу. Единственным поэтом, которого, как я знал, мне "не разгрызть", была Цветаева..."
А вот анекдотическое воспоминание Бродского - преподавателя Мичиганского университета: "Сижу я как-то на кафедре... вдруг стук в дверь, входит какой-то парень, африканец... Он спрашивает: "Вы профессор Бродский?.. Не могли бы вы мне в двух словах прочитать курс русской истории, мини-вариант, так сказать, - а то у меня обеденное время кончается". "Хорошо, - говорю, - вот вам даже не мини, а бикини-вариант". И начинаю говорить о Владимире Красное Солнышко... Дошло дело и до монголов... Куда же без монголов? А он - черный. И вот я говорю: "Затем было монгольское иго, три века татарского ига, из-за них наше развитие..." - и т.д. "Короче, - перебивает он, - это все расистские штучки. Поехали дальше". "Что, съел?" - думаю. И ведь не поспоришь..."
"Священное чудовище французской эстрады", певец и композитор, актер и режиссер, поэт и сценарист Серж Гензбур тоже имеет отношение к нашей стране: его родители уехали из России в 1917 году. В книге "Интервью", составленной из бесед с музыкальным журналистом Бруно Байоном, Гензбур, в частности, вспоминает о строгом воспитании в духе "иудейско-русской традиции": "Надо вести себя прилично, послушно", ну, в смысле величайшей стыдливости".
Но хотя Серж именует себя человеком стыдливым, с этим согласится не каждый читатель "Интервью". Гензбур очень откровенно описывает свои сексуальные опыты и любовниц (среди которых были такие звезды, как Брижит Бардо и Джейн Биркин), гигиенические предпочтения и прочие интимные вещи. Поскольку "священное чудовище" не стесняет себя рамками цензуры, выбрать что-либо для цитирования довольно сложно. Некоторое представление дадут названия мини-глав - "Проституция", "Пьянь", "Зоофилия", "Попа"... Одно воспоминание посвящено тому, как юный Серж "чуть не уестествил внучку Толстого", чей отказ доставил ему немало страданий: "Возможно, отсюда мое женоненавистничество".
Впрочем, книга состоит не только из шокирующих секс-откровений и эпатажных высказываний вроде: "Я бы хотел, чтобы меня забыли на следующий день после смерти". В ней есть место рассказам о живописи и музыке, кино и успехе у публики, дискографии и фильмографии Гензбура и творческому кредо: "Я на самом деле весьма рассудочный и здравомыслящий человек. Строго оцениваю свои произведения, никогда не даю себе расслабиться, в общем, я довольно беспощаден к себе, никогда не дурачусь и не выделываюсь, музыка - это не клоунада... Ненавижу повторяться, подходить к работе шутя, мне нужны различные сферы искусства, чтобы воплотить свой творческий потенциал".
Книги для тех, кто вслед за Пушкиным уважает table-talks - застольные разговоры (так назывался в то время жанр интервью). Кто не согласен, что беседа - лишь "нулевая степень журналистики".
Благодарим Торговый Дом книги "Москва" (ул. Тверская, 8) за предоставленные книги.